alexxlab История рабства и причины, по которым развитые страны от него отказались
Источник: Антонина Мацулевич
«Мы живем в XXI веке, какое рабство?» — спросите вы и окажетесь не правы. До сих пор в разных уголках цивилизации люди рождаются и умирают рабами, несмотря на десятки международных конвенций и запретов. Как так получилось, почему одна страна узаконила рабство в 1975 году, а другая отменила свой рабовладельческий строй лишь в 2013 году, выгодно ли использование бесплатного труда с точки зрения экономики — все это читайте в материале Onlíner.
Рабство в США отменили лишь спустя 250 лет после продажи последнего раба — в 2013 году
Прежде всего, рабство подразумевает нахождение одного человека в собственности у другого (господина, рабовладельца, хозяина) или государства. Большинство современных государств на официальном уровне запрещают использовать человека в качестве собственности, но неофициально рабство продолжает существовать и обретает самые разные уродливые формы — сексуальное рабство, попрошайничество, детский труд, трудовое рабство.
Мы остановимся подробнее на последнем виде.
На протяжении как минимум последних 5 тысяч лет рабство существовало почти повсюду. Наиболее известные примеры — Древняя Греция и Рим, которые поначалу использовали рабов в качестве работников тяжелого труда (военной силы, строителей), а потом поняли, что те могут хорошо рисовать, танцевать или играть в театре. В новое время рабство существовало в основном на территории США и Бразилии, а также (куда меньше) в Европе. Европейцы во время освоения Африки быстро смекнули, что могут получить неограниченное количество бесплатной рабочей силы с помощью коренных африканцев. Причем усилий для этого не надо было: «белые господа» платили одним африканцам, чтобы те вербовали других, грузили на корабли и отправляли морским путем в один конец.
Группа рабов и арабы-работорговцы на борту судна. Занзибар, конец XIX века
Рабами были не только темнокожие, но и европейцы, азиаты, индусы. Однако для работы на южных плантациях наибольшим спросом пользовались именно выходцы из Африки: они были физически выносливыми и легче переживали изнурительный труд в жарком климате, а также были менее склонны к побегам — не знали ни языка, ни куда бежать.
Еще один немаловажный фактор — относительная устойчивость к трехдневной малярии, от которой бы большинство белых рабов отходили бы несколько лет. Все это делало темнокожего раба на рынке примерно вдвое дороже белого.
В США рабство фактически действовало более 250 лет, пока Авраам Линкольн не отменил его своим указом в 1862 году. Правда, плантаторы южных штатов запрет не признали, и до окончания гражданской войны в 1865 году отмена рабства де-факто не вступила в действие. Затем в ходе долгой борьбы с нелегальным рабовладением справедливость восторжествовала.
Поправка XIII в Национальном архиве с подписью Авраама Линкольна
Поправка звучит так: «В Соединенных Штатах или в каком-либо месте, подчиненном их юрисдикции, не должно существовать ни рабство, ни подневольное услужение, кроме тех случаев, когда это является наказанием за преступление, за которое лицо было надлежащим образом осуждено».
И хотя последний официальный раб был привезен в США в 1860 году, официально страна отменила рабство лишь в 2013 году.
Оказалось, власти штата Миссисипи еще в далеком 1865 году ратифицировали 13-ю поправку к Конституции, но не отправили копию подтверждающего документа в Федеральный реестр США. Поэтому формально на территории штата эта поправка принята не была, а обнаружили это случайно.
Почему трудовое рабство изжило себя?
Стоит сделать оговорку, что не во всех странах в принципе было развито рабство или оно шло своим собственным путем. Азия африканских пленных практически не покупала, но у них уже тогда было «импортозамещение» в виде местного населения, которых называли «кули». В Канаде рабство за все время тоже не очень прижилось: урожайных плантаций с таким климатом не наделаешь, непокорные пленные индейцы считались так себе рабами, к тому же они быстро обращались в христианство и примыкали к остальным жителям. В исламских странах сдерживающим фактором стал Коран, который говорил, что мусульманин рождается и умирает свободным.
Картина «Рабы в ожидании продажи», Ричмонд (1853 год)
А вот католическая церковь в 1452 году разрешила обращение в рабство жителей африканских земель для «приобщения их к истинному Богу и ценностям христианского мира».
Спустя 540 лет дико извинялись за такие «благословения».
Спустя 540 лет дико извинялись за такие «благословения».В отличие от южных стран с почти полным отсутствием зимы и плодородной почвой, северные европейские страны изначально не нуждались в таком количестве рабов, поэтому в большинстве своем занимались именно работорговлей. Здесь было не так затратно содержать и кормить пленных работников зимой, когда сажать и убирать нечего. Север пошел по другому пути, сделав упор на сельхозтехнологии XIX века и культуры, способные расти в суровом климате. Часто этим занимались фермеры, а рабов отправляли на строительство инфраструктуры — дорог, рек и каналов, которые позволяли организовать доставку продукции на рынки. В итоге торговля в Северной Европе развивалась куда быстрее, чем на юге.
Идеальная торговая страна того времени — Голландия, полностью состоящая из водных каналов. Не нужно даже высаживать плантации — просто бери налоги с приплывающих судов да продавай свою рыбу во все концы света.
Рыбный рынок на берегу моря, Голландия.
Картина Яна Брейгеля Старшего
Теперешние европейские страны долго пытались избавиться от рабства: его то запрещали, то снова вводили. Например, Ирландия отменила работорговлю в 500 году, но спустя три века снова ее ввела. Многие страны запрещали работорговлю, но оставляли принудительный труд и не наделяли свободой уже проданных рабов.
Англия запретила работорговлю в далеком 1102 году, но спустя почти 600 лет снова разрешила, пусть только для частных лиц. Спустя еще столетие судебных споров и метаний, в 1833 году, рабство в стране официально запретили. Правда, сделав оговорку для Индии, где рабство признали частью «национальной культуры». В итоге оно кое-где вытеснялось экономическими причинами, но в большинстве своем отмена была политическим решением: северяне выступали против рабства по религиозным мотивам. Южане такой подход, конечно, не разделяли.
А это вообще выгодно с точки зрения экономики?
Если попытаться отбросить мораль (сложно, но допустим) и рассмотреть работорговлю как экономический механизм, то изначально она была сверхвыгодным делом.
С использованием самого рабского труда все обстоит сложнее. Изначально может показаться, ну в чем проблема: купил раба, отправил его на плантации — и пожинай плоды. Но на деле понадобится еще целый список сопутствующих трат: транспортировка, охрана от побегов, жилье и еда (а зимой — полное содержание «безработных» рабов), медицинская помощь, теплая одежда (опять же, мыслим корыстно — умрут и не окупят себя).
Большинство экспертов сходятся во мнении: рабство принесет больше прибыли, чем наемный труд, но только на короткой дистанции. Если же теоретически представить, что сейчас во всех странах узаконят бесплатный рабский труд, то человечество откатится в своем развитии на много лет назад.
Рынок в Мавритании. Фото: flickr.com/Magharebia
Дело в психологии: человек не будет выкладываться в работе на 100%, если ему это не интересно или не принесет какие-то выгоды в будущем. Раб не видит смысла в своем труде и не будет работать усердно, так как не получает за свою работу ничего.
Его основная задача — провести рабочее время, минимально напрягаясь, поэтому качества от такой работы не ждите.
Если во времена грубого ручного труда это, может, и имело неплохой профит, то сейчас рабы практически бесполезны: если вы вывезете из далекой глуши раба и посадите его за сложный станок или компьютер, вреда от этого будет больше, чем пользы.
Что имеем в итоге? Незамотивированных людей низкой квалификации, которых нужно охранять, содержать, кормить и лечить. Идея нанять свободных работников за хоть какую-то зарплату кажется куда выгоднее. Все это также подрывало институт рабства, и первым исчез класс рабов-земледельцев.
Но сейчас-то рабства уже нет? Как бы не так!
Некоторые страны даже в XX веке заново вводили рабство после его официальной отмены. Так, к примеру, сделали красные кхмеры, пришедшие к власти в Камбодже в 1975 году и за последующие четыре года устроившие в стране невиданный геноцид. Рабство официально ввели для большей части интеллигенции (для этого хватало просто носить очки или знать иностранный язык), а также национальных меньшинств, священников (а потом и всех остальных, кто не разделял идеи власти).
В раскопанной братской могиле в Камбодже обнаружены скелеты казненных (1981 год). Фото: Дэвид Аллен Харви/National Geographic Creative
Один из выживших тогда детей — основатель образовательного фонда Килонг Унг в своей книге «Золотой лист» вспоминает, как одетые в черное солдаты заставили миллионы людей работать в сельской местности в качестве рабов, копая каналы и ухаживая за посевами. Семьи разделили, а детей «предателей» отправили в мобильные трудовые бригады, безжалостно убивая даже за невинную кражу кокоса. В итоге за долгие четыре года от убийств, голода и обезвоживания по разным оценкам умерло до трети населения Камбоджи. Потом пришли вьетнамцы и сменили один террористический режим на другой.
Фотографии сбежавшего из рабства Килонга Унга (крайний справа), его сестры и друга сделаны в лагере для беженцев перед иммиграцией в США
Сбежавшие из трудовых лагерей Северной Кореи также говорят о легализованном государством трудовом рабстве. Согласно многочисленным источникам, включая ООН, в лагерях «кванлисо» в стране находится около 200 тысяч заключенных, а самый большой из них занимает площадь более 560 кв.
км. Правительство КНДР долго отвергало любые обвинения, но в 2014 году признало существование в стране трудовых учреждений, назвав их перевоспитательными учреждениями. При этом широкую практику получили коллективные наказания — вместе с «преступниками» в лагерь увозят их родителей, супругов, детей и внуков.
Если не брать в расчет США с ее англосаксонской системой права, в которой путаются даже матерые юристы, последняя страна, которая официально отменила у себя рабовладение и работорговлю, — Исламская республика Мавритания. Произошло это в далеком 1981 году, но с тех пор мало что поменялось, и 20% населения страны вполне официальные рабы. В 2007 году рабство в стране отменили повторно, но рабы снова не заметили никаких улучшений. Как такое вообще возможно? Основных причин несколько, и все они тесно взаимосвязаны.
Рабы в Мавритании. Фото: flickr.com/Magharebia
Мавритания — одна из беднейших стран африканского континента. По статистике, ниже уровня бедности живут 40% мавританцев, каждый второй занят сельским хозяйством, 40% — в сфере обслуживания, а каждый десятый вообще безработный.
Более половины территории — пески Сахары, а экономика держится едва ли не на двух продуктах — рыбе и железной руде.
Еще одна причина — существование каст рабов, когда родители-рабы рожают нового раба, который принадлежит их хозяевам. Немаловажное значение при этом имеет неверное толкование ислама, распространенное в мусульманской Мавритании, из-за которого многие рабы по рождению верят, что могут попасть в рай, только если принадлежат своему хозяину, а их судьба была решена еще до рождения и противиться ей бессмысленно.
Мавритания отменила рабство последней в мире, в 1981 году. Но фактически в стране продолжает существовать рабовладельческий строй. Фото: flickr.com/Magharebia
Винить людей в этом сложно — многие из них живут в изоляции и нищете и не знают, что в мире уже давно можно быть свободным, потому освобождению противятся. Другие хотят свободы, но получить ее не могут — у них нет средств к существованию, а бежать в окружающую пустыню опасно, к тому же их семья остается в плену рабовладельца.
Третьи же хотят свободы любой ценой, но и против них начинают работать законы страны.
Например, именно пострадавший должен доказать, что попал в рабство, и подать об этом лично в органы власти письменную жалобу. То есть доказать это становится невозможно — люди не умеют писать, а правозащитникам не дали возможности им помочь.
Данные спутников в 2016 году подтвердили существование трудовых лагерей в Северной Корее
Увы, и сейчас торговля людьми занимает третье место по доходности, после торговли наркотиками и оружием. По данным глобального индекса рабства, в разных формах рабства на 2018 год находилось более 40 млн человек, 7 из 10 попавших человек — женщины.
Также данные ООН и правозащитных организаций свидетельствуют о наличии фактически легализованного рабства в других бедных странах: Судане, Сомали, Анголе, Пакистане, Индии, Непале и Мьянме.
Даже в XXI веке каждый военный конфликт неизбежно приводит к всплеску работорговли не только в отсталых странах.
По мнению правозащитников, наибольшему риску подвергаются одинокие люди, люди с невысоким образовательным уровнем, молодые неопытные девушки, мигранты, приехавшие из регионов за заработком или бежавшие от военных действий, а также люди в сложных жизненных ситуациях — бездомные или зависимые. Но стоит сделать оговорку: здесь речь идет о мошенничестве, а не о санкционированном государством трудовом рабстве.
Onlíner рекомендует
Беспроводная колонка JBL Flip 6 (черный)
7 отзывов
Bluetooth колонка, мощность 30 Вт, питание от аккумулятора, BT 5.1, влагозащита IP67, время работы: 12 ч.
Купить
Беспроводная колонка JBL Clip 4 (черный)
10 отзывов
Bluetooth колонка, мощность 5 Вт, питание от аккумулятора, BT 5.1, влагозащита IP67, время работы: 10 ч.
Купить
Onlíner рекомендует
Беспроводная колонка JBL Charge 5 (черный)
20 отзывов
Bluetooth колонка, мощность 40 Вт, питание от аккумулятора, BT 5.1, влагозащита IP67, время работы: 20 ч.
Купить
Беспроводная колонка SVEN PS-650
25 отзывов
Bluetooth колонка, мощность 50 Вт, BT, AUX
Купить
Беспроводные колонки в Каталоге
«Кошелек» в Telegram: только деньги и ничего лишнего. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner запрещена без разрешения редакции. [email protected]
«Черная обезьяна» Фрагмент новой повести Захара Прилепина: Культура: Lenta.ru
В середине мая в издательстве АСТ выходит новая повесть Захара Прилепина «Черная обезьяна». Главный герой — преуспевающий писатель и журналист — оказывается персонажем сразу нескольких странным образом связанных между собой историй: массовое убийство в подмосковном городке, легенда о нападении на древний город жестоких недоростков и история о безжалостных солдатах-подростках в Африке. Эта книга, по словам самого Прилепина, «о темных сторонах человеческой психики».
В преддверии выхода «Черной обезьяны» «Лента.ру» публикует фрагмент новой повести, предоставленный издательством АСТ.
Больше всего мальчик любил ходить в мясные лавки. Сестру от этого запаха мутило, его нет.
Впрочем, он и сестре не до конца доверял — она отворачивалась от мясных туш с тем же видом, с каким отворачивалась от молодых людей на вечерних играх.
Сестра говорила, что юноши пахнут мясом, печенью, почками, потом, кровью, что вместе они похожи на псарню, и ещё у них на плечах угри, но он явственно видел: тут что-то не так, и молодое живое мясо куда более любопытно, чем противно ей, и собачьи повадки, скорей, привлекают, чем отталкивают; да и угри, ну что…
У сестры на руке красовался браслет. Она крутила его пальцами, когда думала. Иногда казалось, что если она перестанет крутить браслет — она не сможет думать.
Мясные лавки были на большом рынке, неподалёку стояли хлебопекарни, давильни, амбары. За рынком была тюрьма для рабов. Пройдя через рынок и своровав сливу или мандарин, он выбегал к тюрьме.
Рабы-мужчины и женщины-рабы находились раздельно, но видели друг друга. Казалось странным, что живущие в пахучих клетках, почти таких же, как в зверинце, многие рабы вовсе не тоскуют, но, напротив, на разных языках весело ругаются, иногда дерутся или жестами зовут рабынь.
На пыльной площадке меж клетками всегда сидели четверо солдат, играли в кости или, притомившись игрой, лежали, приладив под головы щиты. Солдаты, казалось, не замечали криков из клеток. Но порой, когда кто-то из солдат всерьёз проигрывался в кости – он мог вскочить и со злобой броситься на кричавших, ударить щитом по клетке или напугать рабов, размахивая копьём и делая выпады меж железных прутьев. Рабы тогда отстранялись, скорей изображая испуг, чем испытывая его. Они знали, что никто из солдат не убьёт и даже не рискнёт нанести рану любому из них – рабы стоили денег; солдаты не имели столько монет.
Когда солдат отходил от клетки — ему могли вслед плюнуть или прокричать что-то обидное. Но тут у рабов был другой риск: однажды обидевшийся солдат во время разноса еды подошёл к той клетке, откуда кричали обиднее всего, и будто случайно задел чан с едой.
Чан упал на бок, еды осталось мало. Тогда рабы стали сами бить того, кто обидел солдата, хотя час назад смеялись его шуткам и плевкам.
Рабы бывали с маленькими, как у сусликов, глазами и с глазами большими, как у коров, безбородые, с курчавыми бородами, либо со смешными, как лисий хвост, бородками, с жёлтой кожей и тёмнокожие, с кожей такой, словно на неё светило солнце и дул ветер и в морщинах прижилась жёсткая пыль, со временем ставшая новой кожей.
Ещё была рабыня с белой шеей, и с большой и твёрдой, как две детские головы, грудью. Её никак не могли продать – она стоила дорого. Её не продавали даже на час — иначе её цена при покупке насовсем сразу упала бы. Иногда приходили покупатели — но даже он, мальчик, сразу понимал, что пришедшие не готовы купить её, а просто им нравится трогать её рот, груди, спину.
Служка, проводивший покупателей, тоже это понимал, но не подавал вида, а только кивал, улыбался скользкой улыбкой, смотрел меткими зрачками. Мальчик знал служку — они жили на одной улице; однажды служка вывозил навоз на тележке, подскользнулся и упал туда лицом; когда он поднялся — был виден только открытый рот, даже глаза пропали; вся улица смеялась.
У входа в тюрьму тоже сидели солдаты, и опять совсем не страшные — они были из провинции и, как многие пришедшие из провинции, казались глупыми.
Мальчик помнил, как зовут одного солдата по имени.
Солдат повторял одни и те же особые солдатские шутки — не смешные, но очень грубые, сам себе смеялся; и всё говорил: принеси зажаренную мясную кость, даже лепёшки не надо — я отдам тебе за кость нож. При этом показывал большой, красивый клинок.
Мальчик знал, что солдат обманет — возьмёт еду, а клинок не отдаст. Никто не отдаст такой клинок за еду, которую можно сразу съесть.
Солдат мог пойти в лавки к менялам, постучать рукоятью в ставни — и обменять клинок сразу на три ноги, жареную, сырую и копчёную, баранью, телячью и гусиную, тут же выпить молодого вина, забрать с собой большой хлеб, масло в виноградных листах, сладостей — и даже в таком случае быть немного обманутым.
Но солдат не делал этого, ему, быть может, просто нравилось хвастаться клинком. Наверное, когда он уходил из своей деревни — клинок ему отдал отец, чтобы сын вернулся, приведя лошадь, раба и принеся много разных блестящих монет в мешочке на груди.
Откуда отец знал, что сын глупец и хвастун.
Солдат говорил мальчику, кивая на белую рабыню:
— Эта женщина тоже ходила в пурпуре, она имела прислугу, а теперь она ходит в общую лохань на виду у всех. Скоро она перестанет стесняться себя, и будет вести себя хуже, чем обезьяна.
Мальчику казалось, что солдат говорит так из обиды. Ему трудно вынести, что у рабыни такая белая грудь, и ему проще было бы сторожить обезьяну.
Солдат говорил:
— Я был как-то в походе — видишь, какая у меня нога? Она обморожена. Там снег идёт на равнине, и выпадает его столько, сколько лежит в наших горах. Там такие снега, что лошади не могут идти, а солдаты умирают от холода, не успев найти, кого бы убить. Если развести костёр — то жарко будет только лицу, а на спине нарастут ледяные доспехи. Если повернуться спиной — то доспехи растают, а лицо покроется коркой, и пока в этой корке есть дырка для рта — человек жив, а когда дырка зарастает — значит, он не дышит.
Мальчик не мог представить такую корку и всё вспоминал служку с навозным ртом.
Служке никак не могли найти невесту, потому что у него и кличка была «навозный рот». И лицо у него было таким, словно он смыл навоз, а налёт всё равно остался. И этим налётом он пах.
Солдат вставал и показывал, как ходит его обмороженная нога — она ходит хуже, чем не обмороженная. Сначала обмороженная делает такой шаг, словно боится наступить сама на себя, а потом не обмороженная ловко пристраивается рядом. И так всё время.
Солдат мог врать про ногу.
Здесь стоял небольшой гарнизон — город находился не так близко к границам, чтоб опасаться кого-либо; и последние враги приходили сюда, когда отец мальчика был юн. Настолько юн, что ему не дали оружия.
Мальчика это всегда сердило, как будто отец был виновен в своём возрасте.
Хотя последнее время мальчик не очень доверял словам отца. Ему стало казаться, что отцу не дали копья, оттого что он с юности служил составителем бумаг и переписчиком.
В городе их было всего несколько — и, видя друг друга ежедневно и даже выпивая иногда вместе в старом городе, где всё было дешевле, они всё равно за глаза говорили друг о друге плохо.
Отец говорил, что буквы у него сидят как петушок и курочки — три, четыре или пять — на одной жёрдочке. А у другого переписчика буквы такие, словно дурак зашёл в курятник и ударил по насесту изо всех сил палкой.
В следующий раз, разглядывая чужую рукопись, отец пожаловался, что видит здесь буквы расползшиеся, как виноград, на который наступили ногой. К тому же в каждом третьем слове не хватает столько же букв, сколько недостаёт зубов у составлявшего текст писца при улыбке. Лишённое нужных букв слово смешит, а всякая хорошо снаряжённая мысль к окончанию фразы добирается без сандалий, распоясанная и с лёгкой придурью на личине.
Если почти у всех других отцов с их улицы обрастали мозолями обе ладони, то у отца мальчика были намозолены только пальцы на правой руке — три, кроме безымянного и мизинца. Иногда мать готовила отцу раствор из масел, и он там держал руку.
Отец говорил, что этой рукой кормит всех, и мальчику тогда казалось, что его вот-вот заставят облизывать грязное масло с мозолистых и окривевших в письме пальцев.
У матери тоже часто были сырые руки — но у неё сырость запястий, ладоней и пальцев была такая, словно она только что черпала рукой арбуз.
А отец за что бы ни брался — всё было масляным. На одежде у него тоже всегда были жирные следы, но он и ел неопрятно, и пил словно куда-то в бороду, а не в рот. Отчего так скоро пьянел, непонятно.
Про отца же говорили, что он не гнёт линию письма, которую нужно гнуть как ветвь, — но, напротив, у него каждая черта торчит как копьё, оттого, что все мысли у него, смеялись другие переписчики, о своём копье.
Отец в это время выходил из питейной, — а когда возвращался, все делали вид, что говорили не о нём.
Мальчик думал, что раз так, отец хотя бы умеет бросать копьё. Но однажды, хмельные, отец и его друзья, возле деревянной стены амбара решили испробовать в метании свои силы. Они упросили солдата дать им копьё, отец бросил первым, оно воткнулось в землю, не долетев, но даже в земле не удержалось.
Вчера ранним утром мать и отец отвратительно ругались.
Мать кричала:
— Ты был писец, а станешь подонок черни, худший из прокажённых. На тебе уже ползают паразиты!
Мальчик увидел впервые, что отец плакал и драл ногтями сырое, как телячий язык, лицо.
— Хоть бы кто-нибудь пришёл и убил нас всех! – повторяла мать каким-то чужим, невыносимым голосом.
Мальчик выбежал на улицу, и здесь его поймал за рукав служка с навозным ртом:
— Ты знаешь, что твой отец больше не писец? — спросил он с ехидством. — Он работает при нечистотной канаве на вельможных дворах! Знаешь? А знаешь, что по нему ползают такие насекомые, что его больше не пустят в питейную? Пока ты воруешь сливы и смотришь на мясо, свои монеты он тратит на рабынь!
Мальчик вырвался и плюнул в сторону навозного рта.
Он прибежал к тюрьме, но рабам ещё не приносили еды — их кормили раз в день — и поэтому они спали, всегда уставшие от голода.
Если пройти дальше тюрьмы, то увидишь старый город.
Туда лучше не ходить одному — могут обидеть живущие там.
Безбоязненно по старому городу бродит только потерявший рассудок сын лекаря. Если в него кинуть камнем, он не заметит, только пробежит немного на танцующих ногах, а потом опять перейдёт на мелкий, суетливый шаг.
Но лучше не кидать камень, потому что кто-нибудь нажалуется лекарю, и тот не придёт лечить домашнюю скотину.
Сегодня, впрочем, было всё равно — можно было идти в старый город, можно было кинуть камень в безумного — какая разница, если у тебя отец подонок черни, покрытый паразитами?
В старый город ведёт мост. Река течёт через город, из неё берут воду. Под мостом растут лилии. Если опустить лицо в лилию — запах будет ласковый и неотвязный, как от недавно умершей кошки, лежащей где-то в кустах.
Сразу за мостом расползлись виноградники, но их сторожат. А жаль: там растёт виноград тяжёлый, как речной песок, не то что дикий. Если сорвать одну гроздь и взять из дома лепёшку – то этим можно насытиться.
В старом городе улицы гораздо уже, и на них выливают больше помоев.
Труба для стока нечистот на весь город только одна – её провели от вельможных дворов, где живут самые главные люди. Навозный рот сказал, что там, у трубы, теперь работает отец мальчика.
Если по старому городу едет повозка – она может застрять в помоях.
Тяжёлые вещи горожане перевозят на мулах. Некоторые ездят на ослах. На лошадях передвигаются только богатые люди. Слон в городе только один, он в годах и туп.
В старом городе живёт юноша, которого отец приковал цепью к гончарному кругу, потому что он умеет делать из глины пузатые горшки, царственных всадников и весёлые свистульки. Раньше юноша всё время сбегал из дома, а теперь ходит на цепи, руки в глиняной корке, ногти коричневые. Кажется, его зовут Исай.
Прыгая через колеи, полные помоями, и стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не привлекать ничьё внимание, мальчик спешил в сторону крепостных стен.
На крепостную стену может взойти любой. Лестницы там давно уже шатаются, не хватает многих ступеней, а дозорные часто пропадают у местных вдов.
Зато со стены видно, куда из города уходит река, и как за городом рыбаки ловят сетями рыбу. Ещё видны большие луга, на которых пасутся стада овец. Видна старая сигнальная башня: с неё, говорят, заметна другая сторожевая башня, не различимая отсюда, с крепостных стен.
Выходить из города мальчику запрещала мать: к вечеру ворота закрываются, и ещё помнился случай, когда не попавшие в город юноши были ночью разодраны в лугах хищниками. Часовые слышали их вопли, но не решились помочь.
Мальчик сначала смотрел, как бродят по воде рыбаки. Мысленно он играл в рыбу, которая уходит из сетей. Сначала рыба металась вдоль берега, затем пробовала затаиться в корягах, но потом, поняв, что круг замыкается, стремительно прорывалась в глубину меж ног крайнего рыбака. Рыбак, почувствовав лодыжкой щекотное движенье хвоста большой рыбы то ли огорчился, то ли рассмеялся, со стены было не рассмотреть, да и рыбе всё равно, что там у рыбака на лице.
Потом мальчик смотрел, как собаки гоняют глупых овец, и некоторое время думал, в кого ему играть: в пса или в волка, который затаился в овраге и смотрит прищуренными глазами, чуть процарапывая каменистую землю лапами, которым не терпится сделать прыжок.
Всякий пёс слабее волка, но пёс понимает человеческую речь, а волк нет.
У мальчика возле дома жила большая собака, которая говорила одно слово из человеческой речи. Разевалась огромная чёрную пасть, и вдруг раздавалось: «Мама!»
Даже навозный служка забегал посмотреть на это чудо.
Из оврага вышли невысокие люди с оружием. Когда пастух поднялся им навстречу — он оказался выше их всех и смотрел на пришедших сверху вниз, но это продолжалось недолго, потому что пастух упал наземь. Куда и как его ударили, мальчик не понял, но явственно увидел, что во второй раз пастуху быстрым движением воткнули меч куда-то в лицо; это было так странно, словно он спрятал монету во рту и ему захотели разжать зубы. Пастух в ответ на это взмахнул руками, пытаясь хлопнуть в ладоши, но сил на хлопок не хватило и руки его опали на траву.
Мальчик вскрикнул и сделал шаг назад, словно его попытались подцепить железным когтём за тонкую ноздрю. Он оглянулся по сторонам, и увидел на стенах лишь одного солдата, но до него было далеко.
Остальные спали внизу, под стеною, разомлев на солнце и сняв доспехи.
Никак не умея придумать, что делать, мальчик вновь обернулся к стаду, истекающему кровью пастуху и пришедшим людям.
Рыбаки, стоя по колено в воде, тоже смотрели на упавшего пастуха.
Пришедшие двинулись к реке. Бросив сети, рыбаки сначала побежали, а затем поплыли к другому берегу. Только один рыбак, тот самый, меж ног которого юркнула рыба, запутался в сетях и упал. Ему никто не помог.
Когда рыбаки почти уже доплыли до другого, высокого берега – там тоже появились низкорослые люди, несколько из них держали в руках луки.
Рыбаки кинулись было обратно, но с той стороны, где так и путался в сетях и, кажется, что-то кричал их собрат, уже начали пускать стрелы.
Почти всех рыбаков убили очень быстро, лишь один всё время нырял, и выныривал в неожиданных местах, но и ему, наконец, попала стрела в голову, и он сначала утянул её за собой на дно, но вскоре труп вынесло на отмель, и стрела вновь показала оперенье, которое чуть пошатывалось от движения воды.
На стрелу села стрекоза.
В городе неожиданно начал бить набатный колокол на проездной башне, и в это же мгновение стрекоза взлетела.
Низкорослые люди шли отовсюду: поднимались из оврага, бежали вдоль берега, многие были уже возле самых стен, и только сейчас мальчик заметил, что на далёкой сигнальной башне, оказывается, горел огонь, но его никто не увидел вовремя.
Ворота успели закрыть: когда мальчик оглянулся вокруг, на стенах неожиданно оказалось много солдат и необычайно встревоженных городских людей. Иные из солдат были голые по пояс — они спешно натягивали свои чешуйчатые рубахи и шлемы. Кто-то, уже одетый, метался в поисках потерянного оружия. Кто-то искал сотника, крича и расталкивая столпившихся вокруг.
Только сейчас мальчик осознал, какой грохот, крик и звон поднялся.
— Это неведомый народ! Ни с юга и не с севера! – сказал кто-то неподалёку, — Это неведомые малые люди!
Чудно — но в этом гвалте было слышно, как несколько раз кто-то тихо свистнул.
Мальчик оглянулся вокруг, желая увидеть недоумка, нашедшего время свистеть, но бежавший мимо солдат нарочно сшиб его и упал рядом сам:
— Лежи! Зачем ты стоишь тут? Надо прятаться! – зашипел он безбожно шепелявя на каждой шипящей букве.
Сначала мальчик видел только деревянный настил, и чувствовал хриплое дыхание солдата, потом вывернулся из-под его рук и увидел в нескольких шагах сидящего человека со стрелой в горле. Тот пытался вздохнуть и оглядывался вокруг так, словно что-то потерял.
Снова раздался свист, мальчик задрал голову и увидел, как несколько стрел промелькнуло в небе, совсем невысоко над стеною.
У многих бойниц уже стояли стрелки и били из луков в тех, кто топтал луга и шёл вдоль реки к городу.
Солдат, пролежавший рядом с мальчиком чуть дольше, чем было нужно, наконец, вскочил и побежал по лестнице вниз, к воротам. Там, толкаясь и падая, суетились люди, укрепляя запертые ворота деревянными балками. Солдат смешался с толпою, больше мешая, чем помогая, но его заметил десятник, и злобно крича, отправил обратно на стену.
Мальчик всё никак не решался посмотреть в бойницу, уверенный, что ему в лицо немедленно вонзится стрела. Сидя, он всматривался в городские постройки, уверенный, что пока он находится спиной к опасности — опасность не взглянет на него.
С городских складов, бешено погоняя мулов, уже волокли старую машину, метавшую камни, когда-то привезённую войском из чужого города и прозванную горожанами «жабой». Её давно убрали от стен за ненадобностью.
Под крепостью разжигали костры и тащили к огню огромные чаны.
Рядом кто-то засмеялся. Мальчик поднял глаза и увидел того солдата, что пытался торговать ножом в обмен на мясную кость. Он смотрел в бойницу и, указывая рукой, кричал:
— Это же недоростки! Чада кривоногие! Их копья короче руки! Они же без доспехов! Потому что нет доспехов для младенца, зайца и черепахи! Посмотрите, они никак не могут поднять свои лестницы — им не хватает сил!
На излёте, в шлем солдата попала стрела, и он поймал её, когда она падала ему под ноги.
— Их стрелы еле летят! — закричал он, озираясь по сторонам и потрясая пойманной стрелой.
— Еле летят! Еле впиваются! Еле убивают! — ответили ему со злобой.
У бойниц уже лежали раненые и убитые, из них текла кровь.
Не зная кому верить, мальчик всё-таки поднялся и сделал шаг к той бойнице, где безбоязненно стоял знакомый ему солдат.
Солнце ослепило глаза, но, щурясь, мальчик увидел, что малые люди были уже повсюду — их копошащееся, червивое множество заполнило весь луг и оба берега реки.
Овец они отогнали назад: мальчик увидел белые, мятущиеся, курчавые овечьи пятна среди другого убойного скота, который малые люди пригнали за собой.
Было видно, что пока идущие впереди уже бьются в ворота и пытаются поднять на крепостные стены лестницы, иные из малых людей просто уселись в траву и что-то едят, или сосут молоко прямо из козьего вымени, или меняют обувь. Несколько десятков или даже сотен малых людей пило воду из реки и купалось прямо в одежде.
Их низкорослые лучники, впрочем, выстроились то здесь, то там, неподалёку от стен.
— Нет, ты посмотри, — смеялся солдат. — Их стрелы засыпают на лету!
Здесь он пригнулся, надавив и мальчику на темя, потому что многие стрелы всё-таки помнили, куда они летят.
— Только недоростков всемеро больше, чем всех жителей города, вместе с нашими кошками, курами, собаками и скотом, — добавил солдат, весело жмурясь всем лицом.
— Если бы они были чуть быстрее, — радостно кричал он, — они бы уже вошли в город.
На головах кое-кого из пришедших были надеты, несмотря на жару, войлочные шапки.
Присмотревшись ещё, мальчик увидел, что встречались также простоволосые, несколько были в шлемах, но большинство малых людей украсили свои головы цветочными венками. Просто поначалу в многотысячном копошении казалось, что это луговые цветы то собираются в букеты, то разбегаются в разные стороны.
Теперь цветы, покачиваясь, плыли к городу.
Знамён у недоростков не было вовсе.
Неподалёку от мальчика и солдата раздался грохот — в первую минуту никто не смог понять, что случилось.
Кус стены выломало, и стрелок, который стоял на этом месте, куда-то исчез.
Поозиравшись, солдат догадался, в чём дело: то ли камень, заряженный в старую метающую тяжести жабу, оказался слишком маленьким, то ли саму жабу поставили слишком далеко — но в итоге выстрел угодил в городскую стену и куда-то в луга выбросил стрелка с переломанной в студень грудиной и конечностями как у тряпичной куклы.
Страшно ругаясь, жабу сдвинули. Нашли камень больше — он полетел далеко, пронёсся над поднимавшимися на приступ малыми людьми в цветочных венках и, пропахав борозду, задавил лишь телка, отбившегося от стад убойного скота.
Показалось, что пришедшие к городу смеются, указывая пальцами в камень и животного под камнем, вытягивающего голову и мычащего — хотя мычанья не было слышно с крепостной стены.
Тут же малые люди бросили на камень пышный ковёр. Появился красиво одетый юноша и уселся там. В руке он держал конец длинной и лёгкой цепи. Присмотревшись, мальчик увидел, что на цепи у него пантера и она рвёт ляжку ещё живого телка, попавшего под камень.
Кто-то на стене закричал, что этого юношу нужно убить.
Жаба выстрелила ещё раз, но этот камень упал много ближе, а следующий камень — гораздо дальше.
Пришедшим к городу удалось поставить лестницу возле наугольной башни, но её сбросили длинными рогатинами. Малые люди попадали с лестницы в ров. Во рву были деревянные колоды со вбитыми в них заостренными прутьями. Мальчик лёг животом в бойницу и увидел, как, проткнутые прутьями, кривятся несколько тел, а один мёртвый, со светлыми волосами, с которых не упал венок, сидит, запрокинув голову и глядя куда-то вверх.
Другая лестница вытянулась там, где срединная башня, её тоже сбросили, но следом появилось ещё три.
Кто-то за ноги вытянул назад мальчика из бойницы, и он грохнулся об пол. И ещё долго лежал, видя только ноги: босые или в сандалиях, топчущиеся или перебегающие туда и сюда. Потом к лицу стала подтекать чья-то медленная кровь.
Костры разгорелись, в чанах забурлила смола. Первый чан спешно потащили вверх, но хрустнула ступень, и варево опрокинулось на несших его.
Мальчик зажмурился, но всё равно успел заметить, как лицо одного человека стало чёрным… а когда с него отекло, на пористой, как сыр, голове остались смотрящие в пустоту два глупых, выпученных, словно бы обезьяньих глаза. Зрачки у ошпаренного двигались, а рот молчал, и в нём подрагивал ставший отчего-то тонким и длинным, как жало варана, язык.
Чан с грохотом скатился вниз. Через минуту его снова поставили на огонь.
Раненых оттаскивали или уводили прочь от стен: своими воплями они заглушали начальственные команды.
Чтобы никому не мешать, мальчик какое-то время сидел, прижавшись спиной к стене, и, не моргая, смотрел на свой город: крыши построек, виноградники, пыльное марево над рынком, где уже принесли в жертву быка и ягнёнка, мирты и кипарисы, скрывавшие невидимый отсюда дом, где металась перепуганная мать, а сестра сидела, вцепившись пальцами левой руки за браслет на правой, словно удерживая себя от бегства, купол храма, где шло молебствие о спасении, мост, на котором смешались люди и повозки, и откуда, выломав ограду, страшно мыча, обрушился в воду мул, утянувший за собой груз — и вскоре этот груз утянул под воду мула, и даже отсюда, со стены, казалось, можно услышать, как мычит, захлёбываясь и надрываясь, животное под водой.
Через минуту мул, отекающий водой и грязью, волоча за собой переломанные оглобли, вдруг вышел из воды и, сшибая людей, кинулся в сторону крепостных стен.
Мальчик услышал жуткий вой: словно тысячи и тысячи младенцев заголосили от голода и ужаса в своих колыбелях.
«Неужели это грязный вол так напугал всех младенцев в городе?» — тараща глаза, думал мальчик.
Так и не поняв, откуда раздаётся вой, он встал и, заглянув в бойницу, увидел, что на лугах уже никто не был без дела, не купался и не лежал — но все шли к городу и кричали.
Никого из недоростков не осталось даже возле убойного скота — и животные перебегали с места на место в испуге, что остались одни.
— Они идут, — сказал, смеясь, солдат мальчику. — А с обеих сторон от них мечется убойный скот. С той стороны — рогатый и поросший шерстью убойный скот, а с этой стороны — безрогий и голый — мы!
Камни, пущенные жабой, падали и катились по самой гуще малых людей, оставляя пятна, как от раздавленной грозди красных ягод, из которых торчали острые черенки.
Но пятна быстро исчезали, и цветочные головы плыли и плескались о стены.
…Где они набрали столько цветов?..
— Боги мои, у них даже осадные навесы есть, — не переставал хохотливо удивляться солдат. — Но как же они будут раскачивать таран? Нужна тысяча этих мелких мясных насекомых, чтобы сдвинуть его!
Возле соседней бойницы зашатался и упал на спину солдат, держащий стрелу в глазу.
Могло показаться, что он вовсе не ранен, а просто желает в упор рассмотреть наконечник — как дети рассматривают, полусжав кулак, интересных жуков.
Мальчик бросился к опустевшей бойнице и увидел, что в одном месте ров под крепостью уже полон малыми людьми. И, падая с поставленных и сброшенных рогатинами лестниц, иные из них не калечатся, а заново поднимаются и хватают любое лежащее поблизости оружие.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Как чернокожие погонщики относились к своим хозяевам и к своим собратьям-рабам, над которыми они имели власть? Как они приспособились к уязвимому (и, возможно, расширяющему возможности) положению между хозяином и рабом? Задумайтесь над этими вопросами, когда будете читать два набора писем.
В летние месяцы, когда Петтигрю отдыхал в Вирджинии, Мозес и Генри практически единолично управляли плантациями. Здесь мы читаем письма двух лет, 1856 и 1857, между Петтигрю и его водителями (чьи письма были продиктованы и написаны белым соседом). Письма шоферов, хотя и пронизанные обязательными фразами почтения и пропущенные рукой белого человека, многое раскрывают о представлении этих людей о себе в рабстве. Письма Петтигрю показывают, что ему неудобно быть рабовладельцем, вынужденным зависеть от инициативы и прямолинейности мужчин, чей порабощенный статус требует, чтобы они изолировали те же самые черты.
д. повторяются в письмах водителей?
com
Жизнь порабощенного человека 2. Продажа 3. Плантация 4. Водитель Трансатлантическая работорговля | История и факты
трансатлантическая работорговля
См.
все СМИ
- Связанные темы:
- работорговля
Просмотреть весь связанный контент →
трансатлантическая работорговля , сегмент глобальной работорговли, в ходе которой от 10 до 12 миллионов порабощенных африканцев переправились через Атлантический океан в Америку с 16 по 19 века.век. Это был второй из трех этапов так называемой треугольной торговли, в ходе которой оружие, ткани и вино доставлялись из Европы в Африку, порабощенные люди — из Африки в Америку, а сахар и кофе — из Америки в Европу.
К 1480-м годам португальские корабли уже перевозили африканцев для использования в качестве порабощенных рабочих на сахарных плантациях на островах Кабо-Верде и Мадейра в восточной Атлантике. Испанские конкистадоры увезли порабощенных африканцев в Карибское море после 1502 года, но португальские купцы продолжали доминировать в трансатлантической работорговле еще полтора века, действуя со своих баз в районе Конго-Анголы вдоль западного побережья Африки.
Голландцы стали ведущими торговцами порабощенными людьми в течение части 1600-х годов, а в следующем столетии английские и французские купцы контролировали около половины трансатлантической работорговли, привозя большой процент своего человеческого груза из региона Западной Африки между Сенегалом и и реки Нигер. В 1713 году соглашение между Испанией и Великобританией предоставило британцам монополию на торговлю порабощенными людьми с испанскими колониями. Под Asiento de negros , Великобритания имела право поставлять этим колониям 4800 порабощенных африканцев в год в течение 30 лет. Контракт на эту поставку был передан компании Южных морей, в которой британской королеве Анне принадлежало около 22,5% акций.
Изучите историю африканской работорговли и ее экономического влияния на Западную Африку, где прибрежные государства становились богатыми и могущественными, а государства саванн дестабилизировались, поскольку их жители были взяты в плен
Посмотреть все видео к этой статье
Вероятно, до 1600 года в Америку было вывезено не более нескольких сотен тысяч африканцев.
Однако в 17 веке спрос на порабощенный труд резко вырос с ростом сахарных плантаций в Карибском бассейне и табачных плантаций в Чесапикском регионе в Северной Америке. . Наибольшее количество порабощенных людей было вывезено в Америку в XVIII веке, когда, по оценкам историков, было осуществлено почти три пятых всего объема трансатлантической работорговли.
Работорговля имела разрушительные последствия для Африки. Экономические стимулы для военачальников и племен заниматься торговлей порабощенными людьми способствовали созданию атмосферы беззакония и насилия. Депопуляция и постоянный страх перед неволей сделали экономическое и сельскохозяйственное развитие почти невозможным на большей части западной Африки. Большой процент людей, взятых в плен, составляли женщины детородного возраста и молодые мужчины, которые обычно создавали семьи. Европейские поработители обычно оставляли после себя пожилых людей, инвалидов или иных зависимых людей — группы, которые меньше всего могли способствовать экономическому благополучию своего общества.