Чувство идентичности это: ИДЕНТИЧНОСТЬ | Энциклопедия Кругосвет

ИДЕНТИЧНОСТЬ | Энциклопедия Кругосвет

ИДЕНТИЧНОСТЬ (от англ. identity – тождественность) – многозначный житейский и общенаучный термин, выражающий идею постоянства, тождества, преемственности индивида и его самосознания. В науках о человеке понятие идентичность имеет три главные модальности. Психофизиологическая идентичность обозначает единство и преемственность физиологических и психических процессов и свойств организма, благодаря которой он отличает свои клетки от чужих, что наглядно проявляется в иммунологии. Социальная идентичность это переживание и осознание своей принадлежности к тем или иным социальным группам и общностям. Идентификация с определенными социальными общностями превращает человека из биологической особи в социального индивида и личность, позволяет ему оценивать свои социальные связи и принадлежности в терминах «Мы» и «Они». Личная идентичность или самоидентичность (Self-identity) это единство и преемственность жизнедеятельности, целей, мотивов и смысложизненных установок личности, осознающей себя субъектом деятельности. Это не какая-то особая черта или совокупность черт, которыми обладает индивид, а его самость, отрефлексированная в терминах собственной биографии. Она обнаруживается не столько в поведении субъекта и реакциях на него других людей, сколько в его способности поддерживать и продолжать некий нарратив, историю собственного Я, сохраняющего свою цельность, несмотря на изменение отдельных ее компонентов.

Понятие идентичность первоначально появилось в психиатрии в контексте изучения феномена «кризиса идентичности», описывавшего состояние психических больных, потерявших представления о самих себе и последовательности событий своей жизни. Американский психоаналитик Эрик Эриксон перенес его в психологию развития, показав, что кризис идентичности является нормальным явлением развития человека. В период юности каждый человек так или иначе переживает кризис, связанный с необходимостью самоопределения, в виде целой серии социальных и личностных выборов и идентификаций. Если юноше не удается своевременно разрешить эти задачи, у него формируется неадекватная идентичность. Диффузная, размытая идентичность – состояние, когда индивид еще не сделал ответственного выбора, например, профессии или мировоззрения, что делает его образ Я расплывчатым и неопределенным. Неоплаченная идентичность – состояние, когда юноша принял определенную идентичность, миновав сложный и мучительный процесс самоанализа, он уже включен в систему взрослых отношений, но этот выбор сделан не сознательно, а под влиянием извне или по по готовым стандартам. Отсроченная идентичность, или идентификационный мораторий – состояние, когда индивид находится непосредственно в процессе профессионального и мировоззренческого самоопределения, но откладывает принятие окончательного решения на потом. Достигнутая идентичность – состояние, когда личность уже нашла себя и вступила в период практической самореализации.

Теория Эриксона получила широкое распространение в психологии развития. За разными типами идентичности стоят не только индивидуальные особенности, но и определенные стадии развития личности. Однако эта теория описывает скорее нормативные представления о том, как должен протекать процесс развития, психологическая реальность гораздо богаче и разнообразнее. «Кризис идентичности» – не только и не столько возрастной, сколько социально-исторический феномен. Острота его переживания зависит как от индивидуальных особенностей субъекта, так и от темпов социального обновления и от той ценности, которую данная культура придает индивидуальности.

В Средние века темпы социального развития были медленными, а отдельный индивид не воспринимал себя автономным от своей общины. Однозначно привязывая индивида к его семье и сословию, феодальное общество строго регламентировало рамки индивидуального самоопределения: ни род занятий, ни мировоззрение, ни даже жену молодой человек не выбирал сам, это делали за него другие, старшие. В новое время развитое общественное разделение труда и выросшая социальная мобильность расширили рамки индивидуального выбора, человек становится чем-то не автоматически, а в результате собственных усилий. Это усложняет процессы самопознания. Для средневекового человека «знать себя» значило прежде всего «знать свое место»; иерархия индивидуальных способностей и возможностей совпадает здесь с социальной иерархией. Презумпция человеческого равенства и возможность изменения своего социального статуса выдвигает на первый план задачу познания своих внутренних, потенциальных возможностей. Самопознание оказывается предпосылкой и компонентом идентификации.

Расширение сферы индивидуального, особенного, только своего хорошо отражено в истории европейского романа. Герой романа странствований еще целиком заключен в своих поступках, масштаб его личности измеряется масштабом его дел. В романе испытания главным достоинством героя становится сохранение им своих изначальных качеств, прочность его идентичности Биографический роман индивидуализирует жизненный путь героя, но его внутренний мир по-прежнему остается неизменным. В романе воспитания (18 – начало 19 в.) прослеживается также становление идентичности героя; события его жизни предстают здесь так, как они воспринимаются героем, с точки зрения того влияния, которое они оказали на его внутренний мир. Наконец, в психологическом романе 19 в. внутренний мир и диалог героя с самим собой приобретает самостоятельную ценность и подчас становится важнее его действий.

Изменение мировоззренческой перспективы означает и возникновение новых вопросов. Человек выбирает не только социальные роли и идентичности. Он заключает самом себе в себе множество разных возможностей и должен решить, какую из них предпочесть и признать подлинной. «Большинство людей, подобно возможным мирам Лейбница, всего лишь равноправные претенденты на существование. Как мало таких, кто существует на самом деле», – писал немецкий философ Фридрих Шлегель. Но самореализация зависит не только от «Я». Романтики начала 19 в. жалуются на отчуждающее, обезличивающее влияние общества, вынуждающее человека отказываться от своих наиболее ценных потенций в пользу менее ценных. Они вводят в теорию личности целую серию оппозиций: дух и характер, лицо и маска, человек и его «двойник».

Сложность проблемы идентичности хорошо раскрывается в диалектике «Я» и маски. Ее исходный пункт – полное, абсолютное различение: маска – это не «Я», а нечто, не имеющее ко мне отношения. Маску надевают, чтобы скрыться, обрести анонимность, присвоить себе чужое, несвое обличье. Маска освобождает от соображений престижа, социальных условностей и обязанности соответствовать ожиданиям окружающих. Маскарад – свобода, веселье, непосредственность. Предполагается, что маску так же легко снять, как надеть. Однако разница между внешним и внутренним относительна. «Навязанный» стиль поведения закрепляется, становится привычным. Герой известной пантомимы Марселя Марсо на глазах у публики мгновенно сменяет одну маску за другой. Ему весело. Но внезапно фарс становится трагедией: маска приросла к лицу. Человек корчится, прилагает неимоверные усилия, но тщетно: маска не снимается, она заменила лицо, стала его новым лицом!

Таким образом самоидентичность оказывается фрагментарной и множественной. Это также оценивается по-разному. В психологии и психиатрии 19 – начала 20 в. высшими ценностями считались постоянство и устойчивость, изменчивость и множественность «Я» трактовали как несчастье и болезнь, вроде раздвоения личности при шизофрении. Однако многие философские школы Востока смотрели на вещи иначе. Постепенно этот взгляд усваивают и западные мыслители. Немецкий писатель Герман Гессе писал, что личность – это «тюрьма, в которой вы сидите», а представление о единстве «Я» – «заблужденье науки», ценное «только тем, что упрощает состоящим на государственной службе учителям и воспитателям их работу и избавляет их от необходимости думать и экспериментировать». «Любое „я», даже самое наивное, – это не единство, а многосложнейший мир, это маленькое звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей». Люди пытаются отгородиться от мира, замкнувшись в собственном «Я», а нужно, наоборот, уметь растворяться, сбрасывать с себя оболочку. «…Отчаянно держаться за свое „я», отчаянно цепляться за жизнь – это значит идти вернейшим путем к вечной смерти, тогда как умение умирать, сбрасывать оболочку, вечно поступаться своим „я» ради перемен ведет к бессмертию» (Г. Гессе. Избранное, М., 1977).

В конце 20 в. эти идеи распространились и в социологии. Широкую популярность приобрел нарисованный американским востоковедом и психиатром Р.Д.Лифтоном образ «человека-Протея». Традиционное чувство стабильности и неизменности «Я», по мнению Лифтона, основывалось на относительной устойчивости социальной структуры и тех символов, в которых индивид осмысливал свое бытие. В конце 1960-х положение радикально изменилось. С одной стороны, усилилось чувство исторической или психоисторической разобщенности, разрыва преемственности с традиционными устоями и ценностями. С другой стороны, появилось множество новых культурных символов, которые с помощью средств массовой коммуникации легко преодолевают национальные границы, позволяя каждому индивиду ощущать связь не только со своими ближними, по и со всем остальным человечеством. В этих условиях индивид уже не может чувствовать себя автономной, замкнутой монадой. Ему гораздо ближе образ древнегреческого божества Протея, который постоянно менял обличье, становясь то медведем, то львом, то драконом, то огнем, то водой, а свой естественный облик сонливого старичка мог сохранять, только будучи схвачен и закован. Протеевский стиль жизни – бесконечный ряд экспериментов и новаций, каждый из которых может быть легко оставлен ради новых психологических поисков.

В начале 21 в. гигантское ускорение технологического и социального обновления, переживаемое как рост общей нестабильности, сделало эти проблемы еще более насущными. Как замечают английские социологи Энтони Гидденс и Зигмунт Бауман, для современного общества характерна не замена одних традиций и привычек другими, столь же стабильными, надежными и рациональными, а состояние постоянного сомнения, множественности источников знания, что делает самость более изменчивой и требующей постоянной рефлексии. В условиях быстро меняющегося общества неустойчивость и пластичность социальной и личной идентичности становятся закономерными и естественными. Как замечает Бауман, характерная черта современного сознания – приход новой «краткосрочной» ментальности на смену «долгосрочной». Молодых американцев со средним образование в течение их трудовой жизни ожидает по меньшей мере 11 перемен рабочих мест. Применительно к рынку труда лозунгом дня стала гибкость, «пластичность». Резко выросла пространственная мобильность. Более текучими стали и межличностные отношения, вплоть до самых интимных. Никого уже не удивляют краткосрочные браки или совместное проживание с другом/ подругой без регистрации брака и т.д. То, что мы привыкли считать «кризисом идентичности», – не столько болезнь, сколько нормальное состояние личности, которую динамичные социальные процессы вынуждают постоянно «отслеживать» изменения в своем социальном положении и статусе, этнонациональных, семейных и гражданских самоопределениях. Условный, игровой, «перформативный» характер идентификаций распространяется даже на такие, казалось бы, абсолютные идентичности как пол и гендер (проблема смены пола, сексуальной ориентации и т.д.). Это существенно усложняет понимание взаимосвязи нормы и патологии. Например, расстройство гендерной идентичности – это тяжелое психическое расстройство, однако человек, уверенный в том, что все мужские и женские свойства различаются абсолютно и даны раз и навсегда, также будет испытывать трудности.

Если в новое время проблема идентичности сводилась к тому, чтобы построить и затем охранять и поддерживать собственную целостность, то в современном мире не менее важно избежать устойчивой фиксации на какой-то одной идентичности и сохранить свободу выбора и открытость новому опыту. Как заметил великий русский историк В.О.Ключевский, «твердость убеждений – чаще инерция мысли, чем последовательность мышления» (Ключевский. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории, М., 1968). Но если раньше психологическая ригидность (жесткость) нередко помогала социальному выживанию, то теперь она чаще ему вредит. Самоидентичность все больше воспринимается сегодня не как некая твердая, раз и навсегда сформированная данность, а как незаконченный развивающийся проект (Э.Гидденс). В условиях быстро меняющегося социума и растущей продолжительности жизни личность просто не может не самообновляться, и это не катастрофа, а закономерный социальный процесс, которому соответствует новая философия времени и самой жизни.

Эти глобальные сдвиги происходят и в России, но здесь они протекают значительно труднее. Советское общество и культура в течение многих лет ориентировались не на обновление и изменение, а на поддержание стабильности, порядка и преемственности. Всякая новация казалась подозрительной и потенциально опасной, само слово «модернизм» было ругательным. «Обеспеченное светлое будущее» – главное преимущество социализма над капитализмом – выглядело простым продолжением и повторением настоящего и прошлого. Столь же сильным было равнение не на индивидуальную самореализацию, а на институционализированные, жесткие, бюрократические социальные идентичности. Советская пропаганда отождествляла общество и государство, а почти все социальные идентичности советских людей были государственническими. Эта атмосфера была губительна для индивидуальной инициативы и творчества, но люди привыкли к этому стилю жизни.

Распад Советского Союза и противоречия становления рыночной экономики вызвали в стране острый кризис идентичности, вопросы «Кто мы?» и «Куда мы идем? » стали насущными. Если на Западе трудности идентификации обусловлены плюрализмом и индивидуализацией, то в России кризис идентичности – прежде всего результат распада привычного социума, оставившего в сознании многих людей зияющую пустоту. К быстро меняющимся социальным условиям трудно приспособиться не только объективно, но и психологически. В начале 1990-х, отвечая на поставленный социологами вопрос «Кто Я?», люди часто отвечали: «Я никто», «Я винтик», «Я пешка», «Я никому не нужный человек», «Я рабочая лошадь». Такое самочувствие особенно характерно для пенсионеров, бедняков, людей, которые чувствуют себя в этом мире потерянными, бессильными и чужими.

Чтобы выйти из этого мучительного состояния и вернуть подорванное самоуважение, многие люди прибегают к негативной идентификации, самоутверждению от противного. Негативная идентичность конструируется прежде всего образом врага, когда весь мир разделяется на «наших» и «не-наших», причем все собственные беды и неудачи изображаются как результат происков внешних и внутренних врагов. Идеология осажденной крепости, которую годами культивировала Советская власть, принимает при этом отчетливо националистический характер, этнические идентификации доминируют над гражданскими, а сами национальные ценности ассоциируются прежде всего с идеализированным историческим прошлым (традиционализм). На вопрос социологов «Что в первую очередь связывается у Вас с мыслью о Вашем народе?» многие россияне ставят на первое место «наше прошлое, нашу историю» или свою малую родину, «место, где я родился и вырос». Негативная идентичность созвучна мировосприятию старых людей, для которых активная жизнь практически закончилась, но она не подходит молодежи, в создании которой значительно больше представлены ценности личного успеха и самореализации. Вопрос о соотношении личной и социальной идентичности и о том, на каких ценностях основывается конкретное групповое «Мы», очень важен как для индивидуального самоопределения, так и для социальной педагогики.

Игорь Кон

Понятие «Идентичность личности» Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

УДК 159. 923.2

doi: 10.18101/1994-0866-2017-5-44-51

ПОНЯТИЕ «ИДЕНТИЧНОСТЬ ЛИЧНОСТИ»

© Дарья Сергеевна Гальчук аспирант,

Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена Россия, 192007, г. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 275 E-mail: [email protected]

В современном мире возрастает особый интерес к проблеме формирования идентичности личности, что обусловлено в первую очередь доминированием антропоцентрического подхода. Идентичность формируется и поддерживается в процессе всей жизни человека и зависит от многих факторов. Данное понятие уже давно изучается различными учеными. Это позволило определить его сложность и многоаспектность. Однако в настоящее время нет универсального определения, удовлетворяющего всем требованиям науки.

В статье приводится обзор уже существующих определений идентичности в современном мире и представлен сравнительный анализ подходов к пониманию сущности «идентичности» через призму междисциплинарности. Актуальностью данной темы является попытка обобщить имеющиеся определения идентичности и сформировать представление о данном феномене как о непрерывном процессе самоотождествления и формирования своего Я. Изучение подходов и трактовок способствует систематизации имеющихся знаний и предоставляет возможность лучше понять механизмы становления личности, что особенно важно в эпоху глобализации и особого внимания к индивидуальности. Ключевые слова: идентичность; национальная идентичность; социальная идентичность; этнокультурная идентичность; коллективная идентичность; языковая идентичность; глокализация; языковая личность; самость; индивидуальность

Проблема идентичности личности, как отмечают исследователи, носит многофакторный характер. Личность существует не сама по себе, а как часть окружающего мира, с которым она взаимодействует и к которому она приспосабливается на протяжении всей своей жизнедеятельности, чтобы лучше в нем ориентироваться и ориентировать других.

Феномен идентичности личности как один из составляющих науки о человеке давно привлекает внимание представителей таких гуманитарных наук, как философия, психология, социология, лингвистика и др., каждая из которых вносит свой вклад в обсуждение и решение данной проблемы.

В философии проблема идентичности разрабатывалась начиная со времен Аристотеля и далее в трудах Дж. Локка, Д. Юма, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля и др. Изучалась связь между такими понятиями, как «идентичность», «тождество», «самосознание», из чего состоит идентичность личности во времени и каковы ее критерии. Значительное влияние на развитие теории идентичности оказала философская рефлексия взаимодействий Я — Другой.

В своих исследованиях французский философ Поль Рикер и один из основоположников интеракционизма Дж. Мид объясняют понятие идентичности через самость [8; 9]. В работе «Я сам как другой» Рикер выделяет че-

тыре уровня самости: лингвистический (тождество говорящего субъекта), практический (тождество агента действия), повествовательный (тождество персонажа, о котором идет повествование) и этикоюридический (дееспособный субъект, ответственный за свои поступки). При этом самость считается полностью сконструированной, если ее формирование происходит сразу на всех четырех уровнях.

По Миду, самость представляет собой целостность личности, формирующуюся в результате ее социального и личностного взаимодействия. Сначала идентичность существует в виде неких установок, норм и ценностей других людей, которые с течением времени внедряются в сознание индивида как его собственные [8]. Далее заимствованные у других установки становятся его собственными, посредством рефлексии индивид начинает рассматривать себя как социальное Я и применять к себе различные общественные роли. В связи с этим Дж. Мид выделяет осознаваемую и неосознаваемую идентичности. Под осознаваемой идентичностью автор понимает самостоятельное размышление индивида о своем поведении, под неосознаваемой — процесс неосознанного принятия норм, привычек и ритуалов [8].

Согласно мнению исследователей, идентичность не дана человеку изначально, она формируется и поддерживается в процессе его жизнедеятельности. В психологии идентичность трактуется как своеобразный феномен, влияющий на становление личности и ее функционирование в обществе.

Впервые термин «идентичность» в психологии был использован У. Джеймсом, американским психологом и профессором философии, который подчеркивал такие свойства идентичности, как борьба своего и чужого, тождественность и соответствие себе и обществу [5], а заслуга в распространении данного термина принадлежит известному психологу Э. Эриксо-ну. Идентичность, в понимании исследователя, это «процесс одновременного отражения и наблюдения, процесс, протекающий на всех уровнях психической деятельности, посредством которого индивид оценивает себя с точки зрения того, как другие, по его мнению, оценивают его в сравнении с собой и в рамках значимой для них типологии; в то же время он оценивает их суждения о нем с точки зрения того, как он воспринимает себя в сравнении с типами, значимыми для него» [15, с. 32]. Таким образом, процесс идентификации может быть направлен как на себя (самоидентификация), так и на других индивидов. Среди компонентов идентичности Э. Эриксон называет индивидуальность (ощущение собственной уникальности), единство и синтез (внутренний целостный образ себя) и социальную солидарность (ощущение сопричастности к социальной группе, обществу). Иными словами, идентичность, по мнению ученого, это принимаемый индивидом образ себя «во всем богатстве отношений личности к окружающему миру, чувство адекватности и стабильного владения личностью собственным «я» независимо от изменений «я» и ситуации; способность личности к полноценному решению задач, возникающих перед ней на каждом этапе ее развития» [8, с. 12].

Основоположник аналитической психологии Карл Густав Юнг акцентирует проблему идентичности человека в обществе. Он вводит понятие персоны, которое соотносится с навязанными индивиду социальными нормами. Самость в понимании ученого является бессознательным центром психики, вокруг которого формируются личностно-индивидуальные характеристики человека [16].

Как следует из существующих научных психологических исследований, общий взгляд на проблему идентичности заключается в том, что идентичность — это результат идентификационных процессов личности, реализующихся в ходе ее субъективной жизнедеятельности в тесной связи с ее индивидуальным психофизиологическим потенциалом и социальным контекстом ее существования.

С социологической точки зрения идентичность представляет собой категорию, посредством которой приобретаются или усваиваются нормы, идеалы, ценности, роли и мораль представителей тех социальных групп, к которым принадлежит данный индивид [14, с. 143]. Идентичность складывается исключительно из предзаданных тем или иным обществом параметров, возможных только в нем.

Отечественный психолог и социолог И. С. Кон отмечает, что черты идентичности представляют собой условный конструкт, который постоянно видоизменяется под воздействием различных ситуаций [7].

При анализе факторов, влияющих на формирование идентичности, исследователи выделяют два рода факторов. Факторы, которые имеют значение для идентификации личности с точки зрения общества, и факторы, имеющие значение с точки зрения самого человека [2]. Соответственно в структуре идентичности выделяются два уровня: социальный и индивидуальный. Если индивидуальная идентичность представляет собой совокупность характеристик, придающих индивиду качество уникальности, то социальная идентичность — результат идентификации (отождествления) индивида с ожиданиями и нормами его социальной среды. Среди важнейших функций социальной идентичности отмечают реализацию основной потребности человека быть членом той или иной группы, где он будет чувствовать себя в безопасности, в то же время влияя и оценивая других для самореализации и самовыражения [17, с. 589-601]. «Идентификация происходит в течение всей жизни человека, и она невозможна без постоянного участия других людей» [2, с. 11].

Таким образом, одной из ведущих потребностей человека является отождествление с идеями, ценностями, нормами и т. п. других людей, среды его обитания.

В работе «Социальная идентичность, самоопределение и групповые нормы» М. Хогг и А. Рид также указывают на групповую природу идентификации и установок индивида. Подчеркивается тот факт, что групповые нормы и правила обычно формирует небольшая подгруппа лидеров. Пользуясь неуверенностью индивида в своей идентичности, политические партии также могут склонять людей к той или иной группе. Иными словами, идентифицируя себя с группой, индивид, как правило, перенимает их внутригрупповые установки [20, с. 7-30].

Иными словами, социальная идентичность представляет собой процесс принятия установок, интересов, предпочтений, стереотипов, целей, норм и др., значимых для конкретной общности и включающих человека в тот или иной социум. Ученые отмечают также, что такие типы идентичности, как политическая, гендерная, национальная, этническая и т. д., также могут представлять собой формы социальной идентичности. В определенное время каждая из них может стать ведущей и актуализировать весь набор установок и ценностей, полученных и принятых от той или иной социальной группы. Такая трансформация возможна благодаря регулятивному характеру социальной идентичности, которая является «системообразующим элементом деятельности человека, генерализующим и структурирующим его поведение, критерии, оценки и категории» [4, с. 59].

Важнейшей формой социальной идентичности, по мнению исследователей, выступает также этничность, или отождествление себя с определенной культурной традицией или общностью [18]. Под этнической идентичностью понимается устойчивый конструкт, защищающий личность от неопределенности и связанный с социализацией и усвоением культурного опыта. Этнокультурная идентичность выделяется по ряду признаков: месту рождения, языку, внешним признакам (цвет кожи).

Существует два пути формирования идентичности: статичный и динамичный. Статичный путь описывает личностные типы, в то время как динамичный уделяет внимание этапам развития, которые проходит личность. В русле второго подхода считается, что социальные установки и поведение индивида не воспринимаются как изначально зафиксированные принадлежностью к той или иной этничности и культуре, а представляют собой лишь один из этапов формирования идентичности личности. Кроме того, подчеркивается, что в современном мире появляется дополнительная возможность осознанно выбирать свою принадлежность к социальной, культурной и этнической группам [12, с. 112-118]. Существование такого явления вызвало появление нового термина «воображаемое сообщество» (imagined communities) [19].

Изменения в формировании идентичности личности связывают с процессом смешения культур или глобализацией. Однако значение локального также рассматривается как очень важное, что привело к образованию такого нового типа идентичности, как «глокальный человек», который думает глобально, действует локально. При этом исследователи подчеркивают, что глобализация не только не исключает, а, наоборот, подразумевает сохранение и развитие национального своеобразия, поскольку именно своеобразие дает шанс занять свое неповторимое и уникальное место [13, с. 439]. «Гло-кализация» рассматривается также как усиление значимости «локального» на фоне глобальных процессов и становится в настоящие время одной из центральных тенденций культурной глобализации [22, с. 25-44].

«Новая идентичность требует особых качеств человеческого интеллекта — так называемого культурного интеллекта, способного учитывать культурные аспекты межличностного общения» [2, с. 22].

Важная роль в формировании речевого/неречевого поведения индивида, по мнению исследователей, принадлежит национальной идентичности, которая понимается как тождественность своей стране, ее обычаям, традициям, культуре [2, с. 23] Нация представляет собой крупную культурно-историческую, социально-экономическую, политико-географическую, духовную, полисемантическую общность людей. При этом нацию не следует отождествлять с этносом, так как он является лишь группой людей, объединенных объективными и субъективными признаками. В то же время нация не тождественна и этнической общности, представляющей собой устойчивую группу людей, обладающих общей этничностью.

Для национальной идентичности, с точки зрения исследователей, характерно разделение на «своих» и «чужих». «Без этого разграничения ни одно государство, ни один народ, ни одна нация не смогли бы сохранить своего собственного лица, не смогли бы иметь своего собственного пути, своей собственной истории» [6]. Национальная идентичность — это «субъективные чувства и оценки любой человеческой популяции, обладающей общим (историческим) опытом и одной или несколькими одинаковыми для всех ее членов культурными характеристиками, как правило, обычаями, языком и религией» [2, с. 16].

Таким образом можно отметить, что национальная идентичность подразумевает осознание особенностей своей нации и демонстрацию принадлежности к ней. При этом необходима поддержка большинства членов группы, поскольку, как отмечалось, идентификация происходит исключительно в сопоставлении себя с другими. Без этого возможен процесс самоназвания, но не идентификации. Процесс сравнивания осуществляется только при появлении Другого, он является неизбежным, важным и необходимым для самоопределения. «В данной связи межнациональные «разногласия» являются не только нормой, но и дают возможность самоопределения и самовыражения как нации в целом, так и отдельного субъекта в частности» [2, с. 62].

Формирование собственного мира осуществляется через Чужое. Личная идентичность всегда является не только знанием о собственной самотождественности (я есть я), но и знанием о том, что объединяет или отделяет меня (мое я) от других. Иными словами, ответить на вопрос «кто я?» невозможно без того, чтобы не ответить прежде на вопрос «кто мы?» По мнению культуролога Яна Ассмана, идентификация или «интенсификация» себя до мы-идентичности возможна исключительно через соприкосновение с иными формами и сообществами [1]. Каждая общность рассматривает способ своего существования как единственно возможный, поэтому только рефлексия приводит к возникновению мы-идентичности. Только соприкосновение с иным толкает на самоидентификацию и приводит к возникновению тождества группы самой себе в отличие от других групп [11].

Таким образом, коллективная/групповая идентичность — это «познавательная, моральная и эмоциональная связь с обществом, практикой или институтом. Восприятие общего статуса отношений может в большей степени являться частью воображения, кроме того, коллективная идентичность отличается от персональной или может быть ее частью. Коллективная идентичность может быть изначально создана окружением, которое может навя-

зать ее извне, однако результат будет зависеть от того, на кого это давление направлено. Коллективные идентичности выражаются в культурных материалах — именах, нарративах, символах, речевых стилях, ритуалах, одежде. Коллективные идентичности переносят свое восприятие на остальных членов группы: «an individual’s cognitive, moral, and emotional connection with a broader community, category, practice, or institution. It is a perception of a shared status or relation, which may be imagined rather than experienced directly, and it is distinct from personal identities, although it may form part of a personal identity. Collective identities are expressed in cultural materials — names, narratives, symbols, verbal styles, rituals, clothing. Collective identity carries with it positive feelings for other members of the group» [21, с. 285].

Подводя итог, можно отметить, что под коллективной идентичностью понимается устойчивая система «воображаемых» представлений, возникающих вследствие интеракций в границах различных культурных общностей.

Становление и формирование идентичности невозможно без языка, межличностного взаимодействия в определенном культурном сообществе.

В. фон Гумбольдт еще в начале XIX в. высказывал мысль о том, что мышление человека до определенной степени зависит от конкретного языка, на котором он говорит, и от среды (культуры), в которой человек находится

[3].

Проблема соотношения между языком, мышлением и культурой, от которого зависит выражаемая языком картина мира, подробно освещена в концепции «языковой детерминированности или лингвистической относительности» Э. Сепира и Б. Уорфа, у которой есть как последователи, так и критики, не приемлющие ее. Согласно данной концепции, которая представляется вполне рациональной, реальный мир в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества [10].

Овладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языка начинает видеть мир под углом зрения, подсказанным его родным языком, то есть язык способен и формирует его когницию и участвует тем самым в становлении его идентичности.

Таким образом, идентификация, в процессе которой проходит конструирование границ идентичности, зависит от многих факторов. Становление «моего» происходит всегда на границе с «другим» и принципиально не завершено. Соотнесенность с чем-то иным, существующим самим по себе, и востребованность этим иным являются необходимым моментом понимания сущности данного феномена.

Литература

1. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / пер. с нем. М. М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004. 363 с.

2. Грани идентичности : коллективная монография / А. А. Бучек [и др.]; под общ. ред. Е. А. Кормочи. Петропавловск-Камчатский: Изд-во КамГУ, 2014. 187 с.

3. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию: пер. с нем. / под общ. ред. Г. В. Рамишвили. М.: Прогресс, 2000. 400 с.

4. Гусев А. С. Формирование политической идентичности в современной России (на примере Санкт-Петербурга и Амурской области): дис. … канд. полит. наук. СПб., 2014. 328 с.

5. Джеймс У. Личность // Психология личности : тексты / под ред. Ю. Б. Гип-пенрейтера, А. А. Пузырея. М.: Изд-во МГУ, 1982. 288 с.

6. Дугин А. Г. Карл Шмит: 5 уроков для России [Электронный ресурс]. URL: http://read.virmk.ru/d/Dugin_Shmitt.htm (дата обращения: 25.02.2017).

