Травма поколений: Травмы поколений | Правмир

«Женщина опять остается одна»: Людмила Петрановская о новой травме поколений

Указ о частичной мобилизации разделил жизнь многих россиян на «до» и «после»: многие российские семьи теперь будут разлучены. О том, как сохранить свою психику, как поговорить с ребенком, как выстроить семейные отношения на расстоянии, Forbes Woman поговорил с семейным психологом Людмилой Петрановской

Людмила Петрановская — российский психолог, педагог и публицист. Автор бестселлеров о воспитании детей: «В класс пришел приемный ребенок», «Дитя двух семей», «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка», «Если с ребенком трудно».

— В ситуации, когда муж вынужден уехать на непонятный срок, а жена с детьми остается одна, насколько велики шансы у этого брака не распасться? 

— Это все, конечно, чудовищно. Последние 10–15 лет я работала с родителями и очень радовалась тому, что меняется отношение к отцовству в обществе. И я видела огромное количество молодых пап, включенных в родительство, которые много возятся с детьми, которых обожают их маленькие дети, для которых быть с ребенком каждый день — это такая необходимость. Всегда общество признавало у нас, что потребность в заботе о детях есть у женщины, а мужчина делает это «лишь бы дети не мешали»: иногда с сыном на футбол сходить. А сейчас выросло целое поколение молодых отцов, которые не мыслят себе и дня без общения с ребенком — им нужно с ним поиграть, искупать, уложить и так далее.

Теперь еще тысячи, сотни тысяч мужчин будут разлучены с детьми в России. Ужасно, что это снова повторяется в нашей истории. Потому что только-только эта рана (травма Великой Отечественной войны, — Forbes Woman) затянулась и только-только мы начали восстанавливать какую-то нормальную модель отцовства, начали вырастать дети при папах, как все по новой. 

Женщина в этой ситуации опять остается одна. Она опять остается без всякой помощи. Потому что когда люди растят детей вдвоем, то это не только про то, что можно помочь в чем-то физически, это еще и про то, что ты все время в партнерстве, ты обсуждаешь все проблемы: «кажется, у него болит живот», «кажется, у него режутся зубы», «кажется, он получил двойку». Вы вместе. И если кого-то одного накрывает, то второй остается стабилен. Ребенку достаются более стабильные родители. Как говорят: «только гриппом вместе болеют, с ума по очереди сходят». И это, собственно, то, на чем держится устойчивость семейной конструкции.

Когда женщина остается одна с детьми, это теряется. Ей не с кем разделить тревогу, нет этого компенсирующего второго взрослого, который поддерживает, когда тебе тяжело эмоционально. У текущей ситуации будет долгий след, который чудовищно отразится на детях. Это и потери финансовые, это и горевание тех, кто потеряет близких. Не только горевание матерей, но и горевание бабушек. Потому что у нас бабушки играют существенную роль в выращивании детей. Бабушка в тревоге или в горе — это очень плохо для детей.

Если дома ребенку дают понять, что «мы это не обсуждаем», то он остается с «этим» один на один и вообще без всякой помощи

Если у мужчины призывного возраста еще нет жены и своих детей, то у него есть мама. И его мама может растить в это же время внуков другого своего ребенка — сына или дочери — у этого всего огромные последствия для будущих поколений (известная статья Петрановской — «Травмы поколений», — Forbes Woman). И мне правда непонятно, как это все согласуется с разговорами о семейных ценностях, которые мы слушали столько лет. О демографии, с которой надо что-то делать. 

— Как объяснять детям, что происходит в стране и в мире? Что говорить, если с отцом дети еще долго не увидятся? 

— Нет каких-то правильных слов, которые избавляют детей от этих переживаний. Ребенок хочет, чтобы папа приходил домой вечером.  Это не тот случай, когда ребенка можно как-то «сберечь словами». Рассказать что-то, и он скажет: «А, ну ладно». Поэтому некорректно ставить такую задачу. Корректно ставить себе задачу: не впадать в крайности.