7. Кон И. С. В поисках себя: личность и ее самосознание. М.: Политиздат, 1984. 335 с.

8. Мид Д. Интернализованные другие и самость // Американская социологическая мысль / сост. Е. И. Кравченко. М.: Изд-во МГУ, 1994. 496 с.

9. Рикер П. Я-сам как другой / пер. с фр. Б. М. Скуратова. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2008. 416 с.

10. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. М.: Прогресс, 1993. 656 с.

11. Социокультурная идентичность: опыт философского рассмотрения / А. А. Сауткин. Мурманск, 2015. 139 с.

12. Ставропольский Ю. В. Модели этнокультурной идентичности в современной американской психологии // Вопросы психологии. 2003. № 6. С. 112-118.

13. Тульчинский Г. Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб.: Алетейя, 2002. 667 с.

14. Российская социологическая энциклопедия / под общ. ред. Г. В. Осипова. М.: НОРМА; ИНФРА-М, 1999. 672 с.

15. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996. 344 с.

16. Юнг К. Г. Психология бессознательного: пер. с англ. М.: Когито-Центр, 2010. 352 с.

17. Ядов В. А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования идентичности личности // Психология самосознания. Самара: БАХРАХ-М, 2000. С. 589-601.

18. Япринцева К. Л. Феномен культурной идентичности в пространстве культуры: дис. … канд. культурологии. Челябинск, 2006. 139 с.

19. Anderson B. Imagined Communities Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Verso, 1996. 224 p.

20. Hogg M. A., Reid S. A. Social Identity, Self-Categorization, and the Communication of Group Norms // Communication Theory. 2006. No. 16. P. 7-30.

21. Poletta F., Jasper J. Collective Identity and Social Movements // Annual Review of Sociology. 2001. № 27. P. 285.

22. Robertson R. Glocalization: time-space and homogeneity-heterogeneity // Eds. M. Featherstone et al. Global Modernities. London: Sage, 1995. P. 25-44.

TOWARDS THE CONCEPT OF PERSONAL IDENTITY

Darya S. Galchuk

Research Assistant,

Herzen Russian State Pedagogical University 275 Ligovsky Prospect, St Petersburg 192007, Russia E-mail: [email protected]

Nowadays we observe a growing interest in the problem of identity construction, associated first of all with the dominance of the anthropocentric approach. Identity is developing throughout the life of a person and depends on many factors. This concept has long been studied in various fields of sciences, which made it possible to determine its complexity and multidimensionality. However, at the present time there is no universal definition that satisfies all the requirements of science. The article gives an overview of already existing definitions of identity and presents a comparative analysis of approaches to understanding the essence of «identity» through the prism of interdisciplinarity.

In the article we made an attempt to generalize the existing definitions of identity and vision of this phenomenon as a continuous process of self-identification and formation of identity. Study of approaches and interpretations helps to systematize knowledge and provide an opportunity for better understanding of the mechanisms of personality becoming, which is particularly important in the era of globalization and strong focus on individuality.

Keywords: identity; national identity; social identity; ethnocultural identity; collective identity; linguistic identity; glocalization; linguistic persona; self; individuality.

Потеря личностной идентичности

Татьяна Ткачук: Личностная идентичность в понимании психологов — это некий набор черт или иных индивидуальных характеристик, который делает человека подобным самому себе и отличным от других. Но зачастую в жизни наступает момент, когда мы вдруг оказываемся не в состоянии ответить себе на вопрос: «А кто, собственно, я такой?» Мы вдруг теряем ощущение своих корней, связи с самим собой прежним, — и теряемся сами…

О потере личностной идентичности сегодня и пойдет разговор, и я представляю гостей студии: профессор Гуревич Павел Семенович, ректор Института психоанализа и социального управления, и Ирина Владимировна Егорова, доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии Российской Академии наук.

Павел Семенович, попрошу вас сказать несколько слов о том, что же такое эта самая «личная идентификация», о потере которой мы будем сегодня говорить в течение эфирного часа? Прошу.

Павел Гуревич

Павел Гуревич: Когда ребенок рождается, он с первых шагов своей жизни пытается составить какое-то представление о себе. И этот процесс продолжается всю жизнь. Нам на протяжении всей жизни приходится корректировать свой образ, пытаться понять, как к нам относятся другие люди. И вот это социальное окружение, конечно, помогает нам иногда исправить то, что мы думаем о себе. Если говорить о каком-то клиническом варианте, то мы часто видим людей, которые живут не в своем образе. Допустим, на прием к психоаналитику приходит тучная женщина, которая живет в образе Дюймовочки, и она такая вся изящная, как ей думается, — и здесь мы видим, что ее собственный внутренний образ самой себя нуждается в коррекции. Но если говорить о социальном уровне, то мы знаем по последней переписи, что когда были опубликованы результаты, оказалось, что у нас замужних женщин больше, чем на самом деле женского населения в России. Это означает, что если женщина находится в гражданском браке, то с ее точки зрения она — замужняя женщина.

Татьяна Ткачук: А мужчины свободны, как известно.

Павел Гуревич: А мужчина полагает, что он свободен.

Татьяна Ткачук: Да, это известный случай.

Павел Гуревич: Вот это и называется психологией идентичности. Собственно говоря, это одна из главных проблем, которая заботит не только социологов и психологов, но и каждого человека. Потому что на протяжении жизни человек переходит из одного возраста в другой: вот он маленький ребенок, вот он уже пошел в детский садик, в школу, стал подростком, девушка вышла замуж, она выполняет совсем другую социальную роль… И каждый раз ей приходится заново задавать себе вопрос: кто я? И еще один вопрос: так ли меня воспринимают окружающие? Это и называется личной идентичностью.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. Один из тезисов ученых, изучающих потерю идентичности, сводится к тому, что нынешний человек словно надежно не чувствует себя самого. Он забывает или не знает, кто он. И происходит это потому, потому что вместо образа своего истинного «я» человек довольствуется отвлеченным, собирательным образом, скопированным с картинок и идей, которые, соответственно, преподносятся ему, преподаются как образцовые и желательные. Социологи говорят о том, что во времена жизни наших дедов люди над своим миром имели личный информационный контроль; а нынче информационная картина мира почти никак не связана с обычной повседневной жизнью, которую мы можем, фигурально выражаясь, пощупать собственными руками и оценить по собственному опыту.

Ирина Владимировна, на ваш взгляд, верно ли, что актуальность потери идентичности именно сегодня чрезвычайно высока? Разве раньше на нас меньше влияли чужие словесные идеи, рисуемые кем-то другим образы? Почему именно сейчас так остро стоит этот вопрос?

Ирина Егорова

Ирина Егорова: Я думаю, что, да, сегодня эта проблема стоит гораздо острее, чем раньше. И, если позволите, вначале я хотела бы немножко разграничить понятия идентичности и идентификации, потому что их очень часто путают. Когда мы говорим об идентификации, то мы имеем в виду некий защитный слой человеческой психики, с помощью которого человек уподобляет себя какому-то избранному образу, на который он хотел бы походить, например, он выбирает некого героя или образец для подражания и уподобляется этому герою. А вот идентичность — это результат этого процесса уподобления.

Татьяна Ткачук: То есть одно — процесс, другое — результат.

Ирина Егорова: Совершенно верно. И можно даже сказать, что формирование идентичности начинается там, где заканчивается идентификация. И вот, как правильно сказал Павел Семенович, в детстве в основном человек проходит стадии формирования идентичности, он все время ищет образцы для подражания, он подражает родителям, каким-то наставникам своим, более старшим товарищам и так далее. И в процессе взросления вот эти образы проходят некий естественный отбор. И тогда человек уже выбирает из этих образов что-то для себя личностно более приемлемое, и тогда мы можем говорить о становлении уже непосредственно его идентичности.

Татьяна Ткачук: Я сразу перебью, Ирина Владимировна: но ведь это же может меняться со временем — сначала один идеал, потом другой какой-то образ, к которому он стремится.

Ирина Егорова: Безусловно. И, на мой взгляд, именно в наше время смена этих образов, образцов для подражания происходит очень часто. И поэтому в наше время мы можем говорить о разных степенях идентификации именно, чем о формировании такой вот более устойчивой идентичности. Потому что раньше все-таки общество как бы предлагало нам более устойчивые образцы для подражания, которые базировались на каких-то более корневых основаниях, на мой взгляд.

Татьяна Ткачук: А можете объяснить на примере?

Ирина Егорова: Например, существовала некая государственная идея, и всем нам предлагалось чувствовать себя гражданами определенного государства. Существовало такое понятие — «советский гражданин». Волей-неволей мы все уподобляли себя с этим понятием советского гражданина. Существовали какие-то культурные ориентации, мы отождествляли себя с той культурой, в которой мы живем. То есть это были какие-то базовые основания, которые, надо сказать, прививались не только средствами массовой информации, как сейчас это происходит, но всей системой образования и воспитания в нашей стране. А сейчас таких вот базовых оснований практически нет, либо они со стороны общества мало поддерживаются. И те образцы, которые нам предлагают средства массовой информации, массовая культура вообще, они, к сожалению, очень быстро преходящие, и поэтому вот таких идентификаций очень много. На мой взгляд, это вообще проблема нынешних молодых людей.

Татьяна Ткачук: Ирина Владимировна, насколько я понимаю, то, о чем вы говорите, — я как гражданин Советского Союза в прежние времена, — это все-таки такая общественно-социальная грань личности.

Ирина Егорова: Безусловно.

Татьяна Ткачук: Среди этих граждан Советского Союза были мальчики и девочки, которые хотели походить на совершенно разных кино- или книжных героев, и так ли напрямую это затрагивает именно личностную, персональную идентификацию? Можно ли все сводить к стабильности в стране и к пропаганде одних идей, а теперь — к отсутствию пропаганды?

Ирина Егорова: Безусловно, все сводить к пропаганде не стоит. Хотя такому вот базовому воспитанию тоже следует придавать значение. А что касается более личностной идентификации, то, конечно, были и литературные герои, и образцы для подражания. Все мы проходили через нужные книжки, как у Высоцкого, мы все читали нужные книжки в детстве, если читали. И, естественно, мы уподобляли себя героям этих книг и хотели на них походить. И были какие-то положительные образцы. Сейчас, мне кажется, поскольку мы живем как бы в обществе гораздо большей свободы, в том числе и свободы информации, и никто уже не регламентирует, какие нам нужно читать книжки, какие нужно смотреть фильмы. То есть этих героев нам не предлагают уже так активно, мы выбираем их сами, и поэтому у нас большая свобода выбора, но от этого и сложнее формирование идентичности, я так думаю.

Татьяна Ткачук: Спасибо. И мне хочется перевести разговор на более конкретный уровень, начать приводить некие примеры, ситуации, в которых люди теряют то самое ощущение собственной идентичности. Считается, что зачастую это происходит в момент выхода человека на пенсию. Психологи, изучавшие людей, выходящих на пенсию, выделяют два типа людей: один тип — так называемый благополучный — те, для кого уход этот проходит безболезненно или относительно безболезненно; и те, кто начинает вдруг пассивно относиться к жизни, отворачивается от окружающего мира, у кого резко сужается круг интересов и возникает чувство ненужности. Павел Семенович, на ваш взгляд, во втором случае речь идет просто о людях слабых и безвольных, или какие-то другие свойства натуры помогают одним избежать кризиса потери идентичности в этой ситуации, а других просто напрямую толкают к нему в момент выхода на пенсию?

Павел Гуревич: Я, во-первых, попробовал бы не связывать кризис идентичности только с пенсионным возрастом, потому что это проблема, которая может сегодня взволновать наших радиослушателей любого возраста.

Татьяна Ткачук: А мы о других ситуациях тоже поговорим.

Павел Гуревич: Если речь идет о пенсионерах, то прежде всего человек покидает то лоно, ту ячейку общественную, в которой он привык жить. Он становится человеком невостребованным. Это в нашей культуре. Если мы возьмем культуру, допустим, грузинскую, то мы увидим, что там человек, вышедший на пенсию, продолжает пользоваться почетом, он является своеобразным лидером мнения. И не в этом ли секрет долгожительства тех народов, где есть пиетет перед старыми людьми?

Татьяна Ткачук: То есть, востребованность остается высокой.

Павел Гуревич: Конечно. Но в нашем обществе, конечно, уход на пенсию — это обвальная ситуация. Я помню замечательный фильм Швейцера, когда актер Ульянов, играющий крупного чиновника, вдруг остается уволенным или, по крайней мере, в ожидании нового назначения, то обрушивается абсолютно все: и отношения с людьми, которые были налажены, и статус его социальный. Поэтому, конечно, каждый человек должен готовить себя к тому времени, когда ему придется покинуть службу. В наше время это часто происходит неожиданно, потому что закрываются целые участки работы, профессии. И, разумеется, нельзя говорить о том, что каждый пенсионер одинаково болезненно переживает кризис идентичности, потому что мы знаем множество примеров, когда люди легко адаптируются к жизни вне работы.

Татьяна Ткачук: И даже радуются тому, что уже больше не надо вставать и идти.

Павел Гуревич: Да. Ну, естественно, есть разница между пенсионером немецким… Вот немецкий профессор уходит на пенсию в 65 лет, и за ним сохраняется заработная плата та, которую он получал. Поэтому многие немецкие профессора мечтают о том, как бы скорее достичь этой возрастной линии и…

Татьяна Ткачук: … начать путешествовать по миру с удовольствием.

Павел Гуревич: … начать путешествовать по миру.

Татьяна Ткачук: Павел Семенович, я вынуждена вас немножко прервать, у нас звонки на линии, мы их примем и продолжим разговор. Андрей из Москвы дозвонился. Здравствуйте, Андрей.

Слушатель: Здравствуйте. У меня такой вопрос, частично касающийся темы самоидентификации, и терминологический вопрос. Существует церковный брак, существует гражданский брак, и существует, к сожалению, появившееся в русской культуре понятие «сожитель». Церковный брак — это обет перед Господом. Гражданский брак предоставляет гражданские права наследования и так далее, и тому подобное. Почему люди, которые не ходили в ЗАГС, называют свое состояние, а они могут очень любить друг друга, гражданским браком? Может быть, я чего-то не понимаю. Спасибо.

Татьяна Ткачук: Андрей, на самом деле я думаю, что это просто речевая ошибка, то есть так традиционно было принято считать, что брак, который зарегистрирован органами ЗАГСа, — это официальный брак, а когда нет регистрации, то это гражданский брак. Уже в последнее время — я слежу — во многих передачах поправляют, правильное значение придают этим словам. И я передаю микрофон Ирине Егоровой, прошу.

Ирина Егорова: Вы знаете, я хотела бы здесь еще заметить, что вы сказали о церковном браке, о гражданском и о так называемом сожительстве. Вообще с точки зрения церкви, насколько мне известно, даже простой гражданский брак, зарегистрированный в ЗАГСе, но не освещенный церковным таинством, тоже считается сожительством, поэтому это с какой точки зрения на это посмотреть. С точки зрения закона, да, безусловно, гражданский брак со всеми правами наследования супругов и детей приемлем для общества, но для церкви он тоже неприемлем, это такое же сожительство.

Татьяна Ткачук: Так же как государство не признает брак, который освящен церковью, но не зафиксирован самим государством.

Ирина Егорова: Конечно.

Татьяна Ткачук: Спасибо вам за ответ. Еще звонок примем. Москва, Владимир Александрович, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Я хотел заметить, что сегодня как раз вся массовая культура является как инструментом поддержания буржуазных представлений человека о смысле жизни, о предназначении в мире, о путях гуманизации социального бытия, так и средством его социализации, можно сказать, воспитания и включения в социально-экономические и политические, в том числе, института государства монополистического капитализма. У нас это носит форму временного оживления пережитков прошлого, вызванного характерными для социализма принципами социально-экономического правления. Вот, собственно, и все.

Татьяна Ткачук: Спасибо вам за звонок. Павел Семенович, прошу, ваш комментарий.

Павел Гуревич: Правильно, когда человек пытается создать внутренний устойчивый образ самого себя, он, прежде всего, обращается к близкому кругу: к семье, к родственникам. Но этот круг узок, и поэтому он обращается к массовой культуре. Здесь мы сталкиваемся с еще одним понятием, которое звучит так: персонификация. То есть, с конвейера массовой культуры сходит множество образцов, годных для подражания, но для кого? Здесь, конечно, каждый человек сам ищет тот образ, который ему нравится. Но поскольку массовая культура все это ставит на поток, то мы сегодня вошли в ту стадию социального развития, которая на Западе очень хорошо прописана, потому что ведущие теоретики массовой культуры предрекали, что Россия тоже очень скоро станет поживой массовой культуры. Конечно, несколько лет назад мне, например, трудно было бы представить, что газета открывается не экономической информацией, не сообщением о новостройке или о каком-то огромном событии, которое волнует страну, а рассказом о какой-то женщине, известной актрисе, действительно ли она вышла замуж, или это иллюзия, это фикция? Для того чтобы сформировать множество иллюзорных образов, массовая культура является надежным инструментом. Другой вопрос — нужно ли следовать за этой культурой. Потому что, вообще говоря, для того чтобы выбрать образ для подражания, существует и много других каналов.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. Справедливости ради скажем, что о «желтой» прессе вы сейчас говорили, все-таки не о приличных газетах. Трудно представить, что «КоммерсантЪ», например, может открыть первую полосу свою сообщением…

Павел Гуревич: Сегодня — да. Но процесс происходит довольно стремительно.

Татьяна Ткачук: Ну, хорошо, примем еще звонки. Москва, Иван, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день. Мне кажется, что процесс подражания кому-то — это свойственно в основном, конечно, детям. Когда люди взрослеют, они уже ориентируются на собственные представления о собственном образе, в частности, и любой человек видит мир в отраженном свете, он не идентичен той реальности, которая вокруг него. И точно так же субъективно восприятие самого себя. Так вот, когда человек воспринимает самого себя, то этот образ, который он воспринимает, в значительной степени зависит от взаимодействия с окружающей средой, в которое человек вступает. Вот если окружающая среда здоровая, естественная и так далее, то тут все в порядке. А вот когда она не очень естественная и не очень здоровая, то возникают проблемы. Спасибо.

Татьяна Ткачук: Спасибо вам, Иван. И сразу мысль, которая у меня возникла. Все-таки человек, выстраивая свой образ, пользуется еще и сравнениями, он себя сравнивает с другими. Потому что наедине с самим собой собственный образ выстроить, мне кажется, невозможно абсолютно. Поэтому в какой-то мере, мне кажется, процесс подражания может происходить значительно дольше, чем в детстве. Однако кто из гостей готов еще прокомментировать? Павел Семенович, прошу.

Павел Гуревич: Механизм подражания — общий для каждого человека. Это универсальный механизм: и дети подражают взрослым, и подростки подражают своим литературным героям, социальным героям. Другой вопрос, что, собственно, это и называется идентификацией — умение правильно осознать свое личностное ядро. То есть, когда человек знает, кто он, знает, каков его внутренний мир, имеет о нем правильное, неискаженное представление, — вот это и называется, собственно, идентичностью, то есть некая обретенность. Но поскольку мы живем в обществе, где постоянно происходят социальные потрясения, то и взрослому человеку очень трудно удержаться в каком-то избранном для него идеальном образе. Сегодня он, условно говоря, менеджер, а завтра остался без работы и едва ли не бомж. Поэтому механизм подражания свойственен не только ребенку, он универсален.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. Ирина Владимировна, а что касается здоровой или нездоровой среды, в которой происходит этот процесс идентификации, согласны вы с нашим слушателем?

Ирина Егорова: Я не совсем поняла, что имеется в виду под здоровой и нездоровой средой.

Татьяна Ткачук: Тут уже субъективный взгляд у каждого будет.

Ирина Егорова: Это общественные нравы имеются в виду, да?

Татьяна Ткачук: Думаю, что да.

Ирина Егорова: Ну, вероятно, да, безусловно, это зависит от этого. Но если у человека достаточно развито чувство собственной идентичности, я думаю, он все-таки не будет очень зависимым от неблаготворной среды, а будет ориентироваться на свои внутренние ценности.

Татьяна Ткачук: Спасибо.

Сергей из Москвы пишет на сайт Свободы: «Кто я — это нормальный вопрос. Каждый человек на протяжении всей жизни просто обязан себе задавать его». «Этим вопросом и о своем месте в этом огромном мире задается любой мало-мальски мыслящий интеллигентный человек, способный к анализу», — добавляет Алла из Риги. «Если такое состояние начинает превалировать, занимайтесь спортом, и это немного разгружает психику», — советует Валерий из Курска.

И мы принимаем звонки. Илья Аронович из Москвы, добрый день.

Слушатель: Добрый день. Я хотел бы возразить Ирине Владимировне насчет более свободного времени без регламентации. Сейчас тоже есть регламентация, только она более хитрая, не в виде списков, не в виде каких-то рекомендаций партийных органов. Но, посмотрите, музыка на радио. Вот три канала трехпрограммника — с утра идет или наш отечественная попса, или, простите, американизированная, западная, не самая идеальная музыка, не Армстронг и прочее, не Фитцджеральд. Теперь возьмите кино и телевидение — одни боевики, одни псевдоисторические с искажениями фильмы, типа «Штрафбата». Теперь возьмите книги — засилье боевиков, засилье детективов и так далее. Теперь возьмите игрушки (вот у меня двое внуков) — отечественных игрушек, воспитывающих у детей более цивилизованное отношение к людям, к обществу, к миру, вы тоже не найдете, сплошные покемоны, человек-паук и так далее. Теперь возьмите радио, телевидение, газеты — одна точка зрения на массу политических событий. Вы никогда не получите альтернативную точку зрения. У нас ведь есть и левая оппозиция, и правая оппозиция. Если правая оппозиция…

Татьяна Ткачук: Илья Аронович, от темы не уходите. Очень уходите от темы.

Слушатель: Так я прихожу к теме, что, таким образом, мы наших детей на что наталкиваем? На однообразный взгляд на мир, и больше ничего.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Я не согласна, тем не менее, передаю Ирине Владимировне микрофон.

Ирина Егорова: В чем-то вы, безусловно, правы, и я, собственно, об этом и говорила в начале, что, как любое общество, и мы живем в новом обществе, и оно навязывает средствами массовой информации некие образцы для подражания. Но когда я говорила о том, что у современного человека появилось больше выбора, это, наверное, безусловно, так. Но даже если по телевизору вам не нравятся те фильмы, которые демонстрируются по всем каналам, у вас есть возможность пойти в магазин и купить какую-то кассету с тем фильмом, который вам хочется посмотреть, а не доставать эту кассету из-под полы…

Татьяна Ткачук: Или включить канал «Культура».

Ирина Егорова: Совершенно верно, или включить какой-то другой канал. Что же касается радиостанций, то радиостанции самые разнообразные: есть «Эхо Москвы», есть Радио Свобода, а есть, между прочим, «Народное радио», которое слушает моя мама, и оно абсолютно с альтернативным мнением, которое не соответствует как бы ни государственному мнению, ни даже либерально-демократическому, я бы сказала так. Поэтому, в общем-то, свобода есть, и стоит только какой-то ей больше пользоваться.

Татьяна Ткачук: Не говоря уже о том, что в книжном магазине сейчас можно найти вообще все, что угодно, на любой вкус, и с любыми пристрастиями читатель себе выберет литературу.

Петербург, Иван Борисович, добрый день.

Слушатель: Здравствуйте. Мне кажется, что вы подняли очень интересную тему, но вы, по-моему, подняли ее со второго, третьего, может быть, даже четвертого пласта. Прежде чем говорить о самоидентификации личности, я хотел бы задать вопрос: а что такое личность, что такое «Я»? Почему именно на свете появился я, а не Вася, не Петя.

Татьяна Ткачук: Иван Борисович, а вы с начала слушаете наш эфир?

Слушатель: Да.

Татьяна Ткачук: И первый вопрос я Павлу Семеновичу задавала, что такое эта самая личностная идентификация…

Слушатель: Нет-нет-нет, речь идет не о личностной идентификации, а речь идет о том, что такое «Я» (в кавычках и с большой буквы). Вот если бы вы мне сумели ответить на этот вопрос (я за 70 лет своей жизни не сумел на него ответить), я был бы вам очень благодарен.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Иван Борисович, за вопрос. Павел Семенович, прошу.

Павел Гуревич: Да, мы действительно говорили именно об этом, о чем вы спрашиваете. Я — это мой внутренний мир. Я — это моя жизнь. Я — это мои свершения. Я — это моя незаместимость. Я — это моя индивидуальность… Вы заходите в аудиторию и просите слушателей поднять руку, кто тут экстраверт, — и руки не поднимаются. Вы спрашиваете, кто интроверт, — и тоже ни одной руки. Почему? Потому что страшно наложить на себя ярлычок, страшно определиться. Потому что каждому кажется, что он абсолютно оригинальный, ни на кого не похожий. Но вот путь к себе или, говоря вашими словами, путь к своему «Я» неизбежен. Я хотел два слова сказать о том, что ведь есть тесты, которые позволяют человеку составить какое-то целостное представление о себе. И когда мы пользуемся этими тестами и видим, что те, кто точно определяет себя, у кого есть очевидное попадание, он не впадает в такое состояние, когда он не знает, какую цифру подчеркнуть, — именно эти люди оказываются наиболее успешными в жизни.

Татьяна Ткачук: Павел Семенович, сразу по ходу вас спрошу, приходят ли к психоаналитикам пациенты, страдающие от потери понимания собственно «Я». Вот с этой проблемой обращаются люди?

Павел Гуревич: Я бы сказал так, что это самая большая часть пациентов. С чего начинается невротическое состояние? С того, что человек вдруг неожиданно утрачивает ясное представление о том, кто он, правильно ли он выстраивает отношения с другими людьми, почему его не понимают. Когда мы спрашиваем: «Любите ли вы своего мужа?» — мы можем услышать ответ: «Не знаю». Что означает это «не знаю»? Оно как раз и означает некоторую неуверенность в себе, в своих чувствованиях, в своих переживаниях. И вот американский психоаналитик Эриксон, который, собственно, и ввел эти понятия в психоаналитическую литературу, считал, что это едва ли не самая главная проблема. Если вы заинтересованы в том, чтобы корректировать свою личность, двигайтесь к своему личностному ядру, двигайтесь к самому себе, к своему «Я».

Татьяна Ткачук: Насколько я понимаю, люди, пациенты могут приходить, совершенно иначе формулируя собственную проблему, но в основе кризиса, который человек переживает, лежит именно потеря вот этой собственной…

Павел Гуревич: Они могут формулировать непосредственно эту проблему, то есть: «Я не понимаю, зачем я живу, кто я, почему ко мне так люди относятся…» А могут, конечно, говорить о другом, но все равно это та же самая проблема.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Ирина Владимировна, прошу.

Ирина Егорова: Я бы хотела дополнить немножко Павла Семеновича. У известного психоаналитика Карэн Хорни есть такое деление структуры человеческой личности — троичное деление: «Я» реальное, «Я» актуальное и «Я» идеальное. И вот при невротическом складе психики эти три составляющие человеческой психики рассогласованы друг с другом. Что это значит? Ну, например, «Я» актуальное — это то, чем человек являет себя обществу, как воспринимают его другие люди, и то, чем он является в данный конкретный момент времени. «Я» реальное — это то, чем он является потенциально, что в нем заложено; но он может об этом сам и не знать и никак это не являть окружающим. И, наконец, «Я» идеальное — это то идеальное представление человека о самом себе, каким он хотел бы быть и каким он хотел бы выглядеть в глазах окружающих. Но, к сожалению, в невротической структуре эти вещи абсолютно не связаны никак друг с другом.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Примем звонки еще. Москва, Игорь, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Вы знаете, у меня какое-то недопонимание по вашему примеру. Первый пример, который привел уважаемый товарищ, это был пример, когда тучная женщина приходит к психоаналитику, и оказывается, что она не Дюймовочка. Вы понимаете, в чем дело, личность, конечно, она свободная, но Дюймовочка она или не Дюймовочка, определяет ее муж, так как в церковном браке человек далеко не свободен, он не имеет права развестись. Вы человеку тучному объясняете: «Вот глупая ты толстая баба». И что дальше? Муж платит за то, что она к вам дальше ходит, что как-то надо ее психику регулировать? Мужу надо менять свое отношение к этой женщине? По-моему, вы знаете, это называется мародерство. То есть, заставляя людей быть свободными, вы вгоняете их в свои несвободные рамки. У нас не разводятся, у вас разводятся. Послушайте, я не хочу разводить, потому что она толстая и глупая. Мне она нравится. И не надо ей это объяснять, это просто некорректно. Этот пример, мне кажется, вот он был приведен первый, и он, наверное, будет довлеть над всем остальным.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Игорь. Давайте Павлу Семеновичу передадим микрофон, потому что, мне кажется, вы его не совсем верно поняли. Прошу вас, Павел Семенович.

Павел Гуревич: Да, у вас немножечко, если позволите, неточное представление о работе психоаналитика. Потому что вообще психоаналитик ничего не объясняет, никого не вразумляет. Он ведет работу с бессознательным. А тот пример, которые почему-то вас взволновал, ну, действительно, если женщина тучная, грузная, а живет в ложном образе, то, прежде всего, от этого страдает она сама. Это не проблема психоаналитика.

Татьяна Ткачук: Павел Семенович, а как это выражается? Она как-то бездарно одевается, она смешна в глазах окружающих? Вы говорите: «Она страдает». В чем эти страдания выражаются?

Павел Гуревич: Ну, она страдает не от того, что она тучна. Она страдает от того, что предложенный ею образ близкие люди не принимают. Ее принимают в ее реальном облике. Ну, женщина, мы ничего плохого о ней не говорим, она тучная, но это не бедствие. Но она-то хочет предъявить себя близким людям в качестве изящной Дюймовочки, грациозной. И речь идет не только о физическом облике, а речь идет о внутреннем состоянии. Поэтому она страдает от того, что интуитивно ощущает тут какой-то разлад, а еще больше страдает от того, что этот разлад переносится еще и на других: она хотела бы, чтобы ее принимали так, а принимают ее в соответствии с тем, чем она является на самом деле.

Татьяна Ткачук: Я предполагаю, что если женщина такой разлад с самой собой переживает, то, наверное, на ее муже это тоже отражается. То есть если вам удастся привести в соответствие ее внутренний образ с тем, как она сама себя чувствует, то мужу никак об этом хуже не будет, ему будет только лучше.

Павел Гуревич: Наш собеседник, насколько я его понял, счел необходимым сказать, что если человек живет в каком-то образе, ну, пусть он и живет в этом образе.

Татьяна Ткачук: И вы его не трогайте.

Павел Гуревич: Зачем психоаналитик творит вот это черное дело, что-то объясняет, когда в этом нет никакой необходимости. Это не совсем так.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Ирина Владимировна…

Ирина Егорова: Речь как раз здесь идет о создании того самого идеального образа, о котором я сейчас сказала. То есть, эта женщина создала некий идеальный образ самой себе, и речь даже не о ее размерах, не о том, что тучная она или худая. А работа психоаналитика заключается в том, чтобы не просто сломать этот идеальный образ и вогнать человека в какую-то депрессию тем самым, но чтобы помочь человеку понять, что тот, кем он является в реальности, его личность реальная не менее ценна, чем то, что он сам себе нафантазировал, — то есть принять человека реального. Естественно, никто не призывает разводиться с тучными женами.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Ирина Владимировна.

Я хронически не успеваю своим гостям задать вопросы, которые сама хотела по этой теме задать, потому что у нас очень много звонков сегодня. Георгий из Московской области, здравствуйте. Мы слушаем вас.

Слушатель: Огромное вам спасибо. Я хочу сказать о великих умах, ныне здравствующих, которые проясняют вот эту проблему. И они не так скромно называют это «утратой», как «отъемом». Бодрияр ведь доказал, что новая либеральная экономика — это производство спроса. Михаил Делягин нашу экономику рассматривает, сколько в ней на переработку нефти, на переработку древесины и на переработку человека. Если не переработать — дефолт. И Шострем, замечательный психолог, доказал в 11-ой главе, по-моему, что нет сейчас ни одного бизнеса — не фанатизирующего. Если он не фанатизирует, не отнимает идентичность в какой-то степени, — значит, он неконкурентоспособен…

Татьяна Ткачук: Георгий, я вас прерву, все цитаты мы выслушать не сможем в одном звонке. Павел Семенович, несколько слов, прошу вас.

Павел Гуревич: А в чем суть вопроса? Речь шла о Шостреме?

Ирина Егорова: Был упомянут Шострем, во всяком случае.

Павел Гуревич: Это известный психоаналитик, автор книг о манипулировании общественным сознанием. Но здесь что можно сказать? Конечно, существует возможность манипулировать сознанием людей, для того чтобы использовать их, создавать ложные образы, отвлекать их от насущных проблем, заставлять их жить иллюзорной жизнью. Это ведь довольно известный феномен, когда, допустим, человек среднего достатка, когда его спрашивают при переписи: «К какому классу вы принадлежите?» — он пишет: «К среднему», хотя на самом деле он еле-еле сводит концы с концами. Вот если говорить о возможности манипулирования, которая существует, конечно, как социальный заказ, то здесь наш собеседник прав, ссылаясь на Шострема и на разные мнения по поводу либеральной идеологии, либеральной экономики, ибо, конечно, она порождает спрос, она порождает все те ситуации, которые его интересуют. Спасибо ему за этот вопрос.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. А я хочу обратиться к Георгию, который является нашим постоянным слушателем, и заодно ко всем остальным радиослушателям: пожалуйста, коротко формулируйте свой собственный вопрос или свою собственную точку зрения. Мы не сомневаемся в вашей эрудиции, но невозможно выслушивать цитаты из массы исследований, которые вы прочли, у нас очень мало эфирного времени.

Москва, Татьяна, прошу вас, вы в эфире.

Слушатель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, что бы вы посоветовали в ситуации, когда подросток испытывает определенные трудности с идентичностью, идентификацией, занижает свою собственную самооценку? Как бы снижая планку, иллюзия возникает, что проблем меньше, все нормально, все хорошо. Но родителей это не устраивает.

Татьяна Ткачук: Спасибо за вопрос. Павел Семенович…

Павел Гуревич: Нам трудно давать советы, когда мы не имеем перед собой конкретного человека, поэтому, может быть, несколько общих соображений. Конечно, когда ребенок входит в этот возраст, когда он становится подростком, этот механизм идентичности становится для него трудноутолимым, обостренным. Именно в этом возрасте он нуждается в том, чтобы у него были образцы для подражания. Есть ли в семье люди, которым ребенок готов подражать? Каков отец? Какова мама? Каковы учителя, которые учат его в школе? Каков круг друзей, с которыми он связан? Ребенок, точнее сказать, подросток, уже не ребенок, пожалуй, проходит через определенные испытания. Он заново формирует внутренний устойчивый образ самого себя. И здесь окружение имеет огромное значение.

Татьяна Ткачук: И потом, я думаю, здесь еще есть такая лазейка: когда ты сам себе занижаешь планку, то тебе легче преодолевать барьеры, и тут может быть и ленца такая, подростковая.

Павел Гуревич: Ну, если это комплекс неполноценности, то это наши пациенты.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. Еще звонок. Москва, Олег, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день. Тут к моему вопросу оказалось очень подходящее одно высказывание ваших гостей в студии (я просто не отследил, кого). Было сказано, что вот, открывая газету, он не видит то, что раньше там печаталось, что было интересно народу — сведения о новостройках и прочее, а вместо этого видит рассказ, связанный с очередной певичкой или кинозвездой. Но тут есть один нюанс. То, что печаталось тогда о новостройках и прочее, печаталось в газетах, находящихся на государственном содержании, и там могло печататься все, что угодно, это не было связано, никак не коррелировалось с тем, что интересно читателям. А вот о певичках печатается в газетах, которые самоокупаются, то есть там печатается именно то, что интересно народу.

А вопрос поэтому у меня вот такой. Так же как эти искусственные представления о том, что интересно, был сформирован определенный спектр, как бы сказать, набор шаблонов, общественно приемлемых вот этой самой личности, то есть что человек как бы надевал на себя в качестве личностной идентификации. При этом все шаблоны, которые существовали в то время в СССР, по крайней мере, официально, они предполагали, что человек не зарабатываем сам, а он работает на государство. А все остальные варианты, когда он не работает на государство, имели негативную отметку. А сейчас все-таки люди пытаются зарабатывать сами, но они не могут найти из того, что они в детстве восприняли как сетку вот этих самых шаблонов, подходящий для себя шаблон. И, может быть, это вызывает массу проблем. То есть, может быть, вся проблема в том, что в школе нужно больше изучать Джека Лондона и тому подобных, чтобы неназываемые шаблоны впитывались в общественное сознание, архетипы своего рода.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Олег, поняли вашу точку зрения. Ирина Владимировна, вот продолжение, собственно, разговора о сломе общественной ситуации, о перемене в представлении людей о том, что такое хорошо и что такое плохо. Фактически наш слушатель хотел сказать, что теперь, когда мы вынуждены зарабатывать сами, дайте нам возможность читать в газетах, которые тоже зарабатывают на свою жизнь сами, то, что нам действительно интересно.

Ирина Егорова: Ну, вопрос очень спорный. На мой взгляд, если мы возьмем те газеты, которые выходили в советское время, с этими передовицами о новостройках, о сборе урожая и так далее, мне кажется, что государство, которое, безусловно, эти газеты финансировало, меньше всего заботило, интересно ли это читателям. Это была та информация, которая была полезна и нужна.

Татьяна Ткачук: С точки зрения государства.

Ирина Егорова: Естественно. И каждый член советского общества должен этой информацией владеть. Если вы помните, и радиослушатель наверняка помните, что у нас были политинформации, где всех нас просвещали о событиях в мире, о том, что происходит, и меньше всего политинформаторов интересовало, насколько нам все это лично нужно. А что же касается сегодняшних передовиц, вот с тем примером, который привел Павел Семенович и который вас так заинтересовал, здесь тоже большое сомнение — так ли это все интересно. Мне, например, совершенно не интересно, за кого вышла или не вышла замуж известная эстрадная певица. Мне сложно понять ту категорию людей, которые зачитываются подобной информацией. Вероятно, просто опять же есть выбор, и каждый должен читать те газеты, которые его больше устраивают.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Ирина Владимировна. И уж коли мы заговорили о смене эпох, то считается, что нынешние либеральные реформы привели людей не только к потере общественной идентичности, но и кризису семейной, индивидуальной идентичности. И поэтому, как считают некоторые исследователи, Россия уверенно держит одно из первых мест в мире по количество суицидов, массовому алкоголизму и наркомании. У людей, как они считают, не осталось толком ни собственности, ни пенсии, ни денег, ни социальной защиты, ни бесплатных медицины и образования, — то есть, они утеряли все факторы, гарантирующие им стабильность существования. А вопрос мой таков, Павел Семенович. Получается, что нынешней молодежи не должен быть свойственен вот этот кризис потери идентичности, потому что они-то родились уже в то время, когда этой стабильности и не было? Если старшему поколению было что терять (в их представлении), у них есть возможность сравнивать, то тем, кто родился в 90-е годы, уже не должен быть страшен этот вот…

Павел Гуревич: Не совсем так. Дело в том, что социальные потрясения захватывают не только тех людей, которые перешли из одной духовной формации в другую. Подростки тоже оказываются в такой ситуации, когда им кажется, что мир обрушился. Я помню, в советское время был напечатан фельетон о том, как два летчика шли мимо памятника Пушкину и увидели там пьяного человека. Они решили нахулиганить, — фельетон назывался «Воздушные хулиганы» — положили его в самолет, отвезли в Киев и положили под памятник Тарасу Шевченко. Когда тот пришел в себя, он никак не мог понять, почему он оказался в этом месте.

Татьяна Ткачук: Почти «Ирония судьбы, Или С легким паром», да?

Павел Гуревич: Да. Но мы тоже сегодня можем заснуть в одной стране, а проснуться в другой. И это касается не только старшего поколения. Люди старшего поколения, например, давали друг другу деньги взаймы, и им казалось стыдным брать проценты, а подростки сегодня легко берут проценты за те деньги, которые они одалживают своему другу. Жизнь стремительно меняется, меняются привычки, меняются традиции, меняется образ жизни, и поэтому и подростку тоже есть с чем расставаться. Сейчас различия между поколениями уже выглядят более дробными. Сегодня, допустим, восьмиклассник отличается от десятиклассника, а шестиклассник от восьмиклассника. Так что это универсальный процесс, это бурные перемены, которые происходят сегодня, и я не обязательно связывал бы это только с либеральными реформами.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Павел Семенович. Не успеваем мы поговорить уже о том, что потеря идентичности может происходить у людей, которые переезжают куда-то, особенно, конечно, если речь идет об эмиграции. Но и при переезде даже в другой регион может такое случиться. И может вызвать эти ощущения радикальная перемена в статусе, тоже об этом хотели поговорить. О том, что в сельской местности гораздо реже люди страдают от потери идентичности, чем горожане, потому что у горожан есть, оказывается, какой-то комплекс традиционных проблем.

Примем последний звонок. Александр Васильевич, Ленинградская область, пожалуйста.

Слушатель: Здравствуйте. Здесь один ваш слушатель задал вопрос относительно того, что такое «Я». Нам помогают жить как минимум пять существ, и два из них — «Я». Одно «Я» — это совесть и развитие, другое – это животное, стагнация. Так вот, на сегодняшний момент как раз нашу жизнь определяет то, что мы начинаем слушать не совесть, а мы начинаем слушать животное: человек человеку волк, выживает сильнейший и так далее. И вот именно это меняет. Деревня, например, — там это намного меньше проявляется, в городе намного сильнее. То есть родился ребенок, у него идет развитие…

Татьяна Ткачук: Александр Васильевич, я прошу прощения, не успеем прокомментировать вашу точку зрения.

Успею только сказать, что переживать потерю идентичности очень тяжело, но, наверное, если знать механизмы этой потери, то можно попытаться как-то этому противостоять. Я благодарю за участие в сегодняшнем эфире моих гостей.

Кризис идентичности личности в условиях глобализации

Бесследно все – и так легко не быть!

Ф. Тютчев

Необходимость заботы о целостности личности

Современная философская мысль в своем интересе к процессу глобализации гораздо чаще останавливает свое внимание на глобальных объектах, связанных с понятием идентичности: идентичность культур, наций, этносов (В. Р. Чагилов, Ф. Х. Кессиди, М. А. Мун- тян, А. Д. Урсул и др.), чем на проблемах личности в условиях глобализации. Между тем глобализация трансформирует не только экономические и политические отношения, она сильно и резко меняет мировоззрение современного человека, в результате чего возникают идеологические и культурные конфликты, психологическое напряжение и мировоззренческая неудовлетворенность. Поэтому представляется, что в современном противоречивом и конфликтном мире одной из важнейших тем философской рефлексии должна стать целостность и интеграция личности.

Целостность личности связана с такими понятиями, как идентификация, идентичность личности и кризис идентичности. И «человеческое, слишком человеческое» – влияние современного многослойного и антиномного контекста бытия человека на становление идентичности, на разрешение кризисов идентичности отдельного человека – остается темой для междисциплинарного размышления. Другой стороной данной проблемы является определение культурного инструмента для построения и сохранения идентичности, ее осмысленного бытия в условиях глобализации.

Каково значение идентичности для личности? Зрелая идентичность интегрирует жизненный опыт, дарования, социальные возможности в эго индивидуума, охраняет когерентность и индивидуальность его опыта, подготавливает индивидуума к ударам, грозящим от разрывов непрерывности в среде, предвидит внутренние и внешние опасности (Э. Эриксон). Если культура перестает поставлять индивидам жизнеспособные образцы, то формируются негативные, запутанные идентичности, снижается способность сдерживать негативные элементы и формируется деструктивное поведение у людей и с позитивной идентичностью. Если же чувство идентичности утрачивается, на место целостности и полноты личности приходят отчаяние, изоляция, смешение ролей, тревога и страхи. Это связано с тем, что форма бытия культуры в своем решительном обновлении может вступить в противоречие с содержанием жизненного опыта человека.

Идентичность как социокультурная проблема

Сущность идентичности в психологии определяется как осознание индивидом непрерывности и тождественности во времени (Д. Локк), последовательности и непротиворечивости собственной личности (У. Джемс), идентификация в детстве с жизнью родителей, затем с национальными, социокультурными символами общества (З. Фрейд). По эпигенетической стадиальной концепции развития личности Э. Эриксона[1], цель развития личности – целостность как зрелое качество, обязанное своим происхождением всем стадиям развития эго. Зрелая психосоциальная идентичность – это «внутренняя тождественность и непрерывность, подготовленная прошлым индивидуума, сочетается с тождественностью и непрерывностью значения для других, выявляемая в реальной перспективе “карьеры”»[2]. Достигнутая идентичность выражается в способности человека испытывать доверие, иметь личностно значимые цели, ценности и убеждения, чувство направленности и осмысленности жизни, осознавать и преодолевать трудности на избранном пути. Мораторий – это состояние кризиса идентичности и активный поиск его разрешения, во время которого человек ищет полезную для разрешения кризиса информацию и реально экспериментирует со стилями жизни.

Преждевременная идентичность свойственна человеку, который, минуя кризис, относительно рано в жизни приобретает определенные цели, ценности, убеждения вследствие идентификации с родителями или другими значимыми людьми. Человек с диффузной идентичностью не имеет прочных целей, ценностей и убеждений, не пытается их сформировать, не способен решать возникающие проблемы и переживает негативные состояния: пессимизм, злобу, отчуждение, беспомощность и безнадежность.

Дж. Мид в концепции символического интеракционизма выделил два аспекта идентичности: социально детерминированную идентичность («Me»), которая строится из интернализованных «генерализованных других», и индивидуальную идентичность («I»), благодаря которой человек реагирует на социальную ситуацию неповторимым образом. Мид считал, что идентичность возникает как результат социального общения человека при условии включенности индивида в социальную группу, где исключительное значение имеет символическая коммуникация – вербальная и невербальная. Он же выделил осознаваемый и неосознаваемый типы идентичности. Неосознаваемая идентичность базируется на неосознанно принятых человеком нормах, привычках, ожиданиях, поступающих от социальной группы, к которой он принадлежит. Осознаваемая идентичность возникает на основе рефлексии и выражает относительную свободу личности, которая думает о цели и тактике своего поведения, а не слепо следует ритуализированному социальному действию[3].

Развивая идеи Дж. Мида, в современной социальной философии и психологии выделяют и другие типы идентичности: социальная идентичность, личная идентичность, Я-идентичность (И. Гофман). Социальная идентичность предъявляет себя как актуальная и виртуальная посредством обозначения себя очевидными атрибутами (депутатский мандат) и предполагаемыми атрибутами («мигалка» на машине депутата) с целью влияния на социальное окружение. В моделях социального поведения реализуется «борьба идентичностей»: манипулируя предъявляемой (образ, транслируемый другим) идентичностью, человек старается приблизить реальную (таким индивид воспринимает себя) к идеальной (таким хотелось бы себя видеть) идентичности и увеличить дистанцию между реальной и негативной (таким не хотелось бы себя видеть) идентичностями (Р. Фогельсон).

В философии французского персонализма (Э. Мунье) сущность идентичности раскрывается в связи с пониманием личности под влиянием категорий экзистенциализма (свобода, внутренний мир, коммуникация) и марксизма (личность выражает современную ей реальность). Целостность личности осуществляется через построение идентичности как «призвания, призыва к единству» самотворчества, коммуникации и единения с другими людьми. «Личность существует только в своем устремлении к “другому”, познает себя только через другого и обретает себя только в “другом”. Первичный опыт личности – это опыт “другой” личности»[4].

Другим источником идентичности является субъективность как самоотождествление, или обозначение своей внутренней жизни, интимности – глубинного и таинственного. Эти значения являются результатом рефлексии – сосредоточения и овладения собой в единстве природного и надприродного. Но рефлексия – это не только всматривание внутрь себя, погружение в себя и в свои образы, она также интенция, проекция «Я». Целостность личности не застывшая идентичность, это «безмолвный призыв», смысл которого постигается на протяжении всей жизни. Желание обрести «живое единство» реализуется через двойное напряжение сил: «сосредоточиваясь, чтобы обрести себя, затем рассредоточиться, чтобы обогатить свой внутренний мир, и вновь обрести себя…»[5].

Ю. Хабермас представляет Я-идентичность как баланс между личностной и социальной идентичностью. Личностная идентичность обеспечивает связность истории жизни человека, а социальная идентичность отвечает требованиям всех ролевых систем, к которым принадлежит человек. Во взаимодействии человек проясняет свою идентичность, стремясь соответствовать нормативным ожиданиям партнера, но выражая свою неповторимость[6].

Условия разрешения кризисов в эволюции идентичности

Идентичность как динамичная структура развивается нелинейно и неравномерно, может идти как в прогрессивном, так и в регрессивном направлении на протяжении всей жизни человека, преодолевая кризисы. Э. Эриксон определяет кризис идентичности как конфликт между сложившейся к данному моменту конфигурацией элементов идентичности с соответствующим ей способом «вписывания» себя в окружающий мир и изменившейся биологической или социальной нишей существования индивида. Всякий раз, когда возникают биологические или социальные изменения, необходимы интегрирующая работа эго и переструктурирование элементов идентичности. Прогресс идентичности достигается одновременной интеграцией и дифференциацией различных взаимосвязанных элементов (идентификаций), на границе постоянства и изменения себя. На каждой стадии развития идентичности новые элементы должны быть интегрированы в имеющуюся структуру, а старые и отжившие – реинтегрированы или отброшены. Отбор новых компонентов в структуру идентичности и приспособление структуры к этим компонентам происходит в процессах ассимиляции, аккомодации и оценки значения и ценности новых и старых содержаний идентичности в соответствии с особенностями социального опыта индивида.

Высокая социокультурная динамика требует быстрой перестройки компонентов идентичности, осуществления выборов, посредством которых человек принимает вызовы времени и новые ценности. Но для поддержания своей идентичности личность может какое-то время не воспринимать эти изменения, используя для этого различные стратегии защиты идентичности, поскольку быстрое разрушение структуры ведет к потере идентичности и связанным с этим негативным состояниям (депрессии, самоубийства). Кризис идентичности, как правило, фокусируется в определенных жизненных сферах, но если он развивается по-разному в разных областях жизни человека, то тот попадает в «многофазовый кризис» (Д. Маттесон). Даже имея достигнутую идентичность, человек, испытывая кризис, может ввергнуться в диффузное состояние и вернуться на более низкий уровень идентичности. Но когда запускается процесс разрешения кризиса, у человека вновь есть шанс достичь идентичности.

Итак, иметь зрелую идентичность – обозначает быть самим собой в уподоблении себя выбранному социокультурному окружению. Принцип сосуществования социальности и индивидуальности в идентичности указывает, что условиями построения личностной идентичности и разрешения кризисов являются:

• идентификация, ассимиляция и интеграция значимых социокультурных образцов;

• развитая рефлексия своих переживаний для самоотождествления;

• коммуникация и ее опосредование значениями отношений Я и Другого;

• понимание и согласованность всех значений Я;

• выбор новых ценностей и целей и решимость для разрешения кризисов.

Таким образом, социокультурная сущность идентичности указывает на метафизическую связь культуры и человека: культурный контекст может или способствовать, или препятствовать формированию идентичности индивида. Нам важно понять, какие конкретные влияния оказывает современный социокультурный контекст как символический «другой» на содержательные аспекты иден- тичности.

Требования многослойного контекста бытия к антиномным свойствам личности

Проблемой построения идентичности современной личности является противоречивая сущность современного культурного контекста: с одной стороны, антиномный характер культуры, с другой стороны, глобальная интеграция. Философы XX в. описали антиномичный характер нашего экзистенциального времени, который проявляется в полицентрической, многополюсной структуре. Духовные корни современной западной культуры уходят в иудейский профетизм, классическую греческую культуру, античный империализм, западное средневековье, эпоху Просвещения (В. Библер, Э. Трельч, К. Ясперс и др.). Э. Трельч полагал, что основной проблемой современного человека будет «культурный синтез». И действительно, наш современник вынужден постоянно прикладывать усилия для синтеза Я в преодолении антиномий культуры: традиции и новации, вещного и духовного, импульса желания и сознательного творчества, чувственного бытия и символической деятельности, необходимости и свободы, обыденности и игры, идеала и симулякра.

Явления глобализации как проблема становления идентичности

Факторы и векторы глобализации показывают направление общественных процессов, но в повседневном опыте человек сталкивается с проявлениями глобализации как конкретным семантическим контекстом, влияющим на усвоение культурных значений в идентичности личности. В опыте человека типы идентичности и явления глобализации взаимообусловлены более сложно, но в нашем анализе их сопоставление позволяет выявить некоторые тенденции становления идентичности.

1. Рыночный характер отношений, конкуренция и обеднение значения мира как символического «другого». Сегодня рынок входит во все сферы жизни и устанавливает свои формы и «стоимости успешности». Мир вещности и употребления востребует производителя и потребителя, а не произведение и творца, что лишает человека культурных конструктов формирования идентичности. Еще К. Маркс определил процесс превращения результатов человеческой деятельности как отчуждение. Рыночные отношения вытесняют неконкурентные слои граждан на границу выживаемости и одичания, не позволяют строить культурное бытие и сохранять уважение к своей личности. Это актуализирует новых «героев» для идентификации – и вот уже «брат» ищет правду с обрезом в ру- ках, и зритель принимает беспощадного, справедливого, нерыноч- ного героя.

2. Плюрализм как множественность и анонимный характер бытия личности. Установка только на множественность без связи с единством и конкретностью рассеивает все существующие представления человека и делает его бытие анонимным. Открытость миру, молчаливый характер бытия личности, латентное слияние в самосознании собственных влечений, чувств и мыслей с диктуемыми ей средствами информации определенными формами мышления и деятельности замещает человеку рефлексию собственных переживаний и порождает имитацию субъектности индивида. М. Хайдеггер описал такое безличное существование (man) человека «как все» в мире объективированных ценностей и форм общения. В безличном мире человек лишь в предельных ситуациях постигает существо своей экзистенции, смысл своего бытия в мире[7].

3. «Контактный тип» социальной целостности и деперсонализация. Современные коммуникации (Интернет, телевидение, спутниковая связь) неограниченно распространяют в массовом сознании современные концепции, представления и идейно-ценностные ориентации. Такая коммуникация интегрирует общество в глобальном масштабе и создает социальную целостность «контактного типа» (М. Маклюэн). Но «контактный тип» социальной целостности ослабляет живую, неопосредованную коммуникацию. Кроме того, усиление групповой самокатегоризации деперсонализирует индивидуальное самовосприятие. С. Л. Рубинштейн определил такое отчуждение человека от человека как отрыв сущности от существования, неподлинность его бытия. Отношения людей сводятся к взаимодействию на уровне имиджа, «маски», социальной роли[8]. Интернетовская деревня наполнена фальсифицированными образами людей, скрытых за выдуманными образами и «никами». Отношение к человеку как к «маске» превращает его в орудие, средство или деперсонализирует его. Деперсонализация – это восприятие себя не как уникальную личность, а как взаимозаменяемый экземпляр социальной категории. Э. Мунье писал: «Когда коммуникация ослабляет свою напряженность или принимает извращенные формы, я теряю свое глубинное “Я”. Ведь известно, что все душевные расстройства связаны с потерей контактов с “другими”, здесь alter становится alienus, а я оказываюсь чуждым самому себе, отчужденным от себя»[9].

4. Прагматизм как мировоззрение и индивидуализм как способ бытия человека. Прагматизм как идеология несет идею тотальной полезности в ущерб нравственным основам в человеке – совести, человечности. Внедряемые сегодня в массовое сознание новые стереотипы самоутверждения – индивидуальный успех, достижительность, индивидуализм, рациональная адаптация – конструкты, чуждые традиционной идентичности россиян. Противоречие между результатом и средством, отсутствие честности и искренности в отношениях между людьми создает ситуацию, когда человек теряет доверие к людям, идеям, делу. В результате происходит разрушение базального доверия к миру – основы идентичности, по концепции Э. Эриксона. Прагматизм производит индивидуализм в форму жизни. Индивидуалист живет во внутренней изоляции, воплощает принципы усиленного самосохранения, обеспечивая права только своего Я и строя жизнь только для себя. Но индивидуализм – это расщепленное бытие человека, который пытается остаться самодостаточным в себе самом (Р. Лаут). «Расщепленное бытие» разрывает естественные для человеческой психики связи «Я – другой», что нарушает личностную целостность[10].

4. Укрупнение образа социума, интеграция социальной системы и потеря уникальности человека. Всякий живой организм обладает своей уникальной природой, и ему полезна только определенная степень открытости-закрытости. Полная открытость приводит к тому, что истощается сокровенное или интимное содержание человеческой личности, исчезает тайна его бытия и уникальность. Ж. Бодрийяр видит в этом проблему потери границы собственного бытия, когда интимное («приватное») приобретает оттенок всеобщности. Но когда исчезает «другой» – потаенный в себе, вместе с ним исчезает самостоятельность[11]. Это губительно для социального организма в условиях вакуума норм и ценностей. А. Швейцер утверждал, что «когда общество воздействует на индивида сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры»[12], так как умаляются духовные и нравственные задатки человека.

5. Информационное давление социального целого на сознание индивида посредством глобальных средств воздействия и деструкция самоидентификации. Информационные средства коммуникации (СМК) как инструмент власти социума над индивидуальностью являются источником стандартизации, механизации идентичности, затрудняют постижение, раскрытие Я в культуре. Для разрушения идентичности используются принципы приведения человека к состоянию «как все», «выработки единой идеологии группы», «низведения к ребенку» – то есть то, что возвращает личность в статус ребенка и облегчает введение идеологических ценностей с нуля.

Г. Г. Почепцов описывает технологии средств информации, прямая цель которых – разрушение идентичности[13].

Снятие идентичности. Установление вины.

Самопредавание.

Тотальный конфликт и базовый страх.

Мягкость и возможность.

Подталкивание к признанию.

Канализация вины и т. д.

Посредством СМК транслируются формы замещения и подмена уникальности и целостности индивидуального мышления, чувств, потребностей и ценностной ориентации людей: «идеологизация», «массовизация», «индоктринизация», «фетишизация», «мистификация». Под влиянием фантомов «ложного сознания» (идеологий различного толка) и «поспешного морализирования» массового общества (В. Библер) происходит деструкция самоидентификации, формируется «человек без свойств».

6. Массовизация культуры, реклама как двигатель глобализации и отрыв сущности от существования человека. Современное значение рекламы направлено не на прямую покупку товара, а на введение в структуру значений потребителя определенного имиджа, с которым связан товар. Семиотическое значение рекламы размывает границы самости и затрудняет установление контакта с собой. Товарный знак постепенно как бы «присваивает» человека, навязывая ему определенный образ и чувство принадлежности к определенной социальной группе: успешная женщина пользуется только такой косметикой, мужественный мужчина курит только такие сигареты, модный молодой человек носит такую спортивную марку. Так происходит семиотическое влияние на сознание индивидуальности для построения определенного типа идентификации потребителя.

Формируется личность, которую Г. Маркузе назвал «одномерный человек», – носитель определенной социальной роли[14]. Члены «одномерного общества» думают и говорят «шершавым языком плаката» (В. Маяковский) – языком газеты, рекламы, телевидения. Постепенно процесс отчуждения человека от трансцендирующих истин, мысли, искусства, эстетики жизни ведет к отрыву сущности от существования человека.

7. Универсализация языка знаковых систем информации электронных средств и унификация психологических характеристик личности. В условиях прагматики PR компании транслируют информацию посредством обедненного языка на основе простых сравнений и ассоциаций. Различные реалити-шоу, носящие вненациональный характер, внедряют в сознание зрителей унифицированные образцы поведения определенных психотипов (исследование С. Пека):

• «козел отпущения», который демонстрирует деструктивное поведение смиренного субъекта;

• нарциссическая личность с преобладающей, но завуалированной нетерпимостью к критике как следствием нарциссической травмы;

• претенциозная личность с выраженным беспокойством о внешности и собственном имидже самоуважения;

• слабовыраженный шизофреник с расстройствами в процессе мышления в стрессовых ситуациях.

Пропаганда унификации психики людей на основе нездоровых образцов ведет к снижению общего развития индивидуальности человека, его способности к самовыражению. И чтобы быть самим собой в уподоблении выбранному социокультурному окружению, человеку необходим пересмотр прежних, настоящих и будущих идентификаций, проектирование в будущее их качественно нового сочетания.

Описанные явления глобализации, «моделируя в нас человека», делают естественное построение идентичности проблемой: удлиняют периоды кризисов, провоцируют диффузную идентичность, «расколотое Я». Эти влияния затрагивают все аспекты идентичности:

• для экзистенциальной составляющей – потеря уникальности человека, отрыв сущности от существования человека;

• для рефлексивного механизма идентичности последствие – унификация психологических характеристик личности, деструкция самоидентификации;

• для семантического аспекта идентичности – обеднение значения мира как символического «другого», анонимный характер бытия личности, деперсонализация;

• для социального бытия – индивидуализм и отчуждение как способ существования.

Российская специфика в разрешении кризиса идентичности личности в условиях глобализации

Психоанализ убедительно показал молчаливый характер индивидуального бытия личности: индивид интерпретирует опыт в заданных схемах языка и со всеми предрассудками общества. Явления глобализации углубляют иррациональное господство общества над личностью, антиличностную социальную экспансию в уникальность человека. Становясь бессознательным механизмом «привязывания» чувств, потребностей, сознания индивида к социуму, они исключают его самобытное развитие, основанное на личном выборе и индивидуальной свободе.

У российского человека в разрешении социокультурного кризиса идентичности в процессе глобализации существуют отягощающие обстоятельства – исторически обусловленная изоляция от европейского социокультурного процесса и авторитарная идеология. С одной стороны, это помогало «безболезненно» строить идентичность, поскольку были заданы образы и образцы. Но, с другой стороны, отсутствие выбора и ответственности за выбор целей, ценностей препятствовало формированию ответственности за свою жизнь и культурных способов преодоления кризиса идентичности. Российский человек шел «другим путем» и теперь вынужден переживать все те экзистенциальные кризисы, к преодолению которых у европейцев уже сформировались культурные средства.

Кроме того, транснациональные компании, крупные наднациональные образования как явления глобализации, преодолевая границы государств, несут с собой наднациональную политику, уменьшая национальный суверенитет, но вместе с этим пробуждая бурный рост национализма[15]. Нельзя не согласиться с выводом Л. Е. Гринина, что в ситуации, когда возможен ренессанс национальных структур и идей, нужна гибкость в отношении национальных традиций. В многонациональном российском государстве это особенно важно для национальной идентичности личности. Однако мы наблюдаем противоречие социальной ситуации в России: с одной стороны, строятся и восстанавливаются храмы, священники получили свободу обращения к своей пастве; с другой стороны, российские СМИ внедряют в массовое сознание новые стереотипы самоутверждения – прагматизм, индивидуализм, рационализм. Но источником рационализма в европейской культуре стала протестанская религиозная этика как система мировосприятия и определенная психология (М. Вебер). М. Элиаде доказал, что даже у нерелигиозных людей религия и мифология скрыты в глубинах сознания и всплывают из бездн бессознательного в Я, как только задеваются универсальные символы, связанные с этой глубинной памятью. Для российского менталитета характерны качества личности, обусловленные свойствами российской культуры, выраженной православием и советской идеологией: приоритет духа над материей, центрированность на нравственном сознании, неприятие рационализма, пренебрежение к практицизму, принцип коллективизма, патриотического культа служения обществу. Прививка фрагментов чужих традиций и культуры в идентичность российского человека имеет как следствие деформацию личности – противоречие между ее культурной сущностью и социальными способами реализации.

Ситуация кризиса идентичности россиянина в процессе глобализации усугубляется традиционным «апофеозом беспочвенности» (Л. Шестов) на фоне динамичного расширения социокультурного контекста до границ мира. Всемирная отзывчивость русской «спеленутой» души (по выражению Э. Эриксона) и ее соборность при отсутствии культуры ответственной идентификации может в очередной раз привести к «пересадке культуры» идентичности с чужого плеча. Но как быстро сформировать ответственную личностную идентичность, если «культурность – наследственный дар, и сразу привить ее себе почти никогда не удается»[16]? Вследствие предыдущей «секуляризация духовности» у нас потеряна традиция духовной опеки человека, и в ситуации кризиса он остается в одиночестве. И открытое молодое поколение воспринимает прививаемую целерациональную культуру эмоционально и некритично, а у взрослого населения сопротивление ей вызывает рост иррациональных элементов сознания.

Возможные последствия и культурные перспективы разрешения кризиса идентичности в условиях глобализации

Формирование диффузной, неосознаваемой, негативной идентичностей связано с пассивной позицией человека перед лицом информационного давления на сознание индивида со стороны социального целого, при котором постижение, раскрытие и проявление в культуре индивидуального «Я» затруднено. Явления глобализации требуют от человека новых идентификаций и высоких темпов интеграции, но культурная сущность человека не может создавать личностные формы в темпах глобализации. Следствием этой «заторможенности» являются деперсонализация, разные формы отчуждения, враждебность в отношении новаций или снижение культуры личности, стандартизация, массовизация с ее инстинктивными формами поведения.

Следствием деформации личности, не способной отвечать на вопрос «Кто Я?», то есть устанавливать свою идентичность и развиваться в темпах современной глобализации в окружении «чужого» текста социума, является уход от себя и реальности в алкоголизм и наркоманию. Неблагополучное разрешение кризиса идентичности – это результат безответного, безответственного отношения человека к себе. Успешное преодоление кризисов требует от человека постоянных усилий в построении идентичности на каждом из жизненных этапов: интеграции и дифференциации взаимосвязанных идентификаций, ассимиляции, аккомодации и оценки социальных взаимодействий со значимыми другими, овладения семиотическими средствами выражения себя и понимания языка других, самоотчета, рефлексии и проектирования своего образа. Индивид вынужден преодолевать как антиномный характер самой идентичности, так и социокультурные антиномии реальности и принимать или отвергать новые социальные ситуации, виды деятельности, ценности.

Современные философские исследования глобализации (А. Н. Чу-маков, А. П. Назаретян) указывают на актуальность развития субъективного фактора – осознания человеком своей принадлежности к определенной культурной традиции, типу общественного развития, интерактивного сознания с преобладанием общечеловеческих ценностей, когнитивной сложности индивидуального интеллекта. Оптимизм философии в отношении преодоления кризиса человека (от Э. Мунье до П. Рикера) опирается на понимание того, что внутренние ресурсы личности не предопределены заранее: и то, «что она выражает, не исчерпывает ее, то, что ее обуславливает, не порабощает»[17]. Для укрепления внутреннего мира у личности существуют способы выхода вовне: своеобразие, протест, свобода и ответственность, трансценденция, деятельность, творчество. Личностная жизнь современного человека – это и самоутверждение и самоотрицание субъекта, и обладание и бытие.

Общим контекстом нашего размышления во всех его частях является возвращение человеку «заботы о бытии-в-мире» (М. Хайдеггер) и ответственности в построении осознанной идентичности, чтобы не потерять свою человеческую сущность. Иметь целостность как результат зрелой идентичности возможно путем пересмотра прежних, настоящих и будущих идентификаций, выработки их качественно нового сочетания, что требует от личности мобилизации всех личностных сил и времени. Поэтому «забота» о человеке для современных философии и психологии – определить тот культурный инструмент – амплификатор, который бы усилил способность человека к пониманию себя, «участное мышление» (М. Бахтин) в отношениях с миром и с собой.

Философия и психология предлагают вниманию современного человека новые идеи и методы понимания мира. Одна из них – идея самопонимания на феноменолого-герменевтическом основании (П. Рикер). Культура как мир человеческих смыслов по-прежнему хранит необходимые предпосылки для дальнейшего творческого саморазвития человека. Синтез антиномизма, по убеждению П. Фло-ренского, – в символе, который в культуре человечен и одновременно сверхчеловечен[18]. Понять существование себя и иного – означает понять его как символическое бытие посредством символики своего произведения как другого-в-себе. Культура самопонимания восполняет все планы идентичности: экзистенциальный, рефлексивный, семантический в создании и интерпретации культурного произведения как символического опосредования желаний, рефлексии его значения, выявления личностного смысла для понимания уникальности, предназначенности, возможностей Я. И это – воплощенная в творчестве забота о целостности и полноте бытия личности. Идея и культура самопонимания – разработанный культурный инструмент преодоления кризиса идентичности, кризиса смысла, кризиса сознания – позволяют открыть не только актуальное Я, но и возможное Я личности в современной культуре.

Подведем некоторые итоги нашего размышления об идентичности современного человека. Осуществленный анализ психоаналитического и персоналистского подходов к сущности идентичности прояснил необходимые социокультурные условия формирования зрелой позитивной идентичности и разрешения ее кризисов, что обеспечивает целостность, психическое здоровье и социальное благополучие человека и общества. Обобщение материалов современных философских работ позволило представить многослойный контекст современного социального бытия человека, в котором значимыми являются факторы, векторы и явления процесса глобализации.

[1] Элиаде, М. Священное и мирское. – М.: Изд-во МГУ, 1994.

[2] Там же. – С. 367.

[3] Мид, Дж. Интернализированные другие и самость. – М.: Наука, 1989.

[4] Мунье, Э. Персонализм // Французская философия и эстетика XX века. – М.: Искусство, 1995. – с. 134.

[5] Там же. – с. 150.

[6] Хабермас, Ю. Демократия. Разум. Нравственность. – М.: ACADEMIA, 1995.

[7] Хайдеггер, М. Время и бытие. – М.: Республика, 1993.

[8] Шестов, Л. Апофеоз беспочвенности. – М.: Захаров, 2000.

[9] Мунье, Э. Персонализм. – с. 135.

[10] Лаут, Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. – М.: Республика, 1996.

[11] Библер, B. C. От наукоучения к логике культуры. – М., 1991.

[12] Швейцер, А. Упадок и возрождение культуры. Философия культуры. Ч. 1 / Благоговение перед жизнью. – М.: Прогресс, 1992. – с. 69.

[13] Почепцов, Г. Г. Коммуникативные технологии двадцатого века. – М.: Рефл – бук; Киев: Ваклер, 1999.

[14] Рубинштейн, С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. – СПб.: Питер, 2003.

[15] Гринин, Л. Е. Государство и исторический процесс. Политический срез исторического процесса. – М.: КомКнига, 2007. – с. 154.

[16] Шестов, Л. Апофеоз беспочвенности. – С. 19.

[17] Мунье, Э. Персонализм. – С. 109.

[18] Флоренский, П. А. У водоразделов мысли. – М.: Правда, 1990.

ИДЕНТИЧНОСТЬ ЛИЧНОСТИ И НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА

Личность без идентичности невозможна. Психологическое развитие предполагает становление идентичности, потому что идентичность — это атрибут самосознания [15; 16; 17; 18, 164]. Но идентичность — амбивалентное переживание человеком самого себя: с одной стороны своей уникальности (эго-идентичность), с другой — принадлежности к некой объемлющей личность и значимой для нее общности, своей тождественности с ней (коллективная идентичность).

Если определить дух как единство [2], то формирование идентичности — это не только психологическое, но и духовное развитие, причем отвечающее глубинным потребностям человека. Э. Фромм, к примеру, размышляя о фундаментальных условиях человеческого существо­вания, ставит психическое здоровье в зависимость от удовлетворения потребности в преодолении ограниченности собственного существования, в си­стеме ориентации и поклонения, чувствах приобщённости, укоренён­ности и тождественности [10, 91]

Чем грозит несформированность или утрата идентичности? Для личности — это настоящий экзистенциальный кризис, симптомы которого: разорванное самосознание, дефект воли, утрата идеалов и личностных смы­слов, проблемы социализации и коммуникации, апатия, депрессия, аполитичность, инфантильность, затруднение с профессиональным самоопределе­нием — всем тем, что в совокупности может быть определено как ду­ховное нездоровье. Несформированность или утрата личной идентичности может вызвать: потерю психической стабильности и эмоцио­нальной уравновешенности, повышенную тревожность, неврозы и фобии, появление эскапистского и даже суицидального комплекса, склонность к деструктивному поведению, мазохизму или садизму, а также заболевание алкоголизмом и наркоманией. «Поистине одна из худших форм душевных страданий человека — это скука, незнание, что делать с собой и своей жизнью», — заключает Э. Фромм [10, 387].

Государственные последствия несформированности или утраты идентичности индивидами оборачиваются кризисом национальной идентичности, а это предпосылка к потере национального суверенитета (самоосуществления нации). Вместе с тем значительная часть философов, социологов, полито­логов и культурологов с тревогой говорят о поразившем мир кризисе национальных идентичностей [11; 12; 13; 19]. «Миллионы ин­дивидов напряжённо ищут собственную идентичность или некоторую магическую терапию, облегчающую воссоединение их личности, чтобы победить хаос, внутреннюю энтропию, сформировать со­бственный порядок», — пишет Э. Тоффлер [19, 366]. Утрата любой нацией своей идентичности грозит ей потерей способности к страте­гическому самоутверждению (в терминологии Ю. Хабермаса — «эк­зистенциальному самоутверждению нации»), эрозией политики (только сознание национальной идентичности заставляет людей чув­ствовать взаимную политическую ответственность [11, 369, 370]; на­циональная идентичность — духовное основание современной политической конструкции, условие развития живого политического бытия [14, 387, 394]). Разрушение идентичности народа оборачива­ется его неспособностью сформулировать национальный интерес («национальные интересы вырастают из национальной идентично­сти» [13, 31]) и в конечном итоге — утратой народом своей истори­ческой экзистенции: его способности к самоосуществлению и созиданию своей исторической судьбы, к жизни, опирающейся на со­бственные глубинные основания: культурно-исторические, геополи­тические и духовно-религиозные. С утратой идентичности общество перестаёт быть обществом и превращается в атомизированную массу отчуждённых индивидов — удобный материал для социально-поли­тического, идеологического и экономического манипулирования [3].

В традиционном обществе национальная идентичность как чувство сопричастности судьбе и жизни своего народа формировалась за счет развитой национальной, и прежде всего народной культуры. И в современном обществе у народной культуры есть преимущества перед другими средствами формирования идентичности, так как народная культура архетипична, более всех остальных элементов культуры связана с коллективным бессознательным народа, определяющим его миросозерцание, мирочувствие, миропонимание и корпус идейно-волевых тяготений.

Например, архетипичен сказочно-былинный образ русского богатыря на распутье: он отражает исторический опыт жизни народа, оказавшегося на границе двух культурных материков Запада и Востока и обреченного на постоянный крестный выбор своего пути; в этом же образе богатыря, совершающего свой крестный выбор, угадываются архетипические черты жертвенной любви, самопожертвования при защите родной земли, освященные православной верой.

В интерпретации таких народных архетипических образов происходит обнаружение духа народа, застывшего в образцах народной культуры, но в нас оживающего, обновляемого (актуализируемого) и транслируемого в будущее. В таком «распредмечивании/оживлении» народного духа происходит своеобразный диалог поколений, формируется их солидарность и единство.

Вместе с тем, при всей традиционной значимости народной культуры для воспроизводства идентичности ее место в идентификационном комплексе современного человека, на наш взгляд, значительно сузилось. Народная культура сегодня находится в крайне диффузном состоянии, утратив ту целостность, ясность и отчетливость, которыми обладала в прошлом. Лишь немногие элементы народной культуры по-настоящему представлены в повседневной жизни современного человека (так, как религия).  Многие элементы народной культуры утратили свои функции, и искусственное возвращение их в жизнь современного человека бесперспективно. Разумеется, что эти элементы утрачивают и свою идентификационную роль (к примеру, национальный костюм). Заметим, что этого не скажешь об обсценной лексике, продолжающей выполнять важные психологические функции в жизни человека, — отсюда ее живучесть несмотря на то, что эта лексика табуирована [8].

Те или иные элементы национальной культуры вновь обретут свое идентификационное значение, когда станут вновь встроенными в реальную деятельность и обретут новые функции. Именно это происходит в экономической сфере по брендированию товаров и услуг с использованием различной национальной символики, в сфере туризма — в брендировании территорий и создании новых турпродуктов [6].

      Если элементы народной культуры введены в круг общения и деятельности, они вновь превращаются в знаки, имеющие обновленное значение и смысл, происходит их реинтериоризация, органичное их усвоение, они вновь начинают «звучать».

Однако для своего второго рождения знаки народной культуры нуждаются в благоприятной общей среде. Сегодня ее нет, потому что перестает быть русским образование, перестают быть русскими детские игрушки, язык, еда, кинематограф, городской ландшафт. Практически вся бытовая техносфера и по происхождению, и по содержанию лишена национальной окраски. В такой инородной среде даже удивительные произведения декоративно-прикладного искусства на выставках «Покупайте российское» вместо восхищения и гордости у многих вызывали досаду и разочарование: «Россия XXI века не производит даже собственных утюгов, не говоря о сотовых телефонах, компьютерах и т.п.» Возникает обратный эффект: произведения народных промыслов в определенном контексте «работают» на формирование негативной идентичности, как бы доказывая, что наша самобытность  —  в нашей технологической отсталости.

Без новой функциональной нагруженности, вне органичного для себя контекста любой элемент народной культуры будет скучным, архаичным, нелепым. Там же, где элементы народной культуры сохранили старые или обрели новые функции (эстетические или утилитарные), они продолжают играть свою национально-идентификационную роль (например, национальные костюмы, в которых совершается помолвка или играется свадьба у крымских татар).

Разумеется, придать вторую жизнь некоторым традиционным элементам народной культуры очень сложно, так как они прочно связаны с доиндустриальным хозяйством и образом жизни (как, например, у народов русского Севера, занимавшихся оленеводством, охотой и рыболовством). В условиях урбанизации и индустриализации такие элементы требуют консервации в различных формах современной музейной работы и культурно-досуговой деятельности: по большому счету, народная культура остается самоценной, и важно сохранить не столько ее утилитарные функции, сколько ценностно-смысловое ядро [4].

Сохранение и удержание народной культуры в качестве идентифицирующего фактора зависит во многом от воли общественности, родителей, педагогов, деятелей культуры. Русская интеллигенция, к примеру, оказавшаяся в вынужденной послеоктябрьской эмиграции в 20-х годах прошлого века,  пытаясь сохранить для своих детей русское образование и воспитание, стала активно заниматься комплексным россиеведением, создавать за рубежом русские школы,  институты и книгоиздательства, центры русской культуры в Берлине, Париже, Праге, Белграде, Харбине и т.д. Оказавшись в трудных материальных условиях, люди думали не только о выживании, но и о сохранении русской национальной идентичности.

Другой пример — особая забота о формировании женской национальной идентичности у народов Кавказа [1]. Проявляется она в стремлении приобщить девочек в адекватные традиционному для кавказских народов укладу жизни виды женского труда, самым распространенным из которых является рукоделие. По большому счету, девочек учат не рукоделию, а женской роли: заботе женщины о членах семьи, необходимости уважать отца и брата, всех представителей мужского пола, быть терпеливой, молчаливой и сдержанной, но ответственной, трудолюбивой и искусной хозяйкой, быть ответственной за порядок и покой в доме. Через специфически женский труд у девочки-подростка формируют психологическую установку, с которой она идет по жизни.

Для понимания механизма формирования идентичности средствами народной культуры важно утверждение одного из крупнейших представителей феноменологической герменевтики Поля Рикёра о том, что не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами: самопонимание возникает в интенциональном акте, направленном на знаки культуры, в  интерпретации этих опосредующих знаков [9]. В этой логике народная культура есть та «инаковость», в которую можно и нужно «смотреться», чтобы понять себя нынешнего, современную культуру. Но, в силу того, что это «другое» есть «свое-другое», возникает историческая размерность как индивидуального, так и коллективного сознания: когда «понимание себя» опосредовано образцами народной культуры, то их интерпретация превращается в диалог с прошлым, в вопрошание прошлого, а результатом становится  возникновение историчности сознания, чувства солидарности поколений. Когда же этими «опосредующими» знаками являются случайные или искусственные знаки-новоделы, то воспроизводится одномерный индивид.

Чтобы произошла интериоризация знаков народной культуры, мало учителю эти знаки объяснить: идентичность не извлекается из них механически. Как сделать так чтобы знаки народной культуры стали экзистенциально значимыми для детей и молодежи, когда традиционные образовательные технологии по «приобщению» к народной культуре и «формированию» идентичности оказываются неэффективными, проигрывающими в конкуренции с масс-медиа и прочими влияниями на молодое поколение?

Исследователи проблемы справедливо указывают, что нужны новые образовательные практики, обеспечивающие «проживание» родной культуры, установление глубокой эмоциональной связи с ней и присвоение содержащихся в ней смыслов, осознанное принятие личностью традиций, ценностей, особых форм культурно-исторической, социальной и духовной жизни родного края (малой Родины) и России [4].

Эти практики должны опираться на собственную активность детей и молодежи,  быть диалогичными, ориентированными на свободную и творческую самореализацию учащегося в работе над исследовательскими проектами. По сути, речь идет о наиболее полной реализации идей культурно-исторической психологии Л.С. Выготского. Для того, чтобы знак народной культуры стал орудием преобразования внутреннего мира ребенка, необходимо следовать принципам: общения, единства развития и образования, единства интеллекта и аффекта, спонтанного и реактивного образования [7]. 

 Оптимальной формой реализации этих принципов является, на наш взгляд, исследовательский подход в образовании.  Совместная, в том числе внеурочная деятельность учащихся и учителя по исследованию природы, истории и культуры каждого края в их неразрывной связи с историей и культурой России в целом позволит сделать обра­зование, в полном смысле, национальным воспитанием, о необходимости которого писал еще И.А. Ильин: «Новой России предстоит выработать себе новую систему национального вос­питания, и от верного разрешения этой задачи будет зависеть её бу­дущий исторический путь» [5, 123].

ЛИТЕРАТУРА

1.Амерханова З.Ш., Нюдюрмагомедов А.Н. Ценности традиционной культуры в формировании этнической идентичности девочек-подростков // Этносоциум. 2015. №3. С.118-122.

2.Данилов С.И. Теоретическое обоснование подхода к формированию национальной идентичности как одной из важнейших основ духовного здоровья личности // Инициативы XXI века. 2012. № 3. С. 130-134.

3.Данилов С.И. Феномен революционного психоза // Инициативы XXI века. 2014. №3. С. 91-94.

4.Ефимов В.С., Лаптева А.С. Проблемы и возможности сохранения коренных народов Севера: культурно-антропологический аспект //  Человек.RU: Гуманитарный альманах. Новосибирск: НГУЭУ, 2014. С.186-199.

5.Ильин И.А. О русском национализме: сб. статей. М.: Россий­ский Фонд Культуры, 2006.

6.Коробова О.О. Проблемы развития традиционной народной культуры как специфического экономического явления в современных российских условиях // Социально-экономические явления и процессы. 2010. № 5. С. 59-64.

7.Кравцова Е.Е. Реализация идей Л.С. Выготского в системе непрерывного образования // Инициативы XXI века, 2015. №4. С. 62-65.

8.Мымрин А.В. Эмоциональный язык нецензурной речи // Инициативы XXI века. 2014. №3. С. 95-98.

9.Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1999.

10.Фромм Э. Здоровое общество. М.: АСТ: АСТ Москва, 2009.

11.Хабермас Ю. Историческое сознание и посттрадиционная идентичность. Западная ориентация ФРГ // Хабермас Ю. Полити­ческие работы. М., 2005.

12.Хабермас Ю. Расколотый Запад. М.: Весь Мир, 2008.

13.Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004.

14.Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон+, 2001.

15.Эриксон Э. Детство и общество / Пер. с англ. Обнинск, 1993.

16.Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ. М., 1996.

17.Ясперс К. Введение в философию. Минск, 2000.

18.Ясперс К. Общая психопатология.  М., 1997.

19.NY, 1980.

Кто Я? О миграции и идентичности

Аннотация

В статье детально рассматривается психодинамика мигранта. Исходной точкой размышлений берётся понятие идентичности, корни которой автор видит в двух основных системах – личной, где они берут начало в диадных отношениях и ранней привязанности и общественной, выражающейся в доминирующей эпистеме. В жизненной ситуации мигранта обе системы идентичности оказываются под значительным давлением, поэтому возможны и разные клиническиe последствия – депрессия, параноидная реакция, соматизация, проекция в собственных детей и личностной рост. В статье приводятся многочисленные примеры, иллюстрирующие теоретические положения автора.

Ключевые слова: идентичность, мигрант, эпистема, проекция.      

Живу? Я?! Вот объясни мне, где. Разве мышь живет в мышеловке?

Из разговора с мигрантом

Чувство идентичности

В наши дни миграция стала актуальной темой, и потому, особенно на Западе, возникают попытки создавать новые социальные и политические механизмы, чтобы как-то контролировать это массовое явление. Я буду говорить о миграции с точки зрения психологии, пытаясь показать, как психодинамика отдельного человека (взаимосвязанные процессы, происходящие в его душе) взаимодействуют с осознанными и неосознанными чувствами, мыслями и решениями других людей и их групп. Как создается идентитет и какова его дальнейшая судьба.

Перед тем, как развивать основную мысль, кратко расскажу, почему я вообще заинтересовался этой темой. Мне кажется, важен уже сам факт, что я родился в послевоенное время в советской Литве, в еврейской семье. Иначе говоря, с самого рождения я уже принадлежал к двум меньшинствам: был евреем в Литве и литовцем в Советском Союзе. Однако, у меня не было чувства, что я принадлежу к какой-либо из этих групп. Моя семья не была верующей, потому я опирался на свою этническую принадлежность к евреям, но из-за Холокоста и тут было немало противоречий. Долгое время я (неосознанно) считал свой народ нацией трусов, достойных лишь презрения, практически винил их самих в их собственной трагической судьбе (такое отношение до сих пор нередко встречается у литовцев). Когда я был подростком, политическая атмосфера в Литве изменилась.  Прекратились советские репрессии, а сопротивление стало более заметным. Русские в Литве всегда считались оккупантами, но после Хельсинкского договора 1975-го г. диссиденты начали действовать более активно, усиливалась критика тоталитаризма как в Литве, так и в самой России.  Жить там значило жить стремлением к свободе, было почти невозможно не перенять их любви к Родине, все более зрелого национального самосознания. В СССР было запрещено открыто изучать вопросы национальных чувств, потому судьбы и литовского, и еврейского народов, причины произошедших трагических событий, связанные с ними эмоции и взаимоотношения наций никогда не подвергались анализу и не достигали общественного сознания.

В 1990 г., за несколько недель до освобождения Литвы и распада Советского Союза, я прибыл в Финляндию и стразу занялся психоанализом, но у меня не было времени на размышления о своей национальной принадлежности. Я чувствовал себя литовским евреем, часто задумывался о своих корнях. В 1993 г. по предложению американского психоаналитика Вамика Волкана я написал статью о менталитете советских евреев для издаваемого им журнала «Мind and Human Interaction». В 1995 г. я получит диплом психоаналитика, однако мы с женой решили не возвращаться в Литву, и начался процесс адаптации, важность которого я понял далеко не сразу, тем более мне было непонятно, почему все это вызывает столько тоски. Мне достаточно регулярно приходилось бывать в Литве: я приезжал обучать коллег, навещал родителей и друзей, но при этом надо было становиться всё больше «более финном»», ведь мы стали иммигрантами. В начале у меня не получалось ни опознать, ни назвать связанные с миграцией чувства, я даже не осознавал, насколько масштабные процессы происходят в душе: меня по сию пору удивляет сила и широта моих тогдашних психических защит. Глаза мне раскрыл один из моих пациентов, 64-летний мусульманин, получивший высшее образование на родине, переехавший жить в Финляндию из Каира 30 лет назад, женившийся на местной. Несмотря на то, что дела у него шли хорошо, отношения с женой были теплыми, здесь жили его дети и внуки, мужчина уже много лет страдал от «тихой депрессии». Второй год раз в неделю он приходил в мой кабинет, рассказывал о своей боли, чувстве отчужденности, тоске, о родном городе и оставшейся там родне. Но депрессия не отступала, и я уже начал свыкаться с мыслью, что мне встретился хронический, неподдающийся лечению случай. Но однажды этот человек вошел в мой кабинет довольным, бодрым, с сияющими глазами, говоря весело и громко, без каких-либо признаков депрессии. «Ага!» – решил я, – «Психотерапия все-таки дала результат». А он рассказал мне, что к нему неожиданно приехал двоюродный брат, с которым он не виделся почти тридцать лет и они вместе провели шесть дней. И мне стало понятно, что это и было причиной чудесного исцеления. Я начал завистливо размышлять, почему мне, психиатру с психоаналитическим образованием, с обширной и длительной практикой за два года не удалось сделать то, чего его двоюродный брат, строитель по сцециальности добился за несколько дней? Что изменилось в голове у моего пациента? Я попросил его рассказать, чем они занимались, о чем разговаривали. Он рассказал, но не упомянул ничего такого, о чем бы мы с ним не разговаривали за последние два года. В конце концов, я спросил его прямо:

— Что же такого сделал твой брат, чего не сумел сделать я?

— Мне кажется, тут дело не в умении. – ответил мужчина, – Разница в том, что тебе я рассказывал о себе, а в его глазах увидел себя. Разговаривая с ним, я чувствовал, я знал, что он видит меня таким, каким я был тридцать лет назад и каким я остался в глубине души до сих пор.

— Тебе следовало быть в психоанализе, а не в терапии с частотой раз в неделю! – воскликнул я. – Может, тогда и со мной тебя бы ты испытал то же чувство.

— Нет, – ответил он, – даже если бы ты выучил арабский язык. Может, если бы я больше понял, я стал бы другим человеком, зато сейчас я – тот же человек, которым был. Вот и вся разница.

Примерно через год я поехал в Израиль навестить своих родственников: в детстве мы с моими двоюродными братьями и сестрами жили в Вильнюсе (а с двумя из них даже в одном доме). Когда один из них воскликнул: «Как странно! Мы не виделись почти двадцать лет, но, кажется, что продолжаем разговор с того же предложения, на котором когда-то его закончили!», меня вдруг охватило то чувство, которое описывал египтянин. В тот момент я понял, что тут, скорее всего, имеется ввиду то специфическое ощущение, которое я для себя назвал чувством идентичности

Структура и корни идентичности

Несмотря на то, что в английском языке слово identity существовало уже в XVIII в., в нынешнем его значении использовать его начал, скорее всего, Эрик Эриксон в своем труде «Идентичность: юность и кризис» (1968). Это хорошо согласуется с фактом, что идентичность является настолько естественным и понятным эмоциональным состоянием, что её существование мы замечаем только тогда, когда у нас случается кризис и это чувство проходит, исчезает, т. е. когда нашему чувству идентичности что-то угрожает. Эриксон противопоставил термины «идентичность» и «роль», он считал, что идентичность описывает постоянные или, хотя бы, долговременные способности человеческой души взаимодействовать с окружающим миром, и что в общении с другими людьми совокупность этих черт всеми распознаётся. Фрейд, кстати, никогда не говорил об идентичности, только об идентификации. Скорее всего, он считал, что в душе всё динамично – в её структуре и деятельности нет постоянных черт, всё может меняться. Интересно, оказало ли на мышление Эриксона и его интерес к вопросу идентичности, его собственные происхождение и судьба?2

Уже во времена Эриксона, а сейчас – особенно, люди, используют понятие идентичность как «общность, принадлежность к той или иной группе» и часто забывают, что структура идентичности, его корни и границы по большей части нам совершенно неизвестны. Иначе говоря, человек чувствует угрозу своему чувству идентичности, однако он не знает, что именно находится под угрозой, и чем именно это что-то для него так важно (будь то родина, религия, этническая группа и т. п.). В качестве объяснения обычно используются заученные рационализации: «мы должны защищаться», «нас скоро вообще не останется», «каждый русский (финн, еврей, американец, мусульманин, христианин, здравомыслящий человек) обязан отстаивать эти ценности». Конечно, когда человек произносит такие слова, он испытывает страх, или, скорее, тревогу, но мало кто осознает, что конкретно стоит за словами «наши ценности», «наш образ жизни», даже что входит в понятия «родина» или «народ». Каждый практикующий психоаналитик или терапевт из опыта знает то, о чем большинство людей лишь читали: мы себя знаем весьма поверхностно. Поведение человека отражает его волю – осознанную и бессознательную, но влияние второй зачастую можно заметить лишь тогда, когда поведение человека изменяется необъяснимым для рационального ума образом.

Инстинкты и их психические производные – желания – побуждают душу действовать, искать решения. Получив приказ души, тело стремится выполнить эти требования.  На помощь приходит сложный, в течении миллионов лет отработанный эволюцией аппарат поиска и действия: ощущения, нервные импульсы, мозг, мышцы, гормоны, рефлексы, эмоции, и так далее, и так далее… Но для того, чтобы удовлетворить требования инстинктов, всего этого не хватает, ведь то, что нас окружает, создавалось не только природой, но и культурой, которая оказывает огромное влияние на чувства, мысли, речь, понятие ценностей, технические приспособления и множество других вещей, которые  обычно и помогают людям осуществлять свои желания.

Иначе говоря, смысл, который мы вкладываем в те или иные вещи и понятия, зависит и от строения физического тела (биологии), и от социальной договоренности (культуры). Прекрасный пример взаимодействия обеих составляющих смысла – светофор. Эволюция снабдила нас всех примерно одинаковым биологическим набором инструментов, благодаря которому мы все видим зеленый цвет зеленым, а красный – красным. А то, что дорогу надо переходить на зеленый, а не на красный – это уже условная социальная договоренность. Для тех людей, которые не различают цветов (которых эволюция не снабдила нужными инструментами) это не создает больших проблем, если цвета на светофоре расположены в привычном порядке, т. е. сверху вниз или слева направо (еще одна социальная договоренность). Но, если в какой-либо стране порядок будет иным, или, например, над перекрестком будет установлена лишь одна секция светофора, на которой будет загораться и красный, и зеленый сигналы, людям, которые не различают цветов, невозможно будет понять, когда же безопасно переходить улицу. Речь – еще один прекрасный пример, как функции тела вместе с условными символами создают чрезвычайно важное общественное явление. Разные сообщества говорят на разных языках, потому это явление не только объединяет, но и разделяет людей.

Но когда хочется понять побудительные мотивы, чувства людей, такого рода объяснений недостаточно, так как сознание и подсознание могут совершенно по-разному «читать» окружающую обстановку и реагировать на нее. Тот смысл, который вкладывает сознание, мы более или менее понимаем, а тот, что вложило подсознание – нет, хотя именно он объединяет нас со значимыми для нас людьми и особенно – с определенными группами людей. Эта сильная, глубоко личная, связь и обусловленные ею смыслы впечатаны в наш мозг генами, а затем её в раннем детстве формирует общение с важными для нас людьми. Благодаря зеркальным нейронам уже на шестой день после рождения младенец может подражать мимике взрослого, с которым общается, а это усиливает их эмоциональную связь. Окончательно подсознательные смыслы формируются примерно к 7 годам, хотя травмирующие душу события могут и в более позднем возрасте «научить» подсознание вещам, о которых сознание ничего знать не будет. Это не значит, что того, что находится в подсознании, в принципе невозможно осознать, или что невозможно поменять способы считывания подсознанием окружающей обстановки, но обычно изменение требует целенаправленной работы – психоанализа или психотерапии.

Наука все лучше разбирается в биологической составляющей описанных выше механизмов, а психоанализ уже сто лет как распознает, описывает и изучает их душевные проявления. В последние годы быстро развивается теория ранней привязанности. Выяснилось, что психодинамика привязанности может заставить нас привязаться (или наоборот – не дать этого сделать) к самым разнообразным вещам, например, пейзаж может быть родным – или чуждым, враждебным, и так же могут восприниматься поведение и выражение лица человека, его реакции, издаваемые им звуки, запахи и т. д., и т. п. Что угодно может быть воспринято как часть нашего «Я» или как нечто нам чуждое. Например, к своему ребенку большинство людей относится как к части себя, а кто-то так воспринимает, скажем, свой дом или свою машину. Свое «Я» часто воспринимается как часть страны, нации или компании-работодателя. Все то же самое относится и к «Я»-образу, который может восприниматься, как нечто родное или как что-то чужое.

— Смотрю на отражение в зеркале – и себя не узнаю, – жаловался психотерапевту пожилой мужчина, недавно потерявший двоих детей, один из которых погиб во время взрыва бомбы в Сирии, а другого в Швеции сгубили наркотики.

Потеряв детей, он потерял часть себя, его внутренний образ, идентификация себя изменились. Потеряв связь с любимыми людьми, он перестал узнавать свое «Я». Эриксон определял идентификацию как: «понимание факта, что я – тот же самый человек и не меняюсь с течением времени», но в описанном выше случае время (вернее, утрата) мужчину изменило. То, что я называю ощущением идентичности, ослабло, начало пропадать. Потеряв важных для нас людей, мы вместе с ними утрачиваем и чувство стабильности, безопасности. Каким бы безоблачным ни было наше детство, какими бы яркими ни были воспоминания ранних лет о хорошей, любящей семье (а они являются основой нашей самоидентификации в течение всей жизни), этого недостаточно для поддержания душевного равновесия. Образ этой детской, скрытой в подсознании связи должны поддерживать надежные связи в настоящем.

Применяя эти рассуждения к понимаю психики мигрантов, можем задаться вопросом: а смог ли бы Робинзон Крузо выжить без Пятницы? Наверное, смог бы, может, даже долго: ведь не все мигранты заболевают депрессией, психозами или радикализируются. Успешная адаптация в чужой стране может очень положительно повлиять на человека: укрепить его самолюбие, гордость, а вместе с ними и его чувство идентичности. Однако, нарциссическое удовлетворение (а самоуважение и гордость являются его составляющими) не каждому заменяют родство душ и идентичность. Каждому из нас, в большей или меньшей степени, необходим близкий человек, ведь близость здесь и сейчас поддерживает всегда живое в нашем подсознании ощущение близости, сформировавшееся в раннем детстве. Это незаметное, но постоянно происходящее внутреннее общение с близкими людьми и связь настоящего с прошлым и создают эмоциональную основу психического здоровья и самостоятельности.

Эта подсознательная связь недостаточно изучена, хотя о ней написано множество статей и книг. Её основа – связь с матерью в раннем возрасте, привязанность и, скорее всего, самоидентификация на основании образа, создаваемого зеркальными нейронами. Зеркальные нейроны Христиан Кейзерс описал лишь в 2002 году, но уже Фрейд был уверен, что ранняя идентификация является основой всех последующих. Рассуждая о глубокой, подсознательной, всегда живущей в нас связи, следует упомянуть, что проявляться она может через язык, окружающий нас пейзаж, участие в общих ритуалах, стиле жизни и т. п. Все это оказывает влияние на мышление, чувства, ценности, поведение людей. Вместе со строением тела они определяют, как именно будут удовлетворяться вызываемые инстинктами желания – что мы будем кушать, чем любоваться, что ненавидеть.  Хотя они и проявляются в душевной деятельности и поступках отдельного человека, они принадлежат не ему одному, а всему виду homo sapiens и той культуре, в которой этот человек вырос. Даже сейчас, в эпоху индивидуализма, мало кто об этом задумывается и сознательно выбирает собственные жизненные ценности. В конце концов, невозможно все самолично взвесить и обдумать.

Говоря о влиянии культуры на человека, особенно интересным является используемое Мишелем Фуко понятие эпистемы. По его словам, эпистема – это система взглядов, мыслей и образов действия, которая автоматически определяет значение того, что с нами происходит, и делает все это само собой разумеющимся. Было бы странно, неправильно и даже опасно ставить под сомнения определяемые эпистемой значения в группе, которая на нее опирается, потому что эпистема не только дает определения, но и поддерживает их всеми возможными способами: деньгами, политикой, службами безопасности, правоохранительными органы и органами власти. Эпистема создает и поддерживает власть, а власть – эпистему.  Несмотря на то, что эпистема – явление когнитивное и эмоциональное, выражаемые ею постулаты и модели поведения людьми зачастую воспринимаются, как объективная истина: трехцветный трехсекционный светофор (красный-желтый-зеленый) тоже является частью эпистемы. Наше ощущение реальности и безопасность движения сильно бы пострадали, если бы на каждом перекрестке были светофоры разных цветов с разным количеством секций. Но именно так чувствует себя человек, попавший в чужую культуру. Эпистема уже не объединяет его с другими людьми, мир становится непонятным, и ему приходится, как ребенку, многому учиться заново.

Эписистема включает важные для индивидуума группы, с которыми он эмоционально связан. Одни группы оказывали влияние в прошлом, другие делают это сейчас, но важно то, что человек идентифицирует себя как часть группы, связывает себя с ней, чувствует себя ее членом. В качестве примера того, как это работает, могу привести смешную историю, которую рассказывал один мой учитель. Маленькая девочка, наверное, после разговора с другими детьми во дворе, вбежала в комнату крича: «Пап, а мы в Бога верим?». Девочке даже в голову не пришло, что ее папа может верить, а она сама – нет, или наоборот.

Процитирую еще рассказ Льва Толстого об одном из героев романа «Анна Каренина»: «Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика, собственно, не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.»3

«Я-образ» в общении

Странная штука это наше «Я». (Дети, например, местоимение «я» начинают использовать года в три, а до тех пор обычно называют себя по имени, т. е. так, как к ним обращаются взрослые).  Психоаналитикам и психотерапевтам это «Я» кажется чем-то само собой разумеющимся, для людей Западной культуры – чем-то чрезвычайно важным, но каждый его осознает и определяет, как я уже говорил, не с самого рождения, оно исчезает во время сна и при психозах, ему невозможно дать рациональное определение. Существует ли оно на самом деле? Некоторые антропологи и историки считают, что в примитивных обществах нет ни понятия «Я», ни явления, которое оно выражает4. Однако, читая Гомера или Библию, мы видим, что для героев этих книг их «Я», несомненно, существует. Суть в том, что сложно отделить Я-ощущение (внутреннее представление человека о себе самом) от Я-образа (англ. Self—representation, т. е. представления о том, как человек выглядит в чужих глазах).

В этой статье не буду затрагивать тему Я-ощущения, будем разбирать только Я-образ, который является важным элементом сознания, как и создаваемые нашим сознанием образы других людей. Оно объединяет в единое целое множество разных черт человека: ум и внешность, привычки и манеры, даже окружающую обстановку и профессию. Помню, один из пациентов, считавший меня, как понимаю, очень культурным и деликатным человеком, был неприятно удивлен, узнав, что я люблю рыбачить. В то время как другой, видевший во мне брутального представителя Советского Союза, то есть «русского» (В Европе обычный стереотип, что Прибалтика – это то же, что Россия), был приятно поражен, что я, оказывается, играю на скрипке. В обоих случаях эти занятия совершенно не соответствовали тому образу меня, который у них сложился (т. е. моему Ты-образу).

Однако, и у нас самих есть мнение о собственных особенностях, одни нам нравятся, другие –  нет. Мы стараемся избавиться от тех черт, которые нам не нравятся, или не понравились бы другим, узнай они о них, или, по крайней мере, скрыть их, а это раскалывает Я-образ​, одна его часть становится показной, репрезентативной, а другая — нет. Такое разделение редко бывает совершенно сознательным. Возможно, самый правильный термин для этого –диссоциация. Границу разделения, обычно, определяет та самая эпистема: то, что группа признает, выставляется напоказ, а то, что группа (культура) не признает – скрывается, иногда даже от себя самого.

Мы каждый день выносим на общественную сцену именно такой Я-образ. Общаясь с людьми, мы неизбежно показываем разные свои стороны, как репрезентативные, так и осуждаемые.  Всем это внутреннее противоречие отлично известно и мы, насколько это возможно, стремимся поддерживать хорошую сторону как собственного Я-образа, так и Я-образа того, с кем мы общаемся. Я-образ редко одобряется или осуждается открыто, обычно общение проходит невербально и неосознанно, или хотя бы не совсем сознательно. Но важно, что обычно мы опираемся на одну эпистему: взгляды и ценности у всех примерно одинаковые, или хотя бы одинаково понимаемые. Потому, когда общаются А и Б, А старается не дать Б понять, что заметил его плохие черты. Так же ведет себя и Б: они оба стараются не задеть самооценку другого и поддержать дружеские отношения.

Хорошим примером может служить рассказ одного из пациентов о том, как он, будучи маленьким, вместе с родителями возвращался на автомобиле из гостей. Родители между собой разговаривали о друзьях, у которых гостили, и сильно их критиковали. Шестилетнего мальчика очень удивило, почему родители не сказали всего этого в раньше, почему их теперешние слова так отличаются от того, как они общались с друзьями у тех на даче. Он не понимал, что таким образом родители избегают конфликтов, поддерживают дружеские отношения и социальные связи. Пользуясь терминологией психоанализа, можно сказать, что таким образом люди помогают друг другу поддерживать нарциссическое равновесие. Шимпанзе делают то же самое с помощью эротических жестов и выискивания друг у друга блох.

Однако, даже в самом благожелательном общении люди часто показывают, что впечатление, которое у них сложилось о нас, отличается от того, какое мы хотели произвести, то есть и от нашего Я-образа. Если мы заявляем: «Смотрите, я такой», а пообщавшись некоторое время понимаем, что другой вроде как говорит: «да, но ты еще и эдакий», и это отношение «эдакий» отличается от нашего Я-образа. Такое, обычно, неприятное, известие о себе люди воспринимают по-разному. Одни даже не замечают этой обратной связи, другие замечают, но не придают известию большого значения, у третьих неприятные их отражения могут вызвать депрессию, а у кого-то – агрессию. В любом случае, если воспринятый нами, отраженный другим человеком образ «эдакий» не соответствует нашему собственному Я-образу, возникают внутренний конфликт и сложности в общении: нарциссическое равновесие человека нарушается.

Нарциссическое равновесие человека очень зависит от группы, к которой он принадлежит. Конечно, теперешняя группа ещё не всё. Важен и прошлый опыт, связь, сформировавшаяся в раннем детстве с другими нам важными людьми, сила этой связи, выражаясь психоаналитическими терминами, важны структура нашего Супер-Эго и качество нашей связи с ним, потому что именно оставшееся в памяти отношение родителей к нам, их оценка нашего поведения, позднее определяют нашу мораль и отношение к самим себе. Супер-Эго отражает нашу связь с теми группами, которые были важны для нас в прошлом и важны в настоящем, поэтому отрицательный Я-образ всегда воспринимается и как угроза социальному статусу. Возникает внутренняя потребность как можно скорее восстановить этот статус, привести Я- и Ты- образы (представление о том, как человек выглядит в глазах другого) в соответствие с требованиями действующей эпистемы, чтобы душа посредством рационального мышления нашла между ними компромисс.

Казалось бы, негативный Я-образ должен вызывать у человека стремление меняться, но, чтобы изменить свое Я, приходится не только привычки менять, но и получать разрешения от подсознательного защитника морали – Супер-Эго. Супер-Эго каждого из нас отражает то отношение родителей к нашему поведению, которое мы когда-то испытали, и это глубоко пронизывает всю эпистему, которую создало общество, к которому наши родители принадлежали, а может, не только они, но и наши деды, и это общество тоже имеет свою свое прошлое, свою историю. Поэтому для того, чтобы изменится самому, приходится переосмыслить ценности и историю своей семьи, общества, а иногда – религии и своего народа. Попытка переосмыслить ведёт к тому, что человек начинает замечать противоречия, а стремясь их разрешить мы ищем и находим новую информацию. Такое «исследование» может изменить взгляд на свою семью, народ, страну, оно очень опасно для связи индивида и группы потому, что невозможно предугадать, как все повернется. Это напоминает политические процессы в демократической стране: в момент экономического кризиса необходима новая внешняя и внутренняя политика, которую может проводить лишь правительство. Но старое правительство не может изменить политику, поэтому приходится менять и правительство. Для того же, чтобы поменять правительство, в парламенте должна победить другая партия, которой необходимо для этого собрать большинство голосов избирателей и так далее… Как и для государства, для личности каждого человека важно, чтобы изменения происходили постепенно, были последовательными. Слишком резкие перемены разрушают уже начатое: интеграцию страны, идентичность человека. Так современная Литва не может взять на себя ответственность за события Холокоста (потому что той Литвы, где это происходило уже нет), Россия – за коммунизм, евреи – за своё обильное участие в коммунистическом движении. Постоянная эволюция куда лучше революции.

Если человек понимает, почему другой человек считает его плохим и может интегрировать это понимание в свой Я-образ, он становится более мудрым, идентичность его укрепляется, а враждебность к другим – уменьшается. Однако, было бы неправильно интегрировать в свой внутренний образ отношение «эдакий», если оно основывается на предрассудках, неверной информации или проекции на оцениваемого человека. В таких случаях в душе этого объекта оценки остаются лишь горечь, отчуждение и чувство одиночества.

Через год после того, как я перебрался в Финляндию, я заболел гриппом и сморкаясь пришел на работу. Красивый батистовый носовой платок промок насквозь и, наверняка, распространял не меньше вирусов, нежели мой нос. Медсестра по-дружески протянула бумажную салфетку, сказав, что ею пользоваться удобнее, и добавила: «Я тоже пользуюсь носовыми платками: они дешевые и мягче, чем салфетки». Так я узнал, что в мире существуют одноразовые носовые платки, и был глубоко благодарен сестричке за её тактичность.

Примерно в это же время я узнал и ещё одну вещь. В Литве мы заходили в автобус через заднюю дверь, выходили через переднюю. Чувствуя себя законопослушным финским гражданином, я старался примерно себя вести и входя в автобус очень удивлялся, почему финны не придерживаются такого простого правила. Я задал этот вопрос коллеге, и тот мне с улыбкой ответил: «Лявас, у нас в Финляндии наоборот: входят через переднюю дверь, чтобы купить билет у водителя, а выходят через заднюю». Это столкновение с реальностью помогло мне понять, что здесь я чужой, здесь все иначе. С этого момента мои с Финляндией «отношения» стали меняться.

Возвращаясь к динамике идентичности, надо сказать, что все было бы гораздо проще, если бы оценки других людей были объективными. Но это не так. У человека, оценивающего ваш Я-образ (лицо Б) есть своя система мотивов и побуждений, свои группы привязанностей с их эпистемами и предрассудками, а также такие черты, которые в собственный Я-образ «не вписываются», из него вытесняются и с легкостью приписываются другим людям, т. е. на них проецируются. Фрейд первый описал динамику группы и значение проекций для поддержания сплоченности группы, а Волкан связал проекцию с групповой идентичностью, с «избранными травмами» и другими групповыми процессами. Хотя проекцию обычно относят к видам примитивных психотических защит, в групповой динамике она важна для сплочения группы, поддержания её эпистемы идентификации со своим лидером. Например, в литовском фольклоре полно оскорбительных для евреев детских песенок и «страшилок», потому что перед Второй Мировой войной в Литве было принято пугать детей «жидами». Насколько сильным было такое воздействие я осознал только в юности, когда девушка, которой я увлекся, на свидании спросила меня, правда ли, что перед войной евреи на Пасху пользовались кровью литовских детей.  Казалось совершенно невообразимым, чтобы взрослая, получившая высшее образование женщина могла так думать о другой этнической группе. С другой стороны, не так давно я понял и то, как должны были в период между войнами воспринимать евреев литовцы, если учесть, что в то время евреи составляли около 70% городского населения Литвы, у них было другое происхождение, другая внешность, другая религия, фольклор и обычаи. В аграрной стране происходила урбанизации, все больше деревенских жителей переселялось в города и городки, где им приходилось соперничать с давно осевшими там евреями. Тот факт, что такое количество евреев там оказалось из-за имперской политики России вряд ли был большим утешением для литовцев. Но и евреев это знание не могло утешить, когда на вековую этнополитическую напряженность керосином выплеснулась ожесточенная конкуренция и эмоции, подогреваемые предрассудками и проекциями.

Беда в том, что все ранее описанные механизмы психики на самом деле берут начало далеко не в психике. Они так важны для регулирования взаимоотношений групп, что, несомненно, предопределяются генетически и неврологически (рекомендую почитать книгу Роберта Сапольского «Поведение: чем хороша и чем плоха биология человека» (Robert Sapolsky, “Behave: The Biology of Humans at Our Best and Worst“). Если мы хотим сохранить мир в современном глобальном сообществе, эти механизмы необходимо изучать, мы должны их боятся и искать способы их нейтрализовать или, хотя бы, смягчить.

Ты-образ, особенно негативный, заставляет сомневаться в собственной идентичности и требует от психики работы по интеграции Я- и Ты-образов. По сути, этот процесс происходит в течение всей жизни. Психоаналитики утверждают, что потребность интегрировать Я- и Ты- образы появляется еще во младенчестве, в тот момент, когда пропадает симбиотическая связь с матерью, а вместе с ней и ощущение всемогущества. В первые несколько недель после рождения младенец ощущает себя единственным и самым важным в мире, потому что мать обычно удовлетворяет все его потребности. Уже через пару месяцев, с ростом потребностей, возникает понимание, что его желание не является абсолютным, окружающие не автоматически их исполняют, порой у них есть и собственные желания. Отказаться от единовластия нелегко, поэтому на некоторое время младенец «впадает в паранойю» (что, кстати, свойственно и взрослым тиранам). Ощущение, что твоя жизнь от кого-то зависит вызывает ужас и ярость. Такое эмоциональное состояние в психоанализе называется параноидной позицией. По сути, это попытка удержать чувство всемогущества, разбивая свой образ и образ другого на хорошие (приносящие удовлетворение, послушные) и плохие части. Хорошие приписываются себе, плохие проецируются на других. С развитием мышления, набираясь опыта, младенец начинает понимать, что положение не так плохо, ничто его жизни не угрожает, а ярость и ужас, вместе с расщеплением и проекциями только ухудшают его взаимоотношения с матерью. Все будет куда лучше, если оказаться от всемогущества. Но снять корону нелегко. Фрейд писал, что потерю «хорошего» «Я-образа» надо оплакать. Если по тем или иным причинам этот образ для человека так важен, что с ним невозможно расстаться, то скорбь превращается в депрессию. Психоаналитик Мелани Клейн считала, что в процессе развития психики младенца на смену параноидной стадии приходит депрессивная. Состояние, когда ярость и ужас сменяются виной и скорбью, является важным шагом на пути к духовной зрелости.

Как бы мы не делили жизнь на разные этапы – по системам Фрейда, Клейна, Эриксона или как-либо еще, – понятно, что никто не может прожить жизнь не меняясь. Меняется сам человек, изменяются условия его жизни, а изменения требуют менять и Я-образ. От одних черт отказаться легче, чем от других, это зависит от того, с какой группой людей эти черты связаны на подсознательном уровне, придется ли меняясь самому тем самым расставаться и с важными для тебя людьми. Возможно, вся житейская мудрость и лежит в умении меняться не теряя духовной связи с близкими, живыми и умершими. Что бы мы не делали, мы всегда знаем, как важные для нас люди к этому бы отнеслись. Так мы удерживаем их в своей душе и общаемся с ними. Они, живые или мертвые, следуют за нами всю жизнь, хранят наше чувство принадлежности к группе и нашу идентичность. Эта, обычно, незаметная работа по корректировке своего Я-образа в попытке примирить с его с действительностью, ведется всю жизнь и означает соотнесение привнесенных жизнью желаний с требованиями важных нам групп. Чтобы их согласовать, приходится менять или внешний, или внутренний мир — других людей или себя. Иногда, изменения происходят с обеих сторон, например, в отношениях пары, иногда бывают односторонними, как во время покаяния. Иногда это может быть совсем небольшое изменение, например, мы осваиваем новую компьютерную программу, иногда – огромное, когда пересматриваются важные духовные ценности и традиции.

Стереотипные проекции

Тут я коротко разберу лишь этнические и религиозные стереотипы, составляющие отдельную группу проекций. В отличие от само собой разумеющихся моральных ценностей эпистемы, эти не считаются чем-то априори понятным, общество их диктует, насаждает сверху. Стереотип в определенном смысле всегда является полуфабрикатом, подготовленной заранее матрицей, при помощи которой познается и оценивается реальность.  Стереотип, что «африканцы – чернокожие, а литовцы и финны – белокожие» почти всегда соответствует истине, хотя в Африке живут и люди с белой кожей, а в Литве или Финляндии несомненной найдется сот, а возможно, и тысяч темнокожих. Утверждение, что французы предпочитают красное вино, а русские — водку, является стереотипом иного рода, в нем присутствует элемент насмешки, хотя есть немалая доля правды, по крайней мере статистической. Статья Финской Википедии содержит не только сформировавшийся в прошлом веке у финнов образ «негров», но и, отчасти, мотивационную систему, стоящую за стереотипом чернокожего человека. По утверждению Лиитикайнен, то, как в учебниках описывались «негры», в первую очередь отражало цели европейцев в Африке: «Ленивому, по-детски наивному и непросвещенному негру, согласно учебнику, был необходим европеец, который бы руководил им физически и духовно […]  В первую очередь негр показывается некультурным и как таковой прекрасно подходит для миссионерской работы финнов, заодно укрепляя «европейскую» идентичность их самих.»5

Раньше в интернете было множество карт, где страны и нации изображались так, как они стереотипно воспринимались на родине художника. Такие карты получили распространение во время Первой мировой войны, когда особенно жестоко и пугающе стали проявляться национальная идентичность, и сильное чувство национальной принадлежности. Оба эти явления появились в XVIII веке и распространились в Европе во время наполеоновских войн.

Сейчас карты, отражающие стереотипное отношение, считаются оскорбительными, и в интернете их сильно поубавилось. Их стараются «разбавить» – на той же странице выкладывают, например, смешные карты американцев, швейцарцев, французов, геев, алкоголиков, гурманов и т.п.

Эти карты прекрасно отражают весьма живучее культурное явление — проекцию групповых стереотипов. Мне множество раз приходилось сталкиваться с такими проекциями, «автоматически вылезающими» как у меня, так и у других людей, и, конечно, во время психотерапии.  Это, скорее, напоминает описанные Аароном Беком когнитивные «автоматические мысли», а не проекции в том смысле, как их понимают психиатрия и психоанализ. В отличие от параноидных, стереотипные проекции не обязательно берут начало в глубинных слоях подсознания, им, обычно, не свойственны ни отторжение, ни настоящий расизм, даже если они и выглядят расистскими. Это, пожалуй, просто быстрый способ выявить и обозначить чуждые нам вещи, охарактеризовать других людей (как в примере с «негром») так, чтобы обосновать взгляды и действия своей группы.

Фазы адаптации и психические реакции мигрантов

1-ая фаза: идеализация, гипомания и начало нарциссического тоннеля

2500 лет назад в своей трагедии «Медея» Еврипид писал: «Пусть никогда не стану я родины лишенной… Нет злее горя в жизни». Но каждый мигрант, независимо от причин своего отъезда, надеется на лучшую жизнь на новом месте. Нашей небольшой группе, в 1990 переехавшей из Литвы, которая в то время еще была частью Советского Союза, Финляндия ассоциировалась с богатой культурой Запада и северных стран, у нее была героическая история: защищая свою свободу, маленькая страна выстояла против могучего агрессора, против которого и мы, литовцы, только что восстали. Поэтому мы чувствовали себя словно в сказочной стране, многие вещи казались непривычными и прекрасными: в телефонных будках висели толстые, не порванные телефонные книги, заправочные и кафе Тебойл работали круглосуточно, деньги можно было получить «из стены» (банкового автомата), чиновники и сотрудники правоохранительных органов были дружелюбны и терпеливы, в общественных туалетах всегда была туалетная бумага, в продуктовых магазинах даже зимой можно было купить разные фрукты, автобусы ходили по графику, а люди выполняли обещания. Правда, один из коллег, на вопрос, почему он купил небольшую квартиру, использовал финское слово «lama», которое перевел как «экономическая депрессия», но это прозвучало настолько неправдоподобно, что мне показалось, что он просто болезненно не уверен в себе.

Были в Финляндии и другие странности. Все должны были платить налоги. Почему? Почему мне дают деньги, а потом сразу же их отнимают, это какое-то издевательство? Что такое трудовой договор? Как можно нанимать человека на пару месяцев, ведь больница или университет – не колхоз, нанимающий на лето несколько студентов. Зачем нужна государственная страховая компания KELA? Почему государство напрямую не может оплачивать расходы на лечение, как оплачивает обучение своих граждан? И почему вообще кому-то интересно, кто что оплачивает (самоуправление, город, государство), неужели неясно, что все оплачивают налогоплательщики? Что такое «общество»? И чем оно отличается от «ассоциации»? Что для финнов значит религия? Почему мне, только вчера начавшему работать врачом, выдали связку ключей, с которой я могу попасть в любую комнату огромной больницы, ведь дома я каждую неделю должен был просить у дежурного ключ от комнаты для групповых занятий, хотя и проработал на том же месте семь лет? Какое влияние оказывает на менталитет человека то, что в его родном языке нет ни будущего времени, ни рода?

Все ответы на эти и множество других вопросов в первые годы жизни в Финляндии были лишь положительными. Да и выбора у нас не было: надо было примириться с обстоятельствами, чтобы выжить. Вряд-ли мы тогда осознавали, насколько нестабильное у нас положение, как сильно мы зависимы от других, увязая в вечной неоплатной благодарности. А в своих глазах мы выглядели почти героями: ведь мы – первые из Советского Союза выехали за границу учиться психоанализу! От этого героического образа сложно отказаться: оказываешься в так называемом «нарциссическом тоннеле». Можно либо все воспринимать лишь в положительном ключе и бежать вперед, или смотреть на вещи критически и «сломаться», но ведь пути назад уже нет! С одной стороны нарциссического тоннеля обычно располагается родина мигранта, с другой — надежда на счастье в новой стране.

«Я должен чего-то достичь, не могу же я просто вернуться, что я скажу родителям?» – объяснял мне (тогда – заведующему дневным стационаром) молодой китаец, который потом, не достигнув намеченного, во время моего отпуска покончил самоубийством. «Тоска по родине?! Скорбь?!» – смеялся над моими вопросам сорокалетний мужчина, много лет употреблявший наркотики. В молодости он сделал замечательную карьеру с начала в Финляндии, потом в США, но потерял все во время кризиса 2007 года. «Депрессия? На такую роскошь у меня никогда не было ни времени, ни сил. Я обратился к врачам из-за болей в спине. Сначала мне выписали Ультрам [трамадол, опиоид-заместитель], потом – Демерол [опиоид].»

2-ая фаза: нарушения самооценки

Идеализация, как и легкая гипомания – прекрасные механизмы самозащиты мигранта. Особенно, если постоянно сталкиваешься с мелочами, которые может и не являются оскорбительными для тебя лично, но явно показывают, что ты (по крайней мере, пока что) не приспособлен жить в этой стране и в этом обществе: не знаешь языка, не понимаешь роли общественных институций, не понимаешь как «все это работает», не понимаешь анекдотов, неадекватно воспринимаешь ситуации, не знаешь, когда надо обращаться «Вы», а когда «Ты», не уверен, как человек другого пола воспримет твои взгляды и жесты, удивляешься, почему твой хороший знакомый застыл, когда ты похлопал его по плечу, хотя на твоей родине это самый обычный жест. Изумляешься, что люди слушают тебя и не прерывают, как бы долго ты не говорил (“Может, они меня не понимают? Может, им не интересно? Может, я их расстроил? Или это финская национальная черта?») Или почему молодежь так много пьет на 1-ое Мая, а потом говорит басом, и вообще, что празднуют – весну, студенческую жизнь или солидарность трудящихся? Я уже упоминал, что сам по привычке входил в автобус не через те двери. И таких казусов было множество. В больничном кафе будешь пытаться без очереди купить сигареты, твои пациенты сделают тебе замечание – надо отстоять очередь вместе с ними. Разговаривая о политике или религии, ни в коем случае не высказывай своего мнения: вдруг кого-нибудь заденешь. Дресс-код тут гораздо свободнее: галстук и рубашка на работе не обязательны, зато с делами надо справляться быстро, хотя этого никто вроде и не требует, в твои дела не лезет. Вообще, странное ощущение: вроде бы, никто над душой не стоит, но давление ощущается везде.  Размышлял: это мне так кажется, или другие тоже это чувствуют?

Все эти и всякие другие мелочи, которых человек обычно даже не замечает, тяготят мигранта, заставляя его постоянно чувствовать себя по-детски неуверенным в том, сможет ли он справиться с обычными делами, которые должен уметь делать каждый взрослый.  Это вызывает тревогу, беспокойство и приводит к так называемому регрессу. «Я перестал видеть сны, – жаловался консультант английского происхождения, живущий в Финляндии уже четвертый год. – Может, потому что и во сне боюсь, что сделаю что-то не так?» Юрист из Бразилии6, рассказывая о вечеринках коллег, размышляла: «Вроде, все хорошо, люди дружелюбные, но почему-то я не могу радоваться их праздниками, все время чувствую себя чужой и хочется сбежать домой…»

Человек чувствует себя все более отторгнутым чуждым ему окружением из-за того, что он сам постоянно неадекватно реагирует на неприметные детали ежедневной жизни. Это как бы маленькие оскорбления, которые проходят незаметно, да, реалистично думая, вовсе и не оскорбления, а всё же ранят душу. Мигрант оскорблен, но сам не понимает, почему. Неосознаваемое чувство обиды со временем начинает вредить, становятся опасны. «У меня странное настроение, – рассказывала несколько лет живущая в Финляндии немка.

— Я все время подавлена, сварлива, хотя все, в общем-то, хорошо. Ловлю себя на том, что оскорбляю финнов. Знаю, что мне это аукнется, но никак не могу ничего изменить. Помоги мне с этим справиться.»

Когда человек начинает это свое состояние осознавать, это поворачивает его лицом к реальности, потому с этого момента психологические защиты идеализации и гипомании больше не действуют. Нарциссический тоннель заканчивается, теперь важно, каким ты из него выйдешь. Почувствуешь себя плохим и никчемным, признав, что ты – чужой, «ненормальный», или станешь думать, что всё то, что вокруг, враждебное тебе – «ненормальное» («нормальный» и «ненормальный» отражают противоречие между разными эпистемами).  Я специально употребляю эти слова, чтобы подчеркнуть, как тяжел и неизбежен этот внутренний конфликт. Положение усугубляется тем, что и обвинить-то в сложившейся ситуации некого. Не углубляясь в психодинамику ранних отношений, подчеркну лишь вечную потребность человека ощущать связь с другими, с кем-то, на кого будет можно, или есть хотя бы надежда, что будет можно повлиять словами, слезами, мольбами или угрозами.  Для ребенка это – взрослые, для взрослых – Бог. Эту извечную эмоциональную потребность человека лучше всего описал Достоевский: «Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я всё же был бы утешен. Но ведь планета наша не вечна, и человечеству срок – такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, — всё это тоже, приравняется завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого «(подчеркнуто мной; оригинальный текст из дневника классика).

C точки зрения Достоевского, оскорбление становится невыносимым, когда нет возможности хоть как-то повлиять на оскорбителя. Эта особенность психики очень важна для взаимоотношений.  Если человек (в данном случае, мигрант) реагирует экстрапунитивно, виня во всех бедах окружающих людей, он ведет себя несправедливо и в глубине души сам это понимает – нарушает правила своего Супер-Эго. Позднее, он либо должен будет вину за такое отношение вытеснить в подсознание, либо признать и покаяться. Эта ситуация хорошо знакома психоаналитикам, о порочном круге вины немало написано. Но увы, выбраться из него можно лишь полностью отказавшись от гипомании как способа самозащиты, а это, обычно, вызывает депрессию, которая заставляет людей изменить своё отношение к вещам, заново обдумать свою идентичность, свою принадлежность к той или иной группе и историю самой группы.

Парижский психоаналитик марокканского происхождения Фети Бенслама, лечивший нескольких молодых марроканских эмигрантов, еще в 1998 г. заявлял, что все они страдали депрессией и выйти из нее большинству удалось лишь укрепив свою религиозную идентичность, т. е. став радикальными мусульманами8.

3-я фаза. Тоска и гипомания мигранта

 На третьем-пятом году жизни в эмиграции человека охватывает тоска по родине, вернее сказать, «по прошлой жизни». «В то время в Швеции у нас уже все было хорошо: была работа, дети приспособились, но ностальгия стала совершенно невыносимой, и мы с женой решили вернуться в Финляндию, хотя из-за этого уровень жизни семьи сильно упал.» – рассказывал мне коллега, изучавший психоанализ в Швеции. «Папа никуда не выходит, – переживал молодой русский студент. — Все смотрит старые фотографии, ищет через интернет старых друзей, все вспоминает советские времена.» «Я здесь не живу, –  объясняла мне гречанка, пять лет назад обосновавшаяся в Финляндии. – По моим ощущениям я живу лишь две недели в году, когда езжу к родителям на родину.» С такими же чувствами столкнулся и я сам. На исходе четвертого года меня охватила сильная тоска, мне снился Вильнюс, а жизнь в Финляндии, даже образование, к которому я так стремился, словно бы потеряли всю свою ценность. Выйдя за порог, я не узнавал себя. А будучи в Литве меня всегда охватывало упоительное чувство: я становился самим собой.

Иногда смена страны помогает отделаться от чувства вины и проблем, связанных с самоидентичностью. Молодой человек, который все детство стыдился отца, болевшего шизофренией, впервые расслабился во время поездки в Египет. «Там я почувствовал какую-то легкость, – рассказывал он, вернувшись. – Мне все время хотелось бегом бежать, хотя и было ужасно жарко. Перед отъездом я сомневался, как мне удастся объяснится на английском, но увидел, что говорю свободно, даже попробовал за неделю освоить арабский.» С другим мужчиной, у себя на родине не решавшегося признаться в своей гомосексуальности, перед отъездом на учебу в другую страну случился короткий маниакальный психоз: «Мне казалось, что на родине никто никогда не узнает, что я буду там делать, я надеялся, что найду там любимого человека и смогу быть самим собой.» – объяснял он.

Я, как и большинство моих пациентов-финнов, живущих за рубежом, и лишь ненадолго возвращающихся на родину, испытывал диаметрально противоположные чувства. В Литве я ощущал гипоманиакальную эйфорию: все время был в приподнятом настроении, чувствовал себя бодрым и легким, мне хотелось общаться со всеми: водителями такси, продавцами в киосках, иногда я просто встревал в чужие разговоры только потому, что понимал, о чем идет речь и приходило в голову что-то смешное. Я наслаждался тем, что люди не смотрят на меня, как на иностранца, что я – один из них, говорю на родном языке, понимаю контекст, знаю названия улиц, кафе и где находятся магазины… В компании родных и старых друзей я испытывал сильнейшее чувство близости и родства, хотя и знал, что это – отнюдь не полная картина наших взаимоотношений. Эта гипоманиакальная самозащита, как я понял позднее, отчасти была вызвана нежеланием видеть реальность: моя страна изменилась и дальше меняется, я все меньше там нужен, моё место уже заняли другие. Кроме того, я стал всё чаще замечать, что смотрю на Литву глазами финна: телепрограммы несколько примитивны, разговаривая, люди не особо обращают внимание на чужие чувства, часто выглядят наивными, а их мнения – излишне категоричны. Часто уже через несколько дней мне хотелось вернуться домой, в Финляндию. Один богатый бизнесмен немецкого происхождения, уже 30 лет прекрасно живущий в Хельсинки, несколько лет в моем кабинете жаловался и с вечным сарказмом говорил и о немцах и о финнах, ему было плохо в обеих странах. Как-то моё терпение иссякло, я спросил его прямо:

— А в мире есть место, где тебе хорошо?

— В самолете, – не задумываясь ответил мужчина, – когда лечу в Мюнхен, а потом обратно в Хельсинки.

В тот момент я понял, что он высказал вслух именно то, что я сам чувствую.

«Я не могу ездить в Ливан. – объясняла мне женщина ливанского происхождения, только что вернувшаяся с родины.

— Я там схожу с ума, вокруг какая-то кутерьма, меня охватывают противоречивые чувства. А главное, после того как умерли родители, у меня нет там ни работы, ни дома. Это – моё прошлое.»

С родиной часто связано неосознанное чувство вины – ведь мигрант оставил там родных и друзей, в жизни которых больше не принимает участия и которым не может помочь. «Каждый второй месяц я пересылаю своим деньги, — рассказывала пакистанка. — Тётя больна, лежит в больнице, а я каждую ночь вижу во сне, как сижу рядом с ней в палате.»

«Мистические» факторы

На четвертом году жизни в Финляндии, как раз во время сильной ностальгии, мы как-то поехали на родину. Въехав в Литву, мы остановились около леса. Была летняя ночь, я вышел из машины размять ноги. И вдруг нахлынула такая тоска, словно я наткнулся на что-то очень близкое, хорошо знакомое, но навсегда потерянное, что вдруг вызвало это чувство. Чувство было очень сильным, а то, что я все никак не мог понять, что же его вызвало: туман, запахи, звездное небо – казалось какой-то мистикой. Я удивленно размышлял, почему же не могу определить, что это? Пройдя еще несколько шагов, я вдруг понял – это земля под моими ногами! Она была такой, «какая может быть только в Литве»: песок, мох, сосновые корни. Вокруг Хельсинки такой не найдешь, там почва обычно каменистая. Я никогда осознанно не обращал на это внимания, ни в родной стране, ни в Финляндии. И не знал, что это для меня так важно. «Но, если это так, – размышлял я уже сев в машину, – может, вся родина так врезалась в мою душу? Со всеми улочками родного города, пейзажами, запахами? Влияет ли это на меня? В какие моменты? Каким образом?»

4-ая фаза. Пробуждение и столкновение с реальностью

Через 3-5 лет и идеализация и гипомания и депрессия у иммигранта проходят, человека словно будит мысль, что в таких чувствах можно прожить всю оставшуюся жизнь, а потому их нужно каким-то образом поставить под контроль. Внезапно приходит осознание истинного положения вещей: ты чужой в чужой стране, вербальный инвалид, ежедневно барахтающийся в поверхностных отношениях, потому что, в отличие от окружающих, у тебя нет здесь ни родных, ни друзей, ни людей, с которыми знаком с садика или со школы. Ты уже не помнишь, ради чего оставил свою родину, вернее, умом помнишь, а чувствами – нет, те мечты и цели, которые манили раньше, уже не кажутся важными. Идентичность ослабла, система ценностей в хаосе, а эмоциональное состояние лучше всего описывают термины психиатрии дереализация и деперсонализация. Несколько сгущая краски, можно сказать, что человека охватывает замешательство, неуверенности, болезненный стыд, чувство отчужденности, потребность в близости, а часто еще и чувство безнадежности, тревога, депрессия, злость, заставляющие искать выхода. Когда мигранты, посещающие мой кабинет, переходят в эту фазу «пробуждения», мне обычно становится неспокойно, потом что никто не может предсказать, чем все закончится: новой миграцией, возвращением на родину, самоубийством, или все же человек будет упорно цепляться за жизнь здесь?

Это состояние свойственно не только мигрантам. С похожими ситуациями я сталкивался и в 1997-2000, когда в дневном стационаре лечил мужчин и женщин, во время экономического кризиса потерявших работу, семью и все нажитое. Подобные эмоции часто испытывают и молодые люди, которые никак не могут найти своё место в обществе, и решившие «завязать» наркоманы. В своем труде «Печаль и меланхолия»9 Фрейд писал, что меланхолия говорит о неумении человека расстаться с чем-то важным для него: богатством, любимым человеком, родиной, но причиной этой неспособности обычно являются не сами подобные вещи, а то, что они стали важной частью его Я-образа. По мнению Фрейда, Я-образ не может измениться не потому, что произошла сама утрата, а потому что к потерянному у человека остались противоречивые чувства, одно из которых (обычно – злость) не осознается. То же самое и в процессе миграции.  Родина потеряна, но ведь это было собственным решением взрослого человека: он был чем-то недоволен, потому сам ее и оставил. Но теперь все те причины, по которым он так поступил, кажутся незначительными, неудовлетворенность забыта, вернее, вытеснена в подсознание. «Я бы на коленях доползла до родины, – плачет охваченная депрессией женщина-сирийка, – но туда ехать так опасно…». «Я скучаю по родине, – говорит хорват, – но не переживаю из-за этого, потому что знаю, почему я оттуда уехал, и [если бы нужно было еще раз выбирать], опять и бы уехал.»

Следует заметить, что дети, которых увезли родители, находятся в совершенно ином положении. Если им не удается приспособиться, они легко возвращаются к параноидной самозащите: «положительный» Я-образ они связывают с родиной или религией и злятся на новую страну, в которой живут.

5-ая фаза: изменение идентичности и последствия внутреннего конфликта

Мне кажется, любая здоровая и сильная душа незаметно, но непрестанно пересматривает и обновляет своё представление о себе и своей идентичности.  В этом контексте вместо термина Я-образ лучше использовать слово «идентичность». Я пользуюсь этим словом для описания всей психической системы, состоящей из Я-образа (self-representation), его поддерживающего образа групп, к которым человек себя причисляет (reference and attachment groups’ representation), их эпистемы, стереотипов и ценностей. Очень важно, чтобы человек, попавший в чуждую ему среду, не терял способности мыслить и действовать, чтобы свои дезориентацию, тревогу и тоску не лечил ни самоуничижением или осуждением других. И ему самому, и окружающим, особенно его детям, будет лучше, если он сумеет терпеливо размышлять, снова и снова сравнивая страны, времена, других людей и самого себя сейчас и в прошлом.  Что было хорошо, а что – плохо, что справедливо, а что – нет, что стоит сохранить, а от чего лучше отказаться. Такой поиск выхода из культурного конфликта можно считать духовной зрелостью, мудростью. Некоторые мигранты сознательно занимают активную духовную позицию, большинство, однако, идут тем же кругом, а, если меняются, то пассивно, не по своей воле. Перефразируя приведенное выше описание Степана Аркадьевича из романа Толстого, «не они меняют мнения, но эти мнения сами собой незаметно меняются».

Идентичность должна быть достаточно сильной и гибкой, чтобы человек, столкнувшийся с негативным отношением к себе и навязанной ему проекцией смог адекватно вычленить Ты-образ, отбрасывая чужие, через призму эпистемы, навязываемые ему проекции, стереотипы и оценки. Главное, чтобы его мышление перешагнуло границы эпистемы, а поведение менялось так, как ему кажется правильным. Это — тяжелая задача, но, если человек в глубине души готов к этому, и особенно, если у него есть хороший помощник, то все проходит легко и естественно.

— Я очень благодарна свёкрам, что они ни разу не попрекнули меня тем, что я — русская. Я очень этого боялась с тех пор, как муж рассказал, сколько их семья потеряла во время войны. Вернувшийся с войны дед, выпив, всегда начинал костерить русских. – Рассказывала русская пациентка. – Но разве я виновата в преступлениях Сталина?

— Сталин – преступник, но многие русские до сих пор им восхищаются.

— Я родилась через 40 лет после окончания войны. Должна ли я ощущать вину?

— Месяц назад вы рассказывали мне о вечере, посвященном Достоевскому. Тогда вы не сомневаясь гордились тем, что вы- русская.

Долгая пауза.

— Сотрудники спрашивают: «Что ты думаешь о Путине?» А что я знаю?! Не думаю я ни про Путина, ни про политику, живу в Финляндии уже 12 лет, в Россию приезжаю может, раз в год.

— Да, но вы говорили, что ваш сын недавно заявил, что он – приверженец Путина и поедет жить в Россию.

— Да ну, это он не серьезно… Он же еще подросток. Не понимаю, откуда он это взял, его слова звучали как-то странно.

— Он тогда спорил с вами и вашим мужем. Если свои тебя не принимают, приходится выбирать чужих.

— Ничего он не выбирал! Все его друзья – финны, а сейчас у него уже есть девушка, тоже местная.

— Это, конечно, помогает…

— Нечестно требовать, чтобы я была за все в ответе!

— Только за тех, кото вы любите и считаете своими близкими.

— Я не уверена, что люблю Россию и считаю её своей… Нет, конечно, меня связывает с ней язык… Но как можно любить то, что совершенно не контролируешь? Мой народ никогда не управлял страной, всегда во главе стояла какая-то банда. Летом я случайно наткнулась в библиотеке на книгу по истории Руси. Оказалось, во времена Игоря князья со своими дружинами жгли крестьянские деревни. Всем заправляют бандиты. Народ никогда не владеет ситуацией. Русские не знают настоящего чувства ответственности.

Так я общался со многими мигрантами. Мне кажется, такие разговоры помогли многим из них улучшить если не их собственную жизнь, то ситуацию их детей, помочь им интегрироваться в финское общество. Гораздо сложнее общаться с людьми, у которых развитие идентичности и тем самым духовное развитие остановилось, которые уже не могут ни усомниться в своих чувствах, ни искать их причину. Параноидные настроения бывают мимолётны. Разговор, который я приведу ниже, случился много лет назад, когда отделение полиции, обслуживающее мигрантов, было перенесено из центра Хельсинки в пригород Вантаа.

— Финны совсем стыд потеряли! Я пошла в отделение полиции и узнала, что он перенесен в Вантаа. Туда же час езды! – сердилась пациентка эстонского происхождения. – Они нас специально доводят!

— В последнее время прибыло очень много мигрантов, полиция очень загружена.

— Так пусть наймут больше людей, чтобы быстрее справлялись.

— Вы считаете, что проблемы мигрантов должны быть поставлены на первое место?

— Да вы тоже надо мной издеваетесь! Неужели правильно переносить отделение полиции?

— Нет, не издеваюсь. Просто спрашиваю, почему, с вашей точки зрения, финнам дела мигрантов должны быть важнее их собственных.

— Какой вы странный! Все ведь знают, что над нами издеваются.

— Кто «все»?

— Все, с кем я вчера говорила в баре, сегодня – в школе. А если у меня нет сил? Если у меня депрессия? Могу ведь все бросить… Целый час просидела в автобусе из-за какой-то бумажки!

На эту пациентку, мать-одиночку, навалилось множество бед. В детстве подвергавшаяся сексуальному насилию, она после смерти матери вышла замуж за финна, но оказавшись в Финляндии поняла, что муж – наркоман и игрок. Развелась, обратилась за психотерапевтической помощью, поступила учиться в высшее учебное заведение, работает на тяжелой, плохо оплачиваемой работе. Из нашего разговора видно, как быстро параноидная ярость сменяется депрессией, как легко человеку поддаться детскому чувству бессилия.

Я пытаюсь показать, что переезд в другую страну зачастую становится испытанием для всей личности – интеллекта, социальных навыков, чувства реальности человека. Теряется стрессоустойчивость, способность к творчеству и изменению. Вопрос тут лишь в том, сумеет ли человек поддерживать круговорот своей идентичности, или она застынет вследствие его внутреннего конфликта. Тогда, вместо выхода на новый этап жизни, он останется в паранойи и депрессии. Болезненная подозрительность, подавленность со временем могут вызвать и физические недомогания.

… Во время развода мужчина узнал, что жена была неверна ему 24 года назад и заболел депрессией…

… Племянницу, думающую, что тетя не оставит ей наследства, охватила депрессия и чувство безнадежности, хотя она сама была весьма богата…

… Иммигранта, узнавшего, что его отец умер на родине два года назад, охватывает депрессия, он надеялся, что они еще когда-нибудь увидятся…

Все эти детали – верность жены, наследство, встреча с отцом – являлись воображаемой, но очень важной составляющей идентичности этих людей. Потеряв их, они перестали быть собой.

Но может быть и наоборот: из восьми детей один погибает во время бомбардировок на родине, другой — во время побега из страны, третий – от малярии в лагере беженцев, но ни один из оставшихся в живых членов семьи не заболевает ни психически, ни физически.

В расколотой междуусобицей стране отряд повстанцев увёз отца семьи. Через полгода пятнадцатилетний сын с другом ушли искать отца. С тех пор никто их не видел, наверное, оба погибли. Семье удалось убежать в Финляндию.  Все были здоровы, пока через два года не нашёлся отец и не стал обвинять мать в том, что она отпустила сына.  Глубокой соматизированной депрессией, однако, заболела пятнадцатилетняя дочь, потерявшая образы «хорошей мамы» и «хорошей семьи». Отец, не доверяющий западной медицине, думал, что самым лучшим лекарством для дочери мудет замужество. Может, так оно и будет, если девочка найдет в новой семье новую группу привязанности. Я думаю, что девочка заболела от того, что она, ученица финской средней школы, оказалась между двумя эпистемами. Из нескольких разговоров у меня создалось впечатление, что гнев отца уже не казался ей справедливым, но у нее не было возможности (знаний, помощи, решимости) критиковать эпистему своей семьи. Эпистема, в которой она выросла, запрещает матери вмешиваться в «мужские дела» подростка-сына. Её депрессия была её бунтом против родителей и их эпистемы, которая противоречит новым ценностям, распространённым в Финляндии.

Оказавшись в чужой обстановке, мигранты часто ищут группу «своих». «Свои» отбираются обычно по этнической, религиозной, идеологической принадлежности, реже через интересы, хобби. Людям старшего возраста легче найти подходящую этническую или религиозную группу, молодым — через общие интересы или учёбу. Однако именно это различие часто становится причиной семейного конфликта.

— Они едят свинину и не празднуют наши традиционные праздники. Они мне не говорят, но подозреваю, они в своих семьях даже празднуют Рождество, – рассказывал иранец, женившийся на финской женщине, чьи дети родились и выросли в Финляндии.  — И я ничего не могу поделать! Но неужели мы позволим себе отказаться от традиций, веры и всего остального?

— Кто эти «мы»?

— Хммм… Хороший вопрос. Я что, единственный, кому это все-ещё нужно?

Куда сложнее было двадцатилетнему молодому человеку из Кении, решившемуся защищать свою мать в суде Шариата в Сирии. Сын дал показания, что отец часто избивал мать так жестоко, что она иногда даже не могла вставать с постели. Суд их развёл, через некоторое время мать с детьми переехала жить в Финляндию. Оставшийся в Африке отец изредка поддерживает отношения со всеми детьми, кроме моего пациента. Молодой человек сначала достаточно хорошо адаптировался в Финляндии, но потом перешёл в радикальный ислам, а когда мать вышла замуж во второй раз, у него начался психоз. Когда я сказал ему, что сын должен и даже обязан защищать мать, оказывать сопротивление жестокому, не считающемуся с законом, отцу, молодой человек закричал, что Коран это запрещает.

— Я не помню, чтобы читал в Коране такой запрет.

— Пророк запрещает! Хотя, этого нет в Коране, но я уверен, что Он так говорил. – молодой человек c яростью смотрел на меня.

Уточни, пожалуйста, что именно сказал пророк? – спросил я.

— Что отец может дисциплинировать семилетнего сына и бить десятилетнего.

— Но пророк это сказал 1400 лет назад, когда общество было совершенно другим. Слова пророка следует обдумать применительно к теперешней ситуации.

Юноша вдруг успокоился и сказал:

— Ты не из наших, ты не разбираешься в наших делах, мне нельзя тебя слушать.

— Ты хочешь сказать, что избивавший тебя отец тебе ближе меня? Это понятно, но ходил ли ты за советом к имаму, говорил ли с образованными «своими»?

— Нет, но мой старший брат так же считает.

Стоит заметить, что отец избивал и старшего брата, который в подростковом возрасте убил человека и несколько лет провел в тюрьме.

Паранояльная потребность занять чью-то сторону знакома и мне самому. Помню, в газете появилась статья, что воры из Литвы угоняют в Финляндии дорогие машины, защищенные каким-то очень сложным кодом. Когда у меня на работе об этом зашла речь и кто-то из коллег спросил, что я об этом думаю, я почувствовал себя несправедливо обвиненным и едко ответил: «Ну да, в Литве много талантливых людей». Говоря техническим языком, у меня сработала проективная идентификация: под давлением проекции, я идентифицировался с её содержанием.

Импунитивное решение: углубление идентичности и духовный рост

Глаза мне раскрыл в один из дней 1998-го года проходивший мимо пьяница. Заслышав наш с женой разговор на литовском, но не поняв, что за язык, он крикнул нам в след: «Чертовы русские!». Мне эта сцена показалась смешной. Мне вспомнилось детство в Литве, когда меня часто обзывали «жидом», и я много лет пытался доказать окружающим, что я не «такой» еврей. И это «такой» включало в себя множество сложноопределимых, но явно неприятных черт. Так же помню, как когда рухнул коммунизм, я всеми силами старался показать, что я – не коммунист, а руководствуюсь идеалами демократии и капитализма. Помню, как когда наша маленькая группа из Литвы прибыла в Финляндию, мы старались как только можно откреститься от советскости, даже прикидывались, что по-русски не говорим, и не понимаем русского языка. И, когда пьяница крикнул «русские», я вдруг понял, что есть и всегда будут направленные на меня (как и на любого другого) проекции, что если я всю оставшуюся жизнь буду доказывать окружающим, чем я не являюсь, у меня просто не останется ни сил, ни времени жить таким, каким я себя ощущаю, кто я есть. Этот момент начал на много лет растянувшуюся цепь размышлений, что лично для меня означает быть евреем, литовцем, советским, русским, финном, какая это часть меня, что я в этом ценю, а чего не принимаю.

При сознательном формировании личной идентичности, человек неизбежно переосмысливает свои идеалы, группы, которые руководствуются похожими ценностями и пытается создать универсальную, независимую от групп систему ценностей.

Дети

Не могу закончить эту статью, не сказав ничего о детях мигрантов. Это – очень широкая тема, поэтому лишь в нескольких словах выделю главное.  Если все идет хорошо, ребенок хорошо адаптируется, хорошо себя чувствует и выборочно идентифицирует себя с теми чертами родителей, которые они сами (и другие окружающие взрослые) сознательно ценят в себе. Но если, по тем или иным причинам, ребенок терпит неудачу, подавленный, исполненный горечи, он неосознанно отождествляет себя с подавляемыми родителями чувствами и живет ими.  Это – очень опасный подсознательный процесс. Здоровый человек обычно подавляет в себе то, что в нём не нравится окружающим. Но мигранту начинает казаться, что он не подходит своему окружению не из-за тех или иных черт характера или поведения, но как человек, в целом. Что бы он не делал, хорош он все-равно не будет, потому что стереотипы и проекции мгновенно сделают его плохим. Это – прямая противоположность тому, что та же групповая проекция делает с лидером или героем. Герой – всегда хороший, а лидер – либо хороший, либо плохой, ему не позволяется быть «обычным человеком», у которого есть как хорошие, так и плохие черты. Поэтому, если обиженный, охваченный депрессией и злостью ребенок отождествляет себя с теми проекциями, которые направляют на него окружающие люди, он неизбежно отождествляет себя со злом. Наблюдать за такой метаморфозой страшно и больно.

Не хочу заканчивать статью на пессимистической ноте, потому процитирую отрывок из стихотворения « О детях» известного поэта Халиля Джебрана:

Ваши дети – не дети вам […]

И хотя они с вами, они не принадлежат вам.
Вы можете дать им вашу любовь, но не ваши мысли,
Ибо у них есть свои мысли.
Вы можете дать пристанище их телам, но не их душам,
Ибо их души обитают в доме завтрашнего дня, где вы не можете побывать даже в мечтах.10

Who am I? About migration and identity

Migrant’s psychodynamics is thoroughly explored. Author takes the notion of identity as a starting point. According to author, identity is rooted in two systems – individual and social. Individual identity is based on dyadic relationships and early attachment, while social identity is based on the dominant episteme. In migrant’s situation both identity systems are under considerable stress, so situation may result in different clinical outcomes – depression, paranoid reaction, somatization, projection into own children and personal growth. Author provides a lot of clinical vignettes to illustrate his reflections.

Keywords: identity, migrant, epistheme, projection.

2 Эрик Хомбергер Эриксон родился 15-го июня 1902 г. во Франкфурте, Германия. Его матерью была еврейка Карла Абрахамсен, а биологическим отцом – неизвестный датчанин. Биологический отец оставил его еще до рождения, а его мать вышла замуж за врача Теодора Хомбергера, который был педиатром Эриксона.

3Л. Толстой, «Анна Каренина».

5 Mari Lyytikäinen. 2003, Дипломная работа магистра истории Финляндии «Неизвестная черная Африка: «негры» в учебниках 1920-го г.  по географии для начальной школы. Отделение истории и этнологии.

6 Профессия изменена из соображений конфиденциальности.

8 Fethi Benslama. 1994. Une fiction troublante: de l’origine en partage. La Tour d’Aigues: Editions de l’Aube.

               Fethi Benslama, Nadia Tazi eds. 1998. La virilité en Islam. Paris: Éditions de l’Aube.

9 Sigmund Freud. Trauer und Melancholie. CreateSpace. Independent Publishing Platform. 2017.

10 Халиль Джебран, пер. с англ. Игоря Зотикова.

Понятие «национальной идентичности»: теоретико-литературный аспект исследования

АННОТАЦИЯ

В данной статье рассмотрены понятия «идентичность» и «национальная идентичность» в контекст современных исследований. Выявлены конститутивные составляющие и дифферентные признаки данных понятий.

ABSTRACT

The paper deals with the notions «identity» and «national identity» in the context of modern researches. Constant characteristics and differential marks are distinguished.

Ключевые слова: идентичность, национальная идентичность.

Keywords: identity, national identity, mark, approach.

Национальная идентичность или национальное самосознание – одна из составляющих идентичности человека, связанная с ощущаемой им национальной или этнической принадлежностью. Хотя национальная идентичность не тождественна понятиям национальности или гражданства, они могут быть факторами, оказывающими на неё сильное влияние.

Цель: рассмотреть понятия «идентичность», «национальная идентичность», признак, подход.

Задачи:

• проанализировать научную литературу соответствующей тематики;
• рассмотреть разные подходы к определению термина «идентичность»;
• выявить сущность понятия «национальной идентичности».

Национальная идентичность – это чувство «нации как связного целого, представленного уникальными традициями, культурой и языком» [1]. Национальная идентичность может относиться к субъективному чувству, которое человек разделяет с группой людей о нации, независимо от его правового статуса гражданства. Национальная идентичность рассматривается в психологическом плане как «осознание различия», «чувство и осознание «мы» и «они» [9].

Ученые проявляют особый интерес к этой проблеме, который можно объяснить рядом обстоятельств. Проблема идентичности приобретает абсолютно иное значение в контексте глобализации с ее неоднозначным и контрадикторным характером. Изменились и способы интерпретации понятия идентичности. Благодаря изучению этой проблемы можно выявить особенности кризиса современной цивилизации, который влияет на формирование и изменение идентичности. Кризис культуры ускорил переоценку ценностей, которые ранее составляли основу идентификации человека в обществе. 

Существует множество дефиниций идентичности, что показывает исследование научной литературы. Термин «идентичность» использовался в работах западных философов от древних греков до современной теоретической философии. Термин «идентичность» происходит от латинского слова identifico — «отождествляю». Психологи трактуют идентичность как понимание принадлежности объекта (субъекта) к другому объекту (субъекту) как части и целого. С. Хантингтон описывает идентичность как самосознание индивида или группы [5]. В рамках разработанного психоанализа, З.Фрейд вводит такое понятие как «идентификация». Процесс идентификации представляется механизмом, обеспечивающим формирование личности, и интерпретируется как переживание индивидом своей сходности с другим субъектом или объектом действительности [4, с. 53-57].

Э. Эриксон определил идентичность как «чувство личной самоидентификации и исторической наследственности личности» [6]. По словам Эриксона, идентичность проявляется на двух уровнях. Первый уровень, индивидуальный (я-идентичность), подразумевает восприятие себя как тождественного и постижение непрерывности своего существования во времени и пространстве. Второй уровень, социальный, охватывает восприятие того, что другие признают мою идентичность и преемственность. Каждый уровень идентичности имеет две противоположности: позитивную – то, каким должен быть человек с точки зрения своего общественного окружения, и негативную – то, каким человек не должен быть. Для прогрессивного развития необходимо, чтобы позитивная идентичность доминировала над негативной. Эриксон также утверждает, что идентификация как механизм имеет ограниченную ценность. Формирование идентичности, наконец, начинается там, где заканчивается необходимость идентификации. Она возникает в результате избирательного отрицания и взаимной ассимиляции детских идентификаций и их поглощения в новой конфигурации, которая, в свою очередь, зависит от процесса, посредством которого общество идентифицирует молодого индивида, признавая его тем, кто должен стать таким, каков он есть, и кто, будучи таким, каков он есть, воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Следует отметить, что до Э. Эриксона тему идентичности исследовал Дж.Г. Мид, который пытался обнаружить эмпирическую взаимосвязь между двумя стадиями «я» (индивидом и совокупностью установок других по отношению к себе) [8, с. 123]. Его основные предположения развивает Ю. Габермас. Он считает, что взаимодействие индивидов имеет универсальный смысл [7, с. 290].

Cодержательное понятие идентичности было разработано известным английским социологом А. Гидденсом, который предложил иную трактовку. Он утверждает, что идентичность – это два полюса. С одной стороны – абсолютная приспособленность, некая беспринципность, с другой – самоизолирование. По его словам, анализ самоидентификации должен основываться на стратифицированной модели психологического строения личности [10, с. 47].

Проблема национальной идентичности также посвящено много научно-исследовательских работ. В.В. Кочетков в своей работе «Национальная и этническая идентичность в современном мире» рассматривает понятие национальной идентичности, этнической идентичности с точки зрения различных научных школ (классического психоанализа, французской, немецкой и т.п.). Также оценивается значимость рассматриваемых форм идентичности в формировании и развитии современного общества. Он определяет национальную идентичность как «культурную норму, отражающую экспансивные реакции личности по отношению к своей нации и национальной политической системе» [3].

Следует также отметить работу Ю.А. Кожевниковой «Кризис национальной идентичности в глобализирующемся мире», в которой автор рассматривает национальную идентичность с точки зрения совокупности различных «измерений» и «атрибутов». Национальная идентичность определяется как сложное, многомерное и разностороннее по своей сути общественное явление. Национальную идентичность можно представить как глубоко укоренившееся символическое пространство, благодаря анализу психологического, культурологического, исторического, территориального и политического измерений национальной идентичности. В этом пространстве общность людей превращается в общность национальную, способную отличать себя от «чужих» и создать собственную культуру, систему моральных и общественных ценностей, культурных норм и идеалов. Национальная идентичность – это реально существующее явление, подверженное различным влияниям, воздействиям и изменениям. Автор отмечает, что национальной идентичностью является своеобразное единство ее элементов, «значимых атрибутов», разделяемых теми, кто принадлежит к той или иной нации [2].

Выводы:

1. Национальная идентичность — наиболее часто используемая категория в анализе общественного взаимодействия, социальной коммуникации.
2. Данный термин окончательно закрепился в социально-философском дискурсе в конце ХХ в.
3. Национальная идентичность ассоциируется с понятиями самобытности, преемственности, устойчивости, отождествления и осознания своей этнической и национальной принадлежности и характеризуется качественной определенностью. Ее сущность выходит за границы отдельной личности и затрагивает самоидентичность социальной системы.

Список литературы:
1. Искусство и цивилизационная идентичность [отв. ред. Н.А. Хренов]; Науч. совет РАН «История мировой культуры». – М.: Наука, 2007. – 603 с.
2. Кожевникова Ю.А. Кризис национальной идентичности в глобализирующемся мире: автореф. дис. … канд. филос. наук: 09.00.11 / Юлия Александровна Кожевникова. – М., 2012. – 22 с.
3. Кочетков В. В. Национальная и этническая идентичность в современном мире / В. В. Кочетов // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 18 Социология и политологи,. 2012. – № 2. – С. 214-227.
4. Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого “Я” [Электронный ресурс] / З. Фрейд. – Режим доступа: http://www.magister.msk.ru/library/philos/freud001.htm. Проверено 19.02.2020.
5. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / С. Хантингтон.– М.: ТРАНЗИТКНИГА, 2004. – 635 с.
6. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис: Пер. с англ./ Общ. ред. и предисл. Толстых А. В. — М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. – 344 с.
7. Габермас Ю. Філософський дискурс Модерну. – К.: Четверта хвиля, 2001. – 424 с.
8. Мід Дж. Дух, самість і суспільство з точки зору соціального біхевіориста. – К.: Український центр духовної культури, 2000. – С. 123-127.
9. Definition of National Identity in English Oxford Dictionary [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.lexico.com/en/definition/national_identity. Проверено 25.03.2020.
10. Giddens A. Modernity and Self – Identity / A/ Giddens. – Stanford, 1991. – Р. 47.

чувство идентичности в предложении

Эти примеры взяты из корпусов и из источников в Интернете. Любые мнения в примерах не отражают мнение редакторов Cambridge Dictionary, Cambridge University Press или его лицензиаров.

Это субъективное ощущение из идентичности .

У них также может быть сильный sense of identity , но это скорее проблема, чем актив.

Можно задаться вопросом, что такое « смысл из идентичности », который вбивает клин между выбором и самоцелью.

В 1993 году шесть человек (14%) прямо ссылались на религиозные и / или духовные основы своего смысла из идентичности .

Звукорежиссеры обычно не беспокоятся о том, что их присвоения могут поставить под угрозу чувство личности их объекта или могут нарушить их самые сокровенные области конфиденциальности.

Далее следует глава, посвященная значению травмы и ее влиянию на чувство человека из идентичность .

Это происходит из смысла из идентичности и принадлежности к старшему.

Это показывает активность людей и их усилия по посредничеству чувства из идентичности с нынешними социально-политическими идеями демократии и равенства.

Между тем, они сформулировали свои собственные смысла из идентичности и заявили о своих исках о возмещении ущерба.

Некоторые стажеры чувствовали, что у них есть четкое представление о личности и цели, но другие медицинские работники могут не разделять эту точку зрения.

Эти функции включают: заполнение языковых пробелов, достижение прагматических эффектов и управление дискурсом, определение социальных отношений и выражение смысла идентичности .

Он был не более конкретным, чем «я» имел неясное значение смысла идентичности .

На мой взгляд, отдел, получивший смысла из идентичности , является исторической случайностью.

Сила обязательства варьируется в зависимости от роли, которую оно играет в планах человека и его смысла идентичности .

Особая форма маскулинности пронизывает смысла бродяг идентичности , которая противопоставляет себя «феминизированным» и, следовательно, ненавистным условиям домашней жизни.

Я намеренно сформулировал этот вопрос шире, чем « sense из identity ».

Ценности отражают мировоззрение или сознание людей и смысл из идентичности .

Я назову первый вид идентичности нашим естественным чувством из идентичностью , а второй — нашим конституированным чувством личной идентичности.

Эти базовые атрибуты были задействованы в небольшом количестве вмешательств, и их потенциал для улучшения sense identity , таким образом, еще не известен.

Эти примеры взяты из корпусов и из источников в Интернете.Любые мнения в примерах не отражают мнение редакторов Cambridge Dictionary, Cambridge University Press или его лицензиаров.

Потребность в чувстве идентичности

Пояснения> Потребности
> Чувство идентичности

Формирование идентичности
| Групповая идентичность | Социальное сравнение | Парадоксы идентичности
| Заявления об идентичности
| Ну и что?

Помимо базовой потребности в чувстве контроля, мы глубоко движимы нашим
чувство идентичности, того, кто мы есть.Мы находимся в центре нашего индивидуального мира,
где мы придаем центральное значение нашему чувству личности. Как сказал Декарт: «Я
думаю, значит, я ». Многие социальные теории
связаны с созданием или сохранением нашего чувства идентичности.

Идентичность и потребности

Психолог Абрахам Маслоу определил иерархию
потребности, с особым откровением, что когда потребности более низкого уровня
не удовлетворены, то потребности более высокого уровня будут оставлены в пользу укрепления
более глубокие потребности.

Обратите внимание на потребности:

Здесь ясно видно, что три верхних уровня
о человеке и его самоощущении. Это в отличие от двух нижних
уровни, которые касаются контроля.

Формирование идентичности

Чувство идентичности появляется в раннем возрасте, когда младенец начинает
отделить себя от недифференцированного единства с матерью.А
зеркало
образ самих себя может вызвать внезапный шок от осознания того, что они
отдельные существа.

Маленькие дети обычно цепляются за одного плюшевого мишку или куклу, через которые они
знать свою личность (я не мой плюшевый мишка). Когда этот «переход»
объект,’
как психоаналитик
Дональд
Винникотт назвал это, удалено, часть их
личность теряется, вызывая страдания и слезы. Этот образец продолжается в наших
живет, поскольку мы отождествляем себя со своим имуществом и вещами вокруг нас и чувствуем себя плохо
когда они меняются или теряются.

Индивидуальность

Мы можем, в большей или меньшей степени, определять себя внутренне, с
ограниченное упоминание других. Тем, для кого это основной способ создания
идентичность ощущается мало общего с другими. Когда они с другими людьми, это
кажется, что эти другие каким-то образом отбирают что-то из своей идентичности
от них.

Идентификация группы

Мы часто относим себя к другим людям и группам.Эволюция научила нас, что жить племенами полезно, если мы можем
поделитесь работой по ежедневному выживанию. Когда вас спросят о себе, вы вполне можете
опишите себя с точки зрения вашей работы и семейных отношений: «Я работаю на
AB Corporation »или« Я замужем за Стивом и имею троих детей ».

Некоторые люди уделяют больше внимания групповой идентичности. По сути, их смысл
идентичности создается через принятие части каждого, с кем они связаны и
добавляя это к своему собственному самоощущению.Таким образом, наше «я» становится сложным,
множественное, социальное существо.

Если бы мы потеряли работу, это была бы не просто потеря денег.
(влияя на наше чувство контроля), которые причиняют нам боль, но также и потеря
отношения и ощущение пребывания за пределами компании, с которой у нас
так долго идентифицировали себя.

Страх быть отвергнутым группами, с которыми мы себя идентифицируем.
мощная сила, и одной мысли об этом достаточно, чтобы отговорить многих
люди никогда не вынимают свои творческие способности из шкафа, где они
заперли его из страха перед потенциальными социальными последствиями.

Социальное сравнение

Хотя мы определяем себя членством в группах, мы также определяем
себя по сравнению и контрасту
с остальными. Если у нас есть больше, чем у других, мы чувствуем свое превосходство. Если у всех есть
как и мы, мы чувствуем себя равными.

Размер зазоров тоже имеет значение. Если у меня намного больше, чем у других, то я
наверное, чувствую себя намного лучше. Я также могу чувствовать себя более изолированным, когда понимаю
чтобы они могли завидовать мне.

Это социальное сравнение часто проявляется в формах статуса, что является одной из причин
мы вынуждены покупать символы статуса, которые сигнализируют другим (и
особенно для себя), что мы в чем-то лучше — богаче или больше
со вкусом, например.

Социальное сравнение часто проводится по некоторой мере успеха , что является
сама по себе социальная конструкция. Наше чувство идентичности ухудшается, когда мы терпим неудачу —
что мы часто делаем, поскольку принимаем постоянную социальную эскалацию того, что «успех»
средства.

Парадоксы идентичности

Есть несколько парадоксов, которые мы должны преодолеть в поисках самих себя,
в том числе:

Я против нас

Чтобы иметь возможность присоединиться к группе (и, следовательно, удовлетворить принадлежность
и уважать потребности), мы должны отказаться от приоритезации
все для себя и будьте готовы поставить группу впереди себя
интересы. Поступая так, мы должны изменить наше чувство идентификации, а не всегда.
«я» думать о «нас».Это включает в себя принятие групповых ценностей
и верования, даже если мы не
особенно согласен с ними.

Идеальный я против настоящего меня

Нам нравится думать, что мы совершенны. На самом деле мы не так хороши, и регулярно
нарушать наши ценности (Вы законопослушны? Да? Итак, когда вы в последний раз превышали
Ограничение скорости? Ты внимательный и добрый? Итак, когда вы в последний раз критиковали
друг?). На практике нам удается мысленно разделить этих двух персонажей. Когда
их заставляют вместе, мы мгновенно находим оправдание и извинение для наших
проступки.

Заявления, удостоверяющие личность

Как понять, как у человека возникает чувство идентичности? Хороший
способ — следить за утверждениями «я».

Я могу …

Утверждения способностей показывают, как человек идентифицирует себя с точки зрения того, что
они могут это сделать. Это может быть что угодно: от утверждения прав до навыков и карьеры.
пункт.

У меня есть …

Имущество многое говорит о человеке. В частности, некоторые вещи
тесно связаны с тем, как люди себя определяют, например, автомобили, одежда и
камеры.Еще один очень важный момент — это семья, и люди будут разговаривать в ней.
особенно о своих детях.

Мне нравится …

Мы связываем нашу идентичность с вещами и людьми, которые нам нравятся. Это когда
человек говорит, что ему нравится летать или нравится конкретная рок-группа, они
связать себя с ними и включить связанные концепции в свои
личность.

Я …

Глагол «быть» очень тесно связывает любое понятие с идентичностью, и это может
использоваться для подключения других типов элементов идентификации.

Это могут быть эмоции (я счастлив), карьера (я бухгалтер), религия.
(Я буддист), социальное положение (я популярен) и так далее.

Я помню ….

Мы также идентифицируем себя через наши воспоминания и любую форму или воспоминание,
особенно личных и эмоционально значимых событий, молодости и
Другая ностальгия предлагает дополнительные ключи к пониманию идентичности человека.

Действовать, чтобы поддерживать или угрожать их чувству идентичности.

Помогите им присоединиться к группам. Скажите им, что они хороши и привлекательны. Поблагодарите их.
Дайте им признание и вознаграждение за то, что они делают.

Или намекните, что они не так совершенны. Шепот, как другие могут не одобрить
того, что они делают. Критикуйте их. Игнорируй их.

См. Также

Кластеры, Контроль,
Принцип контраста,
Control-Identity
типы

Принадлежность, Уважаемый,
Личность

Блоги по темам:
Личность

Развитие подростковой идентичности — Подростковый возраст

Развитие сильного и стабильного самоощущения широко считается одной из центральных задач подросткового возраста [1].Несмотря на то, что развитие идентичности происходит на протяжении всей жизни, в подростковом возрасте люди впервые начинают задумываться о том, как наша идентичность может повлиять на нашу жизнь [2]. В подростковом возрасте мы гораздо больше стесняемся своей изменяющейся личности, чем на любом другом этапе нашей жизни [3].

Посетите Toolkit: Identity Development для получения ресурсов. Узнайте больше о подростковом развитии.

Что такое личность?

Идентичность относится к нашему пониманию того, кто мы есть как личности и как члены социальных групп.Наша идентичность — это не просто наше собственное творение: идентичность растет в ответ на внутренние и внешние факторы. В некоторой степени каждый из нас выбирает идентичность, но идентичности также формируются силами окружающей среды, неподконтрольными нам [4].

Идентификация динамична и сложна, и со временем меняется.

Самоидентификация и социальная идентичность

• Самоидентификация относится к тому, как мы определяем себя. Самоидентификация составляет основу нашей самооценки. В подростковом возрасте наше восприятие себя меняется в зависимости от сверстников, семьи и школы, а также других социальных сред.Наша самоидентификация формирует наше восприятие принадлежности.
• Социальная идентичность создается другими и может отличаться от самоидентификации. Как правило, люди классифицируют людей в соответствии с широкими, социально определяемыми ярлыками [4]. Например, если у вас темная кожа, другие могут называть вас «черным», даже если вы не приняли эту идентичность для себя.

Положительная самоидентификация коррелирует с положительной самооценкой [5, 6]. Не все идентичности одинаково ценятся в обществе, поэтому некоторые подростки могут особенно нуждаться в подкреплении, чтобы помочь им сформировать позитивное самоощущение.

Размеры идентичности

Многие измерения нашей идентичности пересекаются, чтобы сформировать наше самоощущение, и их нельзя отделить друг от друга. Видимые аспекты идентичности, такие как раса и пол, имеют тенденцию быть более важными для людей, поскольку они важны для человека в каждом социальном контексте и имеют более серьезные последствия в обществе [4]. Например, раса может иметь значение во всех социальных взаимодействиях, но политическая идентичность, которая обычно не видна, может быть актуальной для некоторых людей только во время выборов.

Давайте рассмотрим пример того, как социальный контекст может влиять на внутреннее чувство идентичности.

Родители Джаснит родились в Индии, но она является американским гражданином и обычно идентифицирует себя как американка. Она предпочитает отмечать индийский фестиваль Дивали со своими родителями и большой семьей, но отмечает американские праздники со своими сверстниками из средней школы.

В данном случае Джаснит имеет американскую национальную идентичность, но в ее домашнем окружении ее этническая принадлежность может иметь значение.В школьной среде она может отмечать американские праздники и традиции. Это показывает, как национальная и этническая самоидентификация может варьироваться в зависимости от социального контекста.

Этапы и статусы развития идентичности

В 1960-х годах психолог Эрик Эриксон утверждал, что подростки сталкиваются с серьезным кризисом идентичности, «идентичностью против распространения идентичности», который он считал одним из этапов психосоциального развития [3]. Успешное разрешение приводит к надежной идентификации; неудача приводит к путанице в ролях и ослаблению самоощущения.Ключ к разрешению этого кризиса лежит во взаимодействии подростка с другими людьми.

Джеймс Марсия, также специалист по психологии развития, описал похожие задачи для подростков, но вместо того, чтобы охарактеризовать их как «стадии», он считал процесс нелинейным [7]. Марсия предположила, что «статусы» развития идентичности возникают в ответ на кризисы в таких областях, как школа, отношения и ценности, а не прогрессируют линейным образом. По словам Марсии:

• Распространение идентичности — это статус подростков, которые не связались с определенной идентичностью.Например, о молодом человеке, который еще не рассматривал возможности поступить в колледж или получить работу, можно сказать, что он находится в состоянии «диффузии идентичности» по отношению к его профессиональной идентичности (хотя в других измерениях его самоидентификация может быть сильной). Этот статус не может быть решен, если некоторый опыт не вызовет кризис.
• Выкупа идентичности включает в себя преждевременную фиксацию личности без исследования или выбора. Это может произойти, например, когда традиции являются обязательными или родители настаивают на определенной идентичности, «исключая» сознательный выбор подростка.
• Мораторий на идентичность — это этап активного исследования в сочетании с низкой приверженностью определенной идентичности [1]. Это интересное, волнующее и потенциально опасное время для подростка, которое часто приводит к конфликту с родителями или другими авторитетными лицами. Подростки должны быть свободны для изучения своей личности, но также нуждаются в руководстве и поддержке, чтобы безопасно пройти через этот статус.
• Достижение идентичности, как говорят, происходит, когда подросток, получив возможность внимательно изучить идентичность, выбирает эту идентичность с высокой степенью приверженности.

Список литературы

Насколько полезна идентичность? — Джесс Уиттлстоун

Личность. В последнее время я много думал о том, что означает это слово и как оно влияет на наше поведение.

У всех нас есть определенный образ самих себя — представления о том, какие мы люди.Желательно иметь сильное чувство идентичности, что приносит комфорт и безопасность. Многие люди, кажется, тратят много времени, пытаясь понять, кто они, чего хотят и во что верят.

И, возможно, правильно: наличие сильной идентичности, безусловно, имеет преимущества. Четкое представление о том, «кто вы», облегчает общение с другими похожими людьми и группами. Люди с сильной идентичностью часто выделяются больше и запоминаются. Я предполагаю, что люди, которые наиболее успешны в жизни, особенно люди, которые становятся знаменитыми, имеют довольно сильную идентичность.

Идентичность также помогает нам принимать решения и знать, как себя вести. Мы постоянно сталкиваемся со сложными решениями и обстоятельствами. Без предварительных представлений о том, что мы должны делать, взвесить все варианты и принять решение было бы практически невозможно. Чувство того, что вы за человек, значительно облегчает принятие решения о том, как вам следует себя вести, и уверенность в своем выборе между вариантами. Это позволяет принимать решения, которые в противном случае были бы мучительными, практически без усилий.

Но сильная идентичность также может быть опасной.Стремление защитить свою личность может быть непреодолимым. Иногда мы можем настолько увлечься этим, что пренебрегаем другими важными вещами: такими как непредубежденность, поиск истины и доброта к другим. Трудно мыслить ясно и объективно о чем-то, что вы сильно отождествляете, и я думаю, что это движущая сила многих конфликтов в мире. У Пола Грэма есть прекрасное эссе, в котором он выступает за то, чтобы «сохранять свою идентичность небольшой» именно по этой причине: «Если люди не могут ясно мыслить ни о чем, что стало частью их идентичности, то лучший план — позволить как можно меньшему количеству вещей в вашу личность, насколько это возможно.»

Другая проблема с идентичностью заключается в том, что однажды установленную, ее может быть очень трудно изменить. Если вы верите, что вы являетесь человеком определенного типа, вы, как правило, с большей вероятностью (а) будете действовать соответствующим образом и (б) интерпретируете ваше поведение в соответствии с этим убеждением. И, конечно же, это только усиливает ваше чувство идентичности. Так, например, если вы считаете себя альтруистом, вы, вероятно, с большей вероятностью будете искать возможности помочь людей, и интерпретировать ваше поведение как альтруистическое.Тогда как если вы думаете о себе как о ленивом, вы, вероятно, с большей вероятностью будете проводить целые дни, смотря телевизор в постели, и думать о временах, когда вам трудно на работе, как о своей лени.

Эта самоусиливающаяся природа идентичности — палка о двух концах. Это может быть полезно для позитивных аспектов вашей личности — если вы считаете, что вы альтруист, это убеждение, вероятно, сделает вас более альтруистичным. Но если у вас есть части вашей идентичности, которые не так радужны (а мы все?), Такая кругообразность может быть весьма разрушительной, потому что она очень затрудняет изменение идентичности.Человеку, который думает, что он ленив, трудно изменить это убеждение, потому что для этого ему необходимо изменить свое поведение, что трудно сделать, если вы считаете себя ленивым. Кажется, что из этого цикла довольно сложно вырваться.

Итак, что нам с этим делать? Похоже, что простое сокращение вашей личности как можно меньшего размера не является решением — на самом деле вы хотите сохранить только те части вашей личности, которые полезны, и отбросить все, что вас сдерживает.

Можем ли мы четко различать «полезные» и «бесполезные» личности? Возможно нет.Есть несколько очевидных случаев — наличие в вашей личности таких вещей, как «непредубежденность», «установка на рост» и «быть добрым и внимательным человеком», кажутся довольно полезными. Идентифицировать кого-то ленивым, скучным или глупым, бесспорно, вредно.

Но есть много компромиссов, особенно когда речь идет об идентичностях, связанных с определенными группами или идеологиями, которые идентифицируются как правые или левые, утилитаристы или деонтологи, религиозные или атеисты.Хотя такие идентичности могут быть полезны для установления связи с похожими и помогают добиться успеха, они также могут поляризовать группы и вызывать конфликты. Одним из решений здесь было бы прекратить использовать идентификационные метки и вместо этого просто говорить о убеждениях — вместо того, чтобы спрашивать кого-то «Вы консерватор / либерал-демократ / лейборист?», Мы могли бы просто спросить «Согласны ли вы с политикой x?». Я лично чувствую себя довольно неудобно, называя себя « a » чем-нибудь. Я стараюсь избегать подобных вопросов о личности, когда их задают, и больше сосредотачиваюсь на том, во что я верю.

Подход, в котором больше внимания уделяется убеждениям, может занять больше времени. Намного проще просто прикрепить к кому-то грубый ярлык, чем различать все его различные убеждения. Возможно, это в конечном итоге и сводится к тому, что идентификационные метки значительно упрощают нам моделирование как самих себя, так и других людей. И хотя мы можем стараться быть осторожными с идентичностями, которые мы присваиваем себе и другим, почти невозможно полностью отказаться от них.

***

Написав это, я также обнаружил два хороших поста, содержащих очень похожие моменты на LessWrong, которые стоит прочитать, если это кажется вам интересным: Осторожно используйте свою идентичность и Стратегический выбор идентичности.

Как наука изменила наше чувство идентичности

На знаменитом фронтисписе к книге Томаса Генри Хаксли « Свидетельства о месте человека в природе » (1863 г.) скелеты приматов маршируют по странице и, предположительно, в будущее: «Гиббон, Оранг, Шимпанзе, Горилла, Человек». Новые данные из анатомии и палеонтологии сделали место человека в scala naturae неопровержимым с научной точки зрения. Мы однозначно были с животными, хотя и в первых рядах.

Николай Коперник вытеснил нас из центра Вселенной; теперь Чарльз Дарвин вытеснил нас из центра живого мира. Независимо от того, как человек воспринял это понижение в должности (Хаксли не беспокоился; Дарвин был), не было сомнений в более широком послании Хаксли: одна наука может ответить на то, что он назвал «вопросом вопросов»: «Место человека в природе и его отношение к окружающей среде». Вселенная вещей ».

Вопрос Хаксли занял видное место в первых выпусках журнала Nature .Остроумный и провокационный «бульдог Дарвина» был одним из самых востребованных эссеистов того времени. Норман Локьер, редактор-основатель журнала, совершил удачный ход, убедив своего друга стать постоянным автором статьи. И Хаксли узнал мыльницу, когда увидел ее. Он вскочил и использовал страницы Nature , чтобы обосновать дарвинизм и общественную пользу науки.

Именно в седьмом выпуске от 16 декабря 1869 года Хаксли выдвинул схему того, что он назвал «практическим дарвинизмом», а мы называем евгеникой.Убежденный, что дальнейшее господство Британской империи будет зависеть от «энергичного и предприимчивого» английского характера, он размышлял о выборе среди британцев послушного отношения ¹ . Признавая, что закон, не говоря уже об этике, может помешать, он, тем не менее, писал: «Возможно, косвенно можно повлиять на характер и благополучие наших потомков». Фрэнсис Гальтон — двоюродный брат Дарвина и внешняя планета солнечной системы Хаксли — уже писал о подобных идеях и стал известен как отец евгеники.Когда появился этот журнал, идея «улучшения» человеческой наследственности была у многих людей — не в последнюю очередь как мощный инструмент империи.

Солнечный взгляд Хаксли — бесконечный человеческий прогресс и триумф, вызванный неумолимым маршем науки — олицетворяет проблему с так называемыми ценностями Просвещения. Положение о том, что общество должно основываться на разуме, фактах и ​​универсальных истинах, было ведущей темой современности. Что во многих смыслах великолепно (в последнее время я видел достаточно управления без фактов за одну жизнь).И все же бритва Оккама обоюдоострая. Ценности Просвещения приспособились к вопиющим противоречащим друг другу убеждениям, например, что все люди созданы равными, что аристократов следует обезглавить и что людьми можно торговать как движимое имущество.

Я хочу предположить, что многие из худших глав этой истории являются результатом сциентизма: идеологии, согласно которой наука является единственным действенным способом понять мир и решить социальные проблемы. Там, где наука часто расширяет и освобождает наше самоощущение, сциентизм ограничивает это.

На протяжении последних 150 лет мы можем наблюдать, как наука и сциентизм во многом формируют человеческую идентичность. Психология развития сосредоточилась на интеллекте, что привело к превращению IQ (коэффициента интеллекта) из образовательного инструмента в оружие социального контроля. Иммунология изменила определение «я» на «не-я». Теория информации предоставила новые метафоры, которые переделывают идентичность как находящуюся в тексте или электрической схеме. В последнее время клеточные и молекулярные исследования ослабили границы личности.Репродуктивные технологии, генная инженерия и синтетическая биология сделали человеческую природу более податливой, эпигенетика и микробиология усложняют представления об индивидуальности и автономии, а биотехнологии и информационные технологии предлагают мир, в котором личность распределена, рассредоточена, атомизирована.

Индивидуальные идентичности, уходящие корнями в биологию, возможно, никогда не играли большей роли в социальной жизни, даже несмотря на то, что их границы и параметры становятся все более размытыми.

Фронтиспис книги Томаса Генри Хаксли «Свидетельства о месте человека в природе » (1863 г.).Предоставлено: Пол Д. Стюарт / SPL

.

Образцы интеллекта

«Методы научной точности должны быть внедрены во всю образовательную работу, чтобы повсюду несли здравый смысл и свет», — писал французский психолог Альфред Бине в 1907 году (английский перевод опубликован в 1914 году (ref. ² )) . Десятилетием ранее Бине и Теодор Симон разработали серию тестов для французских школьников, чтобы измерить то, что они называли «умственным возрастом». Если умственный возраст ребенка был меньше ее хронологического возраста, она могла получить дополнительную помощь, чтобы наверстать упущенное.Немецкий психолог Уильям Стерн взял соотношение умственного и хронологического возраста, дав то, что он назвал IQ, и, теоретически, сопоставив его по группам. Тем временем Чарльз Спирман, британский статистик и евгеник из школы Гальтона, обнаружил корреляцию между успеваемостью ребенка по разным тестам. Чтобы объяснить корреляции, он теоретизировал врожденное, фиксированное, лежащее в основе качество, которое он назвал «g», что означает «общий интеллект». Затем американский психолог Генри Годдард с евгенистом Чарльзом Дэвенпортом, шепчущим ему на ухо, заявил, что низкий IQ был простой менделевской чертой.Таким образом, шаг за шагом, IQ был преобразован из меры прошлой успеваемости данного ребенка в показатель будущей успеваемости любого ребенка.

IQ стал мерой не того, что вы делаете, а того, кто вы есть, — оценки присущей человеку ценности. В эпоху прогресса евгеники были одержимы низким интеллектом, считая его корнем преступности, бедности, распущенности и болезней. К тому времени, когда Адольф Гитлер распространил евгенику на целые этнические и культурные группы, десятки тысяч людей во всем мире уже были вырваны из генофонда, стерилизованы, помещены в учреждения или и то, и другое.

Серия эссе: уроки прошлого для будущих исследований

Не я

Иммунологи использовали другой подход. Они определили идентичность в теле, определяя ее в относительных, а не абсолютных терминах: «я» и «не-я». Отторжение тканевого трансплантата, аллергии и аутоиммунные реакции можно рассматривать не как войну, а как кризис идентичности. Это была довольно философская территория. Действительно, историк Уорик Андерсон предположил, что ³ в иммунологии, биологической и социальной мысли «беспорядочно смешивались в обычных тропических условиях, под пальмами».

Иммунологическим Платоном был австралийский иммунолог Фрэнк Макфарлейн Бернет. Формирование Бёрнетом иммунологии как науки о себе было прямым ответом на его прочтение философа Альфреда Норта Уайтхеда. Оказалось, что социальные теоретики, от Жака Деррида до Бруно Латура и Донны Харауэй, опирались на иммунологические образы и концепции при построении теории самости в обществе. Дело в том, что научная и общественная мысль глубоко переплетены, резонансны, построены совместно.Вы не можете полностью понять одно без другого.

Позже Бернета привлекли новые метафоры, взятые из кибернетики и теории информации. «Это в духе времени, — писал он в 1954 году ⁴ , — полагать, что скоро появится« теория коммуникации »живого организма». Действительно было. В тот же период молекулярные биологи тоже увлеклись информационными метафорами. После решения двойной спирали ДНК в 1953 году, когда проблема генетического кода обрела форму, молекулярные биологи обнаружили непреодолимые аналогии с информацией, текстом и коммуникациями, заимствуя такие слова, как «транскрипция», «перевод», «посланники», «переводы». ‘и’ сигнализация ‘.Геном «пишется» в «алфавите» из четырех букв и почти всегда обсуждается в виде текста, будь то книга, руководство или список частей. Не случайно эти области выросли вместе с информатикой и компьютерной индустрией.

Послевоенное «я» стало шифром, который нужно расшифровать. Последовательности ДНК могли быть оцифрованы. Его сообщения можно, по крайней мере теоретически, перехватить, расшифровать и запрограммировать. Вскоре стало трудно не мыслить человеческую природу с точки зрения информации. К 1960-м годам ДНК стала известна как «секрет жизни».

Многие личности

В конце 1960-х и 1970-х годах критики (в том числе ряд ученых) начали беспокоиться о том, что новая биология может изменить то, что значит быть человеком. Поднятые этические и социальные вопросы были «слишком важны, чтобы их можно было оставить исключительно в руках научного и медицинского сообщества», — писал Джеймс Уотсон (известный ДНК, а затем и позор) в 1971 году.

В 1978 году Патрик Степто и Роберт Эдвардс удалось осуществить оплодотворение человека in vitro , что привело к рождению Луизы Браун, первого «ребенка из пробирки».К 1996 году казалось, что клонирование человека не за горами, с клонированием овцы, которую Ян Уилмут и его команда назвали Долли.

Клонирование и генная инженерия побудили много душевных поисков, но мало душевных поисков. Уже давно есть что-то ужасное и захватывающее в идее создания человека, возможно, не совсем человека. Будет ли клонированный человек иметь те же права, что и рожденный естественным путем? Будет ли ребенок, зачатый или сконструированный в качестве донора ткани, каким-либо образом дегуманизирован? Имеем ли мы право изменять гены будущего ребенка? Или, как утверждают провокаторы, мы обязаны это делать? Недавняя разработка мощных инструментов редактирования генов, таких как CRISPR, только сделала более актуальным расширение участия в принятии таких решений.

Макака, перенесшая трансплантацию печени от свиньи в Китае в 2013 г. Фото: VCG / Getty

Аргументы, как за, так и против, вокруг инженерии человека часто опираются на чрезмерно детерминированное понимание генетической идентичности. Сциентизм может быть обоюдоострым. Глубокий редукционизм поместил человеческую природу внутрь ядра клетки. В 1902 году английский врач Арчибальд Гаррод написал 90 413 5 90 414 «химической индивидуальности», основанной на генетических принципах. В 1990-х годах, когда первые цунами данных о геномных последовательностях начали размывать берега фундаментальной науки, стало очевидно, что генетическая изменчивость человека намного шире, чем мы предполагали.Гаррод стал тотемом эпохи генома.

К концу века провидцы начали рекламировать появление «персонализированной медицины», основанной на вашем геноме. Так гласил лозунг, больше никаких «универсальных мер». Вместо этого диагностика и терапия будут адаптированы к вам, то есть к вашей ДНК. После проекта «Геном человека» стоимость секвенирования ДНК резко упала, сделав «создание своего генома» частью массовой культуры.

Сегодня технологические колледжи предлагают профили генома всем поступающим первокурсникам.Модные компании стремятся использовать ваш геном для составления персонализированных списков вин, пищевых добавок, кремов для кожи, смузи или бальзама для губ. Последовательность стала самим собой. Как написано на наборе для тестирования ДНК от компании по секвенированию 23andMe: «Добро пожаловать к вам».

Границы размываются

Но вы не все, ни в коем случае. Модель ДНК как чертежа устарела, почти причудлива. Во-первых, все клетки в организме не имеют одинаковых хромосом. Цисгендерные женщины представляют собой мозаику: случайная инактивация одной Х-хромосомы в каждой клетке означает, что половина женских клеток выражает Х-хромосому ее матери, а половина — ее отца.Матери также являются химерами благодаря обмену клеток с плодом через плаценту.

Химеризм также может пересекать границу вида. Эмбрионы человека и шимпанзе были созданы в лаборатории, и исследователи усердно работают, пытаясь вырастить иммунные человеческие органы у свиней. Гены, белки и микроорганизмы непрерывно текут почти между любыми формами жизни, живущими по щеке. Джон Леннон был прав: «Я такой же, как ты, он такой же, как ты, и мы все вместе».

Даже в строго научных терминах «вы» — это нечто большее, чем содержимое ваших хромосом.Человеческое тело содержит по крайней мере столько же нечеловеческих клеток (в основном бактерий, архей и грибов), сколько человеческих ⁶ . Десятки тысяч видов микробов толпятся по телу и через него, оказывая огромное влияние на пищеварение, цвет лица, сопротивляемость болезням, зрение и настроение. Без них вы не чувствуете себя собой; на самом деле, вы на самом деле не являетесь собой. Биологическое «я» было преобразовано в кластер сообществ, все взаимодействующие друг с другом.

Они тоже беспорядочно прыгают под ладонями.Ученые обнаружили, что они могут использовать микробиом человека для идентификации его сексуального партнера в 86% случаев ⁷ . Они обнаружили, что наибольшее сходство в сожительствующих парах происходит на ногах. Напротив, микробиом бедра более тесно коррелирует с вашим биологическим полом, чем с личностью вашего партнера.

Часть тела, выгребную яму, вагон метро, ​​классную комнату — любое место с характерным сообществом — можно рассматривать как имеющую генетическую идентичность. В таком сообществе генетическая информация передается внутри и между отдельными организмами через пол, хищничество, инфекцию и горизонтальный перенос генов.В прошлом году исследования показали, что сообщества симбиотических микробов в глубоководных мидиях со временем становятся генетически изолированными, как и виды. У грибов гены, называемые Spok (убийца спор), приливы и отливы и рекомбинируют у разных видов с помощью «мейотического драйва», своего рода геномной кнопки быстрой перемотки вперед, которая позволяет наследственным генетическим изменениям происходить достаточно быстро, чтобы реагировать на быстро меняющуюся среду . Геном, как давно сказала генетик Барбара МакКлинток, — чувствительный орган клетки.

Эпигенетика еще больше размывает границы личности. Сообщения, закодированные в ДНК, можно изменять разными способами — путем смешивания и сопоставления модулей ДНК, путем перекрытия или сокрытия битов, чтобы их нельзя было прочитать, или путем изменения сообщения после того, как оно было прочитано, его значение изменилось при переводе. Когда-то ДНК преподавалась как священный текст, который верно передавался из поколения в поколение. Теперь все больше свидетельств указывает на то, что ядерный геном — это скорее набор предложений, туристических фраз, слогов и тарабарщины, которые вы используете и изменяете по мере необходимости.Геном теперь кажется не столько вместилищем «я», сколько инструментарием для создания «я». Так кто же занимается лепкой?

Распределенное «я»

Имплантаты мозга, человеко-машинные интерфейсы и другие нейротехнические устройства расширяют «я» в область «вселенной вещей». Компания Илона Маска Neuralink из Сан-Франциско, Калифорния, стремится превратить цельный интерфейс между мозгом и машиной — этот научно-фантастический образ — в (виртуальную) реальность. Естественный интеллект и искусственный интеллект уже встречаются; для них нет ничего удивительного в том, что когда-нибудь они сольются.

Может ли «я» стать не просто расширенным, но и распределенным? Писатель и бывший редактор Nature Филип Болл позволил исследователям взять образцы клеток своей кожи, превратить их обратно в стволовые клетки (с потенциалом стать любым органом), а затем культивировать их в «мини-мозг», нервную ткань в чашке, которая развили электрические схемы возбуждения, типичные для областей мозга. Другие основные направления научной фантастики, такие как выращивание целого мозга в чашках Петри или культивирование человеческих органов у сельскохозяйственных животных, остаются далекими, но активные усилия по их достижению продолжаются.

Самоконтроль

А еще в бочке меда есть плодовая мушка. Большинство этих представлений об идентичности эпохи разума и доминирующих научно-фантастических сценариев постчеловеческого будущего были разработаны людьми с университетским образованием, которые не были инвалидами и происходили из среднего и высшего классов богатых стран. глобального севера. Их идеи отражают не только открытия, но и ценности тех, кто слишком долго руководил системой науки: позитивистов, редукционистов и сосредоточенных на господстве над природой.Те, кто контролирует средства создания последовательности, должны написать историю.

Это начало меняться. Хотя впереди еще много времени, большее внимание к справедливости, вовлечению и разнообразию уже глубоко сформировало представление о болезнях, здоровье и о том, что значит быть человеком. Важно то, что Генриетта Лакс, опухолевые клетки которой используются в лабораториях по всему миру, культивируются и распространяются без ее согласия, была бедной афроамериканкой. Ее история стимулировала бесчисленные разговоры о несправедливости и предвзятости в биомедицине и изменила методы работы в Национальном институте здоровья, крупнейшем в США спонсоре биомедицины.

Рассматривая геномную генеалогию с точки зрения афроамериканцев, социолог Алондра Нельсон обнаружил сложные, эмоционально заряженные усилия по восстановлению семейных историй, потерянных в Среднем коридоре. В сообществе коренных американцев создание генетической идентичности коренных жителей было совместным продуктом западной науки и культуры коренных народов, как показал историк Ким ТоллБир. Основанные на ДНК концепции этнической принадлежности отнюдь не беспроблемны. Но импульс сделать технологии самости более доступными, более демократичными — больше о самоопределении и меньше о социальном контроле — в своей основе является освободительным.

Нигде это не яснее, чем для людей с ограниченными возможностями и использующих вспомогательные технологии. Они могут обрести или восстановить способы восприятия, могут иметь возможность общаться и выражать себя по-новому, а также установить новые отношения со вселенной вещей.

Художница Лиза Парк играет с этими идеями. Она использует биологическую обратную связь и сенсорные технологии, заимствованные из нейробиологии, для создания того, что она называет аудиовизуальными репрезентациями себя. Дерево света расцветает и ослепляет, когда зрители держатся за руки; бассейны с водой гармонично резонируют в ответ на волны электроэнцефалограммы Парка; «Оркестр» музыкантов-киборгов с датчиками сердца и мозга создают устрашающе красивую музыку, реагируя и взаимодействуя по-разному, когда Парк, дирижер, инструктирует их снимать повязки с глаз, смотреть друг на друга, подмигивать, смеяться, касаться или целоваться.Тем не менее, даже это художественное, субъективное и интерактивное ощущение себя связано с личностью, ограниченной биологией.

Со времен Просвещения мы склонны определять человеческую идентичность и ценность в терминах ценностей самой науки, как если бы только она могла сказать нам, кто мы. Это странное и ограниченное представление. Перед лицом колониализма, рабства, опиоидных эпидемий, деградации окружающей среды и изменения климата идея о том, что западная наука и технологии являются единственными надежными источниками самопознания, больше не выдерживает критики.Это не для того, чтобы возложить все человеческие страдания к ногам науки — это далеко не так. Проблема в сциентизме. Определение себя только в биологических терминах имеет тенденцию затемнять другие формы идентичности, такие как трудовая или социальная роль. Может быть, ответ на «вопрос вопросов» Хаксли вовсе не числовой.

Чувство идентичности и симптомы расстройства личности — результаты доклинического популяционного исследования

Цели:

Целью представленных исследований был эмпирический анализ связи между симптомами расстройств личности и структурой органов чувств, связанных с идентичностью.Анализ проводился в рамках двух моделей — на основе теории личности Миллона и системы классификации расстройств личности DSM-IV.

Методы:

Всего в исследованиях приняли участие 197 студентов различных специальностей. Авторы использовали польскую версию Индекса стилей личности Миллона, который оценивает стили личности и предлагает Клинический индекс для оценки психологической адаптации, а также Опросник по типам расстройств личности для получения диагнозов DSM-IV.Интенсивность чувств, связанных с идентичностью, измерялась с помощью многомерной инвентаризации идентичности. Данные были проверены на нормальность, а затем использовались t-тесты Стьюдента и тесты ANOVA для сравнения структуры чувств, связанных с идентичностью, у людей со здоровой и нарушенной личностью.

Полученные результаты:

В рамках модели Миллона были обнаружены три различных паттерна неупорядоченной личности, и все они проявляли некоторый дефицит идентичности.Большинство расстройств личности, охватываемых DSM-IV, также значительно отличались по параметрам идентичности от здоровой личности.

Выводы:

Результаты показывают, что дефицит идентичности следует рассматривать как важный симптом расстройства личности, независимо от принятой модели личности. Наиболее беспорядочная идентичность наблюдается у людей, попадающих в группу с необычными или эксцентричными расстройствами и в группу тревожных или пугающих.Группа с драматическими, эмоциональными или беспорядочными расстройствами является наиболее разнородной с точки зрения уровня дезорганизации идентичности.

Ключевые слова:

кризис личности; оценка личности; расстройства личности.

Помогите! Кто я? 7 признаков того, что вы страдаете от кризиса идентичности

Является ли кризис идентичности нормальным в наш век социальных сетей? Конечно, многие из нас в конечном итоге создают ложную идентичность с нашими учетными записями в Facebook и Instagram, преувеличивая наши положительные моменты и игнорируя плохие.

Но что, если наша неспособность быть подлинной — это больше, чем просто онлайн-проблема? А значит, мы боремся во всех сферах нашей жизни?

Что такое идентичность на самом деле?

Наша идентичность — это то, как мы себя определяем. Это включает в себя наши ценности, наши убеждения и нашу личность.

Он также включает в себя роли, которые мы играем в нашем обществе и семье. Наши прошлые воспоминания, наши надежды на будущее, а также наши увлечения и интересы.

Как выглядит стабильная личность?

Чтобы иметь прочную идентичность, мы должны быть в состоянии видеть, что в нашем прошлом мы такие же люди, как и сейчас, и такими, какими мы будем в будущем. Нам нужно чувствовать себя одинаково вне зависимости от того, в какой среде мы живем.

Это не означает, что мы все время действуем одинаково. Мы можем быть угрюмыми, вести себя по-другому в стрессе или в зависимости от того, кто мы рядом. Например, мы не собираемся вести себя в отношении романтического партнера так же, как в отношении наших родителей или коллег.

Но даже несмотря на эти различия в нашем поведении и настроении, мы чувствуем себя одним и тем же человеком внутри.

А если у меня проблемы с идентификацией?

Человек без чувства идентичности может вместо этого чувствовать разобщенность с тем, кем он был, и / или отсутствие ощущения того, кем он станет следующим.

Изо дня в день они иногда чувствуют себя другим человеком . Некоторые сообщают, что глядя в зеркало, им трудно поверить, что это они оглядываются назад.

Кризис идентичности не связан с вашей личностью. Вы не рождены с неопределенной личностью. Считается, что кризис идентичности возникает из-за того, что среда, в которой вы растете, не оказывает вам необходимой поддержки (см. Раздел ниже «Почему у меня кризис идентичности?»).

В исследовании, опубликованном в Международном журнале исследований в области развития, изучалось, как аспекты личности подростков влияют на их идентичность, и было обнаружено, что нет никакой связи с кризисом идентичности.[1]

А как выглядит кризис идентичности?

Автор: dusk-photography

Если мы потеряем работу или любимого человека, если нам придется переехать в другую страну и оставить семью, все это может оставить нас настолько лишенными, что мы временно потеряем себя из виду.

Но настоящий кризис идентичности означает, что мы не развиваем твердой идентичности в подростковом возрасте. Затем мы боремся со взрослой жизнью.

7 признаков того, что у вас нет чувства идентичности

Проверьте эти семь факторов, которые показывают, что у вас может быть нестабильное самоощущение.

1. Вы меняетесь вместе со своим окружением.

Если вы работаете на одной работе, и все прилежны и тихи, вы будете прилежными и тихими. Если ваша следующая работа требует от вас болтливости и оптимизма, вскоре будет казаться, что вы всегда были социальным типом людей. Как будто вас больше формирует окружение, чем ваш собственный выбор и личность.

2. Отношения формируют вас.

Вероятно, из тех, кто чувствует себя обделенным без отношений, когда они у вас возникают? Вы меняете увлечения и внешность, чтобы соответствовать своему партнеру.

Вы убедитесь, что то, что им нравится, это то, что вам нравится, но вы просто не знали этого , даже если вы только что перешли от черного и прослушивания классической музыки к ковбойским сапогам и кантри.

И если вашему партнеру что-то не нравится, вы откажетесь от него , вплоть до того, что иногда меняете друзей. Легче быть тем, кем они хотят, чем признать кризис своей идентичности.

3. В вашем мнении часто бывают радикальные сдвиги.

Это может включать в себя важные вещи, такие как политические и религиозные убеждения, или просто ваше мнение о популярной культуре и таких вещах, как еда и мода.

Вы можете даже обнаружить, что меняете свое мнение изо дня в день и никогда не знаете, с чем согласитесь дальше.

Осознаете вы это или нет, но вы измените свое мнение, чтобы угодить другим и найти признание. Даже если вы с кем-то не согласны, на определенном уровне вы понимаете, что им нравится проблема, поэтому представьте мнение, позволяющее спорить.

4. Тебе не нравится, когда тебя спрашивают о себе.

Тебе становится неуютно, когда люди задают слишком много вопросов о тебе. Возможно, вы разработали хорошую тактику, чтобы избежать этого, например сменить тему разговора или задать вопрос другому человеку, а затем просто согласиться с ним.

5. Кризис вашей идентичности означает, что вам быстро становится скучно.

В основе отсутствия идентичности часто лежит беспокойство, как будто вы боитесь остепениться, если вы совершите неправильный поступок, который сделает вашу жизнь хуже, а не лучше.

На самом деле, как бы вы ни хотели знать, кто вы, есть и страх знать.

6. У вас не глубокие отношения.

Если вы не уверены, кто вы, вы можете бояться, что другие узнают, что вы на самом деле ничто, и вам не понравятся.

Таким образом, может происходить активная самозащита, которая мешает реальной связи с другими, даже если вы склонны привлекать много «друзей» и часто состоите в отношениях.Вы, скорее всего, будете бояться близости.

У вас также могут быть проблемы с тем, чтобы слишком долго держаться за отношения или круг общения, или вы обнаружите, что зависаете с людьми, которые контролируют вас и говорят вам, что делать.

7. В глубине души вы не доверяете себе.

Если вы не знаете, кто вы, и в прошлом удивляли себя своими быстрыми решениями и внезапными изменениями мнений, вы можете почувствовать, что не можете доверять даже себе.

Почему мне не хватает чувства идентичности?

Психолог развития Эрик Эриксон ввел термин «кризис идентичности».Он предположил, что среда, в которой вырос ребенок, имеет решающее значение для формирования у них чувства самосознания и самости.

Он выделил восемь стадий психосоциального роста, которые все строятся друг на друге. Каждый из них предлагает нам положительный результат, если мы его должным образом испытаем. В подростковом возрасте мы достигаем уровня, называемого «путаница между идентичностью и ролями». Здесь мы учимся быть верными себе.

Но если у нас не было здоровой среды, необходимой для извлечения важных уроков из ранних уровней нашего детства , вероятность успеха будет гораздо меньше, и мы в конечном итоге вступим во взрослую жизнь, не понимая, кто мы есть.

Например, от рождения до одного года — это этап «Основное доверие против основного недоверия». Если наши опекуны не дают нам повода развивать доверие, мы вырастаем в мире, который считаем ненадежным, у нас нет стабильной основы.

Автор: Сара

Пограничное расстройство личности и проблемы идентичности

А так же нестабильная айдентика:

У вас может быть так называемое «пограничное расстройство личности» (ПРЛ) или «эмоционально нестабильное расстройство личности».Это приводит к серьезным трудностям во взаимоотношениях и может оставить вас одиноким и убежденным, что все против вас, даже если это не так.

Исследование 95 человек с пограничным расстройством личности показало, что основными факторами нарушения идентичности у людей с ПРЛ являются поглощение ролей (определение себя в терминах одной роли или причины), болезненная бессвязность (вы не чувствуете себя целостным) , непоследовательность (сбивающие с толку мысли, чувства и поведение) и отсутствие обязательств. [2]

Если это похоже на вас, важно заручиться поддержкой. Прочтите нашу статью «Какие методы лечения работают при ПРЛ?».

Вы находитесь в разгаре одного длительного кризиса идентичности? Мы свяжем вас с некоторыми из самых уважаемых лондонских терапевтов. Или воспользуйтесь нашим сайтом бронирования, чтобы найти зарегистрированных в Великобритании терапевтов и онлайн-консультантов, с которыми вы можете общаться в чате, где бы вы ни жили.

Остались вопросы по поводу кризиса идентичности? Или хотите поделиться своим опытом проблем с идентификацией с другими читателями? Используйте поле для комментариев ниже. * Обратите внимание, что мы не можем предоставлять бесплатные консультационные услуги в поле для комментариев. *

Автор Андреа Бланделл. Ведущий автор и редактор этого сайта Андреа Бланделл прошла обучение в области личностно-ориентированной терапии и группового коучинга.

Сноски

[1] Международный журнал исследований в области развития, том. 3, Issue, 10, pp. 126-129, October, 2013.

[2] Нарушение идентичности при пограничном расстройстве личности: эмпирическое исследование.Тесс Уилкинсон-Райан и Дрю Вестен. Американский журнал психиатрии 2000 157: 4, 528-541.

.