Не нужно считать, что ребенка можно удержать в какой-то оранжерее, чтобы его не касалось то, что происходит — не говорить с ним об этом, не проявлять при нем никаких эмоций, делать вид, что ничего не случилось. Для ребенка это не есть хорошо. Он все равно чувствует тревогу, разлитую вокруг. У него все равно есть вопросы. Если дома ребенку дают понять, что «мы это не обсуждаем», то он остается с «этим» один на один и вообще без всякой помощи. Это одна крайность. Вторая крайность — это, наоборот, ребенка полностью погружать в весь контекст, вываливать на него все свои эмоции, все свои переживания, делать его соратником по борьбе, своим партнером. Тоже ничего хорошего.

На уровне потребностей мы очень похожи. Ты хочешь гордиться своей страной, я хочу гордиться своей страной

У детей обычно психика так устроена, что они как бы нарезают кусочками: в какой-то момент погружаются в переживания, а потом отвлекаются, с удовольствием играют, качаются на качелях, хохочут и так далее. Это создает иллюзию у взрослых, что они не переживают. Но дети переживают. 

— Сейчас в школах ввели так называемые разговоры о важном. Как дома с детьми обсуждать полученную ими информацию?

— Так же, как и все остальное. Мало ли по каким вопросам у вас может быть одно мнение, а у кого-то другое. 

— Как выстраивать отношения в семье, когда есть конфронтации между взрослыми детьми и их родителями? Когда одни смотрят телевизор, а другие читают интернет.

— Очень важно все-таки, чтобы близкие семейные отношения сохранялись, несмотря на разницу в позициях. Переубедить никого не получается. Вообще людей переубеждает только жизнь. Аргументы не могут никогда никого переубедить. Надо понимать, что за любой позицией стоят какие-то потребности.

Если «есть позиция», значит, человек за нее держится. Он в нее эмоционально вкладывается, он переживает. И если мы за позицией будем видеть потребности, то становится ясно, что потребности плохими не бывают. Например, потребность гордиться своей страной, в общем, ничего плохого не содержит. Потребность хорошо жить, потребность быть хорошими, потребность, чтобы было «как раньше», когда было хорошо и мы были молоды. Все это понятные человеческие потребности. На уровне потребностей мы очень похожи. Ты хочешь гордиться своей страной, я хочу гордиться своей страной. Но у нас могут быть разные представления о том, чем можно гордиться, а чем нельзя. В общем, если есть возможность, то говорить надо о потребностях. О том, чего человек хочет на самом деле.

На уровне потребностей вполне можно договориться и найти точки соприкосновения. Но это непросто, и это получается именно тогда, когда есть хорошие отношения, есть опора на них. Очень часто за такими идеологическими разногласиями стоит множество претензий друг к другу. А идеологические споры — они как бы такая оболочка.

Людмила Петрановская (Фото DR)

— Что нам делать со страхом? Это ведь страх не за себя: женщины особенно испугались за мужей и детей.

— Прежде всего надо, конечно, понимать, что ни от стресса, ни от страха невозможно сейчас избавиться. Мы на самом деле большую часть времени переживаем не страх, а тревогу. Страх — это ощущение чего-то конкретного, прямо сейчас непременно угрожающего. Если вокруг стреляют — у вас страх. А если вы думаете о том, что вокруг могут начать стрелять, то это тревога.

Тревога хуже. Если есть реальная угроза, вы рассчитываете какой-то вариант того, как поступить. Например, бежать, драться или спрятаться. Поскольку примерно понятны параметры угрозы, то вы на нее адекватно реагируете.

Тревога отличается тем, что вы переживаете о том, что «может быть». Конкретные параметры этого «может» вам пока неизвестны, поэтому ваше воображение, общий кругозор легко рисуют варианты того, что «может быть». И в этот момент мы боимся не чего-то конкретного, а всего, что в принципе может случиться. Но при этом непонятно, что делать, потому что мы не знаем, что же «может быть». Например, если мы уедем, то нам не на что будет жить, мы будем скитаться по чужой стране, мы не найдем работу, мы не найдем жилья, мы не выучим язык, наши дети непонятно в какую школу будут ходить. Или если мы не уедем и останемся здесь, то мужа мобилизуют, мы тоже останемся без средств к существованию». Но в моменте мы боимся и того, и другого.

Уборка — это то, что я могу взять под контроль. Положение на международной арене не могу взять под контроль, а собственную кухню отдраить могу

— Есть ли какой-то аутотренинг, чтобы избавиться от тревожных мыслей, постоянно живущих в нашей голове?

— В таких кризисных ситуациях мы себя чувствуем как «щепка в потоке». То есть мы жили какой-то своей жизнью, у нас были проработаны какие-то способы удовлетворять те или иные потребности, мы там были встроены в какой-то социум, в какие-то процессы производства — чего-то важного. Кто-то учил, лечил, строил… У нас была выстроенная жизнь. Когда начинается кризис, это не то, что мы выбираем.

Переехать в другую страну, когда ты мечтал об этом, — это тоже стресс. Но совершенно другой стресс, если ты принимаешь решение спонтанно и не управляешь им. Это как сравнить «щепку в потоке» и «катерок с мотором», который может выбирать курс и двигаться по нему. Когда ты «щепка в потоке» — это очень разрушительно.

Происходит переживание утраты субъектности. Что «я ничего не решаю, от меня ничего не зависит, происходят какие-то глобальные события, которые несут меня, а я вообще ничего не соображаю, ничего не могу планировать». Для взрослого человека, у которого есть зависимые от него люди, это крайне разрушительно. Он привык, что может планировать и организовывать все заранее. Теперь этого нет.

Справиться с этим помогает все, что возвращает субъектность. Возвращает меня в меня. Возвращает контакт с телом. Дыхательные техники, телесные практики, просто прогулки, принятие душа, баня, бассейн, массаж — все, что вернет контакт с телом. Одно из первых, что прерывается в сильном стрессе, — это контакт с телом. Мы не понимаем, хотим ли мы есть, холодно или жарко, когда мы спали.

К осени люди пришли с ощущением, что «может, рассосется». Но теперь ясно, что «не рассосется»

Важно регулярно спрашивать себя самого о своем состоянии. Нужно физическое движение — неслучайно многие в стрессе начинают, например, убираться. Уборка — это то, что я могу взять под контроль. Положение на международной арене не могу взять под контроль, а собственную кухню отдраить могу. Можно, например, навести порядок в документах, чтобы ничего не искать в последний момент, если понадобится. Навести порядок с деньгами, понимать, есть ли долги, есть ли свободные деньги, есть ли финансовая подушка. Поменять сезонные вещи, понимая, что, возможно, придется уехать и неизвестно, когда вы в следующий раз сможете этим заняться. Такие простые действия успокаивают нервы.

Возвращение субъектности — это планирование. «Я не знаю, что будет, но у меня может быть план A, B, C, D». Эти планы, которые будут зависеть от разных сценариев, можно написать на бумаге. Это поможет не только вернуть себе ощущение земли под ногами, но и будет хорошим подспорьем, когда нужно будет быстро принимать решения. Все это возвращает субъектность, и ты становишься не «щепкой», а «катерочком». 

Материал по теме

— План B в этой ситуации все же ассоциируется с эмиграцией всей семьей, или релокацией, как сейчас комфортнее говорить.

 — У разных людей по-разному. У кого-то это эмиграция, у кого-то это переезд на дачу, уход на удаленку. У кого-то это смена места работы. Например, работа в школе: кто-то не выдерживает психологического давления и решает уйти в частные репетиторы. Это необязательно отъезд, могут быть разные варианты.  

— Сейчас идет вторая волна эмиграции, первой была февральская? 

— Да, людям уже сложно смириться с происходящим! Хочется потрясти головой и сказать: «Ну не может же этого быть …». И ощущение, что это не может долго продолжаться, многих тормозило от принятия кардинальных решений еще весной. Потом вроде как было затишье, жизнь пошла своим чередом. К осени люди пришли с ощущением, что «может, рассосется». Но теперь ясно, что «не рассосется». Думаю, что сейчас вторая волна будет побольше, чем первая.

Очень важно с ребенком про переезд говорить, чтобы у него было свое пространство с вами это обсудить, поплакать, поскучать, потосковать

— Если семья переезжает, вынуждена какое-то время жить в другой стране, как поговорить об этом с ребенком? Я знаю, какой это жуткий стресс, сама я пережила его в марте. Можно ли было как-то подготовиться эмоционально? Какие слова могли бы помочь?

— Помогают не какие-то правильные слова, помогает отношение. Важно держаться подальше от крайностей, от полюсов. Одна крайность — это отрицать свои негативные чувства по этому поводу и чувства ребенка. Это можно услышать от некоторых переехавших: «Как хорошо, что мы уехали. Мы вообще такие молодцы. Мы умнее других!» То есть вся стрессовая, теневая, негативная часть эмиграции отрезается от себя, но, поскольку она все равно есть, это все равно стресс, она как бы проецируется на тех, кто остался. Идея о том, что «я хороший, я принял правильное решение для своей семьи», укрепляется через сливание негатива. Очень важно с ребенком про переезд говорить, чтобы у него было свое пространство с вами это обсудить, поплакать, поскучать, потосковать, вместе посмотреть фотографии, обсудить. Погрустить и поплакать — это нормальное состояние. 

В кризисные времена минуты счастья — это огромный подарок нашей психики

В фильме «Головоломка» у родителей как раз такая была стратегия: все прекрасно, мы переехали, ура! Все хорошо, здесь будет хоккейная команда не хуже, чем там. Но ребенку-то нужна та, а не эта. Ну и, соответственно, от этого появляется раскол, и ребенок скатывается в депрессию.

Другая крайность — это очень сильно драматизировать и усиливать перемены. Нам кажется, что нашего ребенка обидят, что у него не получится, что у нас не получится, что все будет плохо, что мы теперь больше никому не нужны, что мы никогда не выучим этот язык, что мы все потеряли, что надо все с начала начинать. Все это нормальные состояния, но важно, чтобы они не затапливали полностью вас и не затапливали заодно и ребенка, когда мы свою тревогу и фрустрацию обрушиваем на него фонтаном.

Материал по теме

— Наше время характеризуется еще и тем, что мы стали испытывать чувство стыда за минуты счастья. Что с этим делать?

— В кризисные времена минуты счастья — это огромный подарок. Подарок от нашей психики, что она вообще на это способна. Все эти сюжеты, когда между боями солдат сидит и слушает пение птиц — спасибо большое мирозданию за то, что мы так можем и что это случается. Да, апокалипсис, — но в какой-то момент мы можем восхищенно замереть, увидев ежика, нырнув в море, откусив вкусный персик, целуясь с любимым человеком. Другой вопрос, что мы понимаем: среди нашего близкого социального окружения есть много людей в очень тяжелой ситуации, и мы не уверены, что они способны сейчас за нас порадоваться.

Мне кажется, сейчас уместно быть немножко скромнее. У нас же до этого был в другую сторону перехлест: все соцсети были переполнены вот этим «радованием» напоказ. Иногда неизвестно, была ли за этим какая-то радость? Допустим, в Сочи идешь по набережной, на каждом метре какая-нибудь девушка изображает счастье от отдыха, уже иногда замерзшая, посиневшая, уставшая, но выгибает спинку и ловит солнце на ладошку…Сейчас не нужно этого всего.

— Надеемся, что не все столкнутся с чем-то ужасным, но точно все переживут травму свидетеля. Как с ней быть?

— Травма свидетеля возникает в ситуации, когда мы являемся свидетелями насилия и при этом ничего не можем сделать. Обычно у людей, которые смогли вмешаться, защитить, помочь и так далее, травма свидетеля не возникает. Эта травма хорошо описана либо применительно к детям — ребенок сидит под столом, слушает, как маму избивают, — либо применительно к жертвам какого-то массового насилия — один человек убежал, спрятался в кустах и видит, как его близких убивают. То есть сочетание: свидетельство насилия и полная невозможность действия.

При травме свидетеля лучше помогать действиями — любое действие для помощи пострадавшему снижает эффект травмы. Помощь денежная, организационная, сочувствие. При этом, конечно, полностью невозможно отвлечься от того, что происходят с людьми чудовищные вещи, и нормально здесь присоединяться и горевать, злиться и так далее. Главное, чтобы не было замирания в беспомощности, потери субъектности.

Психологическая травма: как она передается из поколения в поколение

11 543

Французский генетик Изабель Мансуй давно проводит опыты на мышах, чтобы понять, как устроен человеческий мозг. Она стала известной еще десять лет назад, когда открыла белковую молекулу, которая отвечает за нашу забывчивость. Очередной опыт ученого оказался удачным.

Под ее руководством группой швейцарских генетиков был проведен эксперимент*, в ходе которого мыши постоянно подвергались различным испытаниям, а затем у их потомства исследовали подверженность стрессу. И результаты оказались удивительными: потомки травмированных мышат имели больший уровень тревожности и депрессивности, чем этого можно было бы ожидать.

Ученым удалось обнаружить определенные молекулы — микроРНК — в сперматозоидах стрессированных родителей, которые, вероятно, влияют на подверженность стрессу у их потомства (микроРНК — небольшие молекулы, которые регулируют работу многих генов, повышая или снижая их активность).

«В генетике существует центральная догма неодарвинизма, согласно которой приобретенные признаки не наследуются, — комментирует Валерий Ильинский, научный директор компании Genotek, сотрудник Института общей генетики РАН. — То есть родители, испытавшие стресс, не должны были бы передавать подверженность ему своим потомкам. Однако пока непонятен механизм влияния этих молекул из сперматозоидов на последующее развитие мыши, ведь молекулы микроРНК сохраняются в клетках относительно непродолжительное время — не более нескольких дней».

Психология сильнее биологии?

Какое значение имеют результаты данного исследования для нас? «Главное, о чем не стоит забывать: опыты, проведенные на животных, невозможно напрямую использовать для анализа человеческой психики, — предупреждает Александра Оксимец, кандидат Московского психоаналитического общества. — Кардинальная разница в том, что ребенок рождается не настолько готовым к жизни, как мышонок. На его развитие гораздо большее влияние, нежели у животных, оказывают воспитание и окружающая среда».

Но как же тогда объяснить статистические данные о высоком количестве самоубийств среди людей, чьи родители пережили серьезные потрясения (например, после войны во Вьетнаме)? Психоаналитики уверены, что гораздо большее значение имеет то, насколько травмированный человек способен воспитать психологически благополучного ребенка.

Александра Оксимец считает, что «травма влияет на родительскую функцию и, как правило, приводит к тому, что человек не может обеспечить своим детям должную заботу. Она разрушает тот психический аппарат, который позволяет перерабатывать и переживать наши тревоги. Вместо него начинают работать защитные механизмы в виде отрицания, например, когда человек отрицает все плохое, что происходит с ним и с его ребенком.

Дети рождаются очень беспомощными, и первому году их жизни сопутствует сильная тревога. И травмированный родитель, не способный справиться с собственными переживаниями, не может помочь своему ребенку переживать эту тревогу благоприятным для него образом — понимать, что мир не страшный и не опасный. Напротив, он бессознательно передает ему свои страхи и боль».

Не убивает, а делает сильнее

Независимо от того, подтвердятся ли результаты исследования Изабель Мансуй о генетической передаче травмы из поколения в поколения, очевидно, что корни этой проблемы лежат в нашей психике. И это тот самый позитивный ключ, который поможет нам избежать этой «пагубной наследственности».

«И от отца, и от матери нам генетически передается огромное количество вещей — то, что мы называем «конституцией» или, в психоанализе, ОНО: темперамент, влечения и сила этих влечений, — рассказывает Александра Оксимец. — И дальше, в процессе созревания и взросления, у нас развивается психический аппарат, который позволяет трансформировать все это в переносимые переживания, чувства, мысли, символические образы, фантазии, сны».

И первый человек, который помогает нам на этом нелегком пути, — мама, которая своей заботой, лаской, вниманием прорабатывает за маленького ребенка все его страхи и тревоги. Именно она формирует у ребенка базовое доверие к миру — ощущение, что окружающая среда не враждебна, что всегда есть тот, кто поддержит и поможет.

Человечество издавна изобрело различные методы проработки и проживания личностных травм. Существует даже мнение, что философия возникла как один из таких способов.

«На сегодняшний день самый эффективный способ проработки травмы — это психотерапия, — комментирует Александра Оксимец. — Она помогает развить способы рефлексии, самореализации, сублимации. Родители, которые сумеют, обращаясь к тем или иным практикам, проработать свою травму, с большей вероятностью защитят своих детей от ее негативных последствий».

Любопытно, что в эксперименте швейцарских генетиков мыши передавали своим детям не совсем травму, а ответную реакцию организма на нее. Более того, исследование показало, что впоследствии они были выносливее к окружающей среде, чем другие мыши, — и их потомство тоже.

«Я бы трактовала это, напротив, как положительную реакцию на травму — своего рода наследственный иммунитет», — замечает психоаналитик.

От травмированного общества к травмированной личности

В XX веке мир пережил множество трагедий, в том числе две мировые войны, фашистские и тоталитарные режимы, техногенные и экологические катастрофы, навсегда перевернувшие жизни миллионов людей. Психологические травмы, полученные участниками и свидетелями этих событий, мы переживаем до сих пор.

По мнению специалистов, только проработка травм на общественном уровне может прекратить эту деструктивную «наследственность». Мы приводим цитаты из работы Вернера Болебера «Воспоминание и историзация: трансформация индивидуальной и коллективной травмы и ее межпоколенческая передача»**:

«Коллективные катастрофы, такие как Холокост, Вторая мировая война, а также репрессии и этническое насилие, помогают осознать, что политические и социальные катастрофы, так называемые man-made disasters … настолько сильно сотрясают общество, что даже поколения спустя мы вынуждены иметь дело с их травматическими последствиями.

Травматическое переживание, вина, стыд … образовали сложное переплетение, воздействие которого не ограничилось одним только первым поколением, но и перешло на поколение следующее. Так, потомки сделались «контейнером» для непроработанного страдания и травматизаций, непризнанной вины и ответственности их родителей…

Поэтому отдельному человеку и не удается включить травматический опыт в повествование более высокого уровня, для этого необходим общественный дискурс об исторической правде травматизирующего события, о его отрицании и защитных механизмах. Только признание причиненной травмы и вины восстанавливает межчеловеческий порядок и тем самым — возможность соответствующего понимания травмы».

^* nature.com/news/sperm-rna-carries-marks-of-trauma-1.15049

^** Вернер Болебер — сопредседатель Комитета по исследовательским проектам Международной психоаналитической ассоциации, главный редактор журнала Psyche, член Международной психоаналитической ассоциации, обучающий аналитик Немецкого психоаналитического общества.

Текст:Юлия Варшавская

Новое на сайте

«Мы — листья на ветру: в мировом конфликте от нас ничего не зависит. Как это принять?»

«Боюсь выглядеть глупой в глазах других — этот страх мешает мне сменить профессию»

В каком возрасте мы наиболее сексуально активны: новое международное исследование

«Депрессия — показатель слабости»: 10 главных заблуждений о психическом расстройстве

Как распознать приближение менопаузы: 7 первых признаков

«Чтобы жить в чужой стране, надо что-то очень любить в ней»: русские эмигранты, которые уехали и не вернулись

Топ-9 способов «вывозить» реальность-2022: проверено редактором Psychologies.ru

Ранняя менопауза: как принять свое новое состояние

Что такое травма поколений и как мы можем исцелиться от нее? — Комплексная терапия

Как терапевты, мы обращаемся к проблемам и чувствам, с которыми в настоящее время сталкиваются наши клиенты, но в некоторых случаях эти проблемы настолько укоренились в человеке или семье, что могут быть вызваны так называемой травмой поколений.

Прежде чем мы перейдем к травмам поколений, было бы полезно глубже объяснить, что означает травма в условиях психического здоровья. Травма описывается как переживание, происходящее в жизни человека, которое причиняет серьезный вред, будь то физический, умственный или эмоциональный. Это может быть глубоко тревожным для человека и может привести к тому, что он потеряет контроль над ситуацией.

Как терапевты, мы описываем травму как «Большую Т», например, смерть родителя, или «маленькую Т», например, перелом руки, в зависимости от того, как долго человек испытывает негативные последствия события. Некоторые люди могут пережить множество «маленьких Т-травм», другие — одну «Большую Т-травму» или же могут испытать и то, и другое одновременно. Некоторыми причинами травмы могут быть потеря любимого человека, стихийное бедствие, проживание с родителем или партнером, который злоупотребляет психоактивными веществами, тяжелая болезнь или травма или наблюдение за актом насилия.

Когда мы переживаем какую-либо травму, у нас возникают как эмоциональные, так и физические реакции. Это может выглядеть как тревога, проблемы со сном, чувство отстраненности или растерянности, наличие навязчивых мыслей или уход от других. У детей это может выглядеть как попытка избежать школы, боли в животе, проблемы со сном, едой, гнев и поведение, направленное на привлечение внимания.

Имея в виду все это, мы можем теперь рассмотреть травму поколений, которая «передается через отношения привязанности, когда родитель пережил травму отношений и оказывает значительное влияние на людей на протяжении всей жизни, включая предрасположенность к дальнейшей травме» (Isobel, S. ., Гудиер М., Фернесс Т. и Фостер К., 2019 г.).

Что все это значит??

Это означает, что мы можем наблюдать, как психологические последствия травмы передаются от одного поколения к другому. Поколенческая травма — это травматическое событие, которое началось за несколько десятилетий до нынешнего поколения и повлияло на то, как люди понимают травму, справляются с ней и исцеляются от нее. Поколенческая травма дает нам, как терапевтам, возможность задаться вопросом Хм, это модель для семьи этого человека? И как мы можем разорвать этот цикл? К счастью для нас, этот объектив становится все более и более распространенным, и ему уделяется более серьезное внимание, чем в прошлом.

Теперь вы можете спросить себя: «Как это проявляется в семьях?» Поколенческая травма может повлиять на самые разные семьи и проявляться такими способами, о которых вы, возможно, и не подозреваете, например: чувства как признак слабости

Это ни в коем случае не является исчерпывающим списком примеров того, как травма влияет на несколько поколений. Это также может проявляться в нездоровых границах отношений и в семьях, которые подсознательно учатся нездоровому поведению для выживания.

Когда мы думаем об истории, на ум приходит множество групп, которые пострадали от травм поколений, таких как потомки порабощения Соединенных Штатов, коренные американцы, беженцы, те, кто испытал злоупотребление психоактивными веществами на протяжении поколений, те, кто пережил детство. плохое обращение или пренебрежение, а также члены семей переживших Холокост, и это лишь некоторые из них.

Фу! Это многое нужно принять. Теперь, что мы МОЖЕМ сделать, чтобы остановить травму поколений?

По словам Бесселя Ван дер Колка (написавшего книгу «Тело ведет счет»), способность чувствовать себя в безопасности — «вероятно, самый важный аспект психического здоровья». Когда мы растем в семье, из-за которой мы чувствуем себя небезопасными, неподтвержденными в своих чувствах и переживаниях, мы можем изо всех сил пытаться преодолеть нашу личную и семейную травму. Одна из наших задач в терапии состоит в том, чтобы помочь нашим клиентам испытать то, что известно как чувство безопасности , то есть чуткие отношения, основанные на безусловном принятии терапевтом мыслей, чувств и переживаний человека.

При консультировании моя работа как терапевта состоит в том, чтобы оценивать моих клиентов целостно, то есть смотреть на человека, его окружение и его прошлое, и работать над тем, чтобы помочь клиенту полностью понять значение своей травмы, чтобы он мог наилучшим образом исцелиться от нее. Это. Когда мы делаем это, это может помочь пролить свет на вопрос «Почему я это делаю?» за негативным поведением, которое влияет на жизнь клиента.

При травме поколений важно помочь клиенту думать с точки зрения выявленной проблемы, которая является чем-то, с чем он родился, а не обязательно проблемой, которую он создал для себя

Здесь, в Ensemble Therapy, мы стремимся служить не только детям и подросткам, но и семьям, чтобы решать проблемы, возникающие из-за травм поколений. У нас есть инструменты, которые помогут вам и вашей семье справиться с травмами поколений и исцелиться от них. Если вы и ваш терапевт обнаружите, что вы, возможно, испытываете травму поколения, ваш терапевт может предложить один из этих видов терапии :

• Theraplay

• родительская терапия взаимодействия с детьми (PCIT)

• Терапия отношениями с родителями (CPRT)

• Семейная игровая терапия

• Семейная терапия

• Работа с помощью Genogram

• 4. чтение о травмах поколений? Вот некоторые из наших любимых!

  • Все началось не с вас: как унаследованная семейная травма формирует нас и как выйти из этого цикла by Mark Wolynn

  • The Body Keeps the Score by Bessel Van der Kolk

  • Intergenerational Cycles of Trauma and Violence: An Attachment and Family Systems Perspective by Pamela Alexander

  Resources 

  Isobel , С., Гудиер, М., Фернесс, Т., и Фостер, К. (2019, 1 января). Предотвращение передачи травм между поколениями: критический интерпретативный синтез. Журнал клинического ухода. https://doi.org/10.1111/jocn.14735

  Ван дер Колк, Б. (2015). Тело ведет счет: мозг, разум и тело в процессе исцеления травмы. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Penguin

  Травма поколений: разрыв порочного круга…

  «Ребенок — отец мужчины».

  Это любимая цитата психиатра IU Health Р. Эндрю Чемберса, доктора медицины. Как и многие врачи и исследователи, Чемберс утверждает, что окружающая среда, в которой растет ребенок, имеет не меньшее, а иногда и большее значение, чем генетика, в определении будущего здоровья ребенка.

  «То, что вы испытываете в детстве и как вы растете, имеет огромное значение для того, каким вы станете во взрослом возрасте», — сказал Чемберс. «В здравоохранении наблюдается рост отхода от этих знаний, потому что мы часто больше сосредотачиваемся на генетике и лекарствах, чем на окружающей среде».

  Лечение и уход за детьми и взрослыми означает решение проблем поколений. Неблагоприятный детский опыт может передаваться из поколения в поколение, как если бы он был наследственным. Но сломать эту травму поколений сложно. Нет простых решений. Это включает в себя сложную сеть понимания проблемы, предотвращения и лечения коренных проблем.

  Что такое неблагоприятный опыт детства (ACE)?

  Неблагоприятный детский опыт (ACE) описывает жестокое обращение, травму или пренебрежение, которые создают токсический стресс в мозгу ребенка, который был связан с физическими заболеваниями и психическими расстройствами во взрослом возрасте. Ребенок, который подвергается насилию или воспитывается без надлежащего ухода, общения и привязанности, имеет более высокий риск:

  • Употребления наркотиков и алкоголя
  • Тяжелого ожирения
  • Депрессии
  • Самоубийства
  • Сердечно-сосудистые заболевания
  • Рак
  • Инсульт

  «Неблагоприятные детские переживания часто происходят из-за различных источников насилия», — сказала Мэри Чиккарелли, доктор медицинских наук, терапевт-педиатр Riley Children’s Health. «Это может быть свидетель или жертва насилия, пренебрежения или жестокого обращения в вашем доме или обществе, близость с кем-то, кто умер в результате самоубийства или подвергся сексуальному насилию в детстве».

  Как правило, родители ребенка, перенесшего ACE, тоже сталкивались с подобным насилием или пренебрежением в детстве. Это эффективно создает порочный круг, который может длиться поколениями.

  Хотя жизнь в бедности считается ACE, не все детские травмы связаны с социально-экономическими группами. Фактически, новаторское исследование, которое впервые представило научные доказательства связи плохих результатов в отношении здоровья с ACE, охватило население, которое почти на 75% было белым и имело высшее образование.

  «Возможно, ваш риск ACE выше в районах, где вы можете стать свидетелем стрельбы из проезжающего мимо автомобиля, чем если бы вы жили в более богатых районах», — сказал Чиккарелли. «Но стать свидетелем злоупотребления алкоголем или насилия со стороны интимного партнера в вашем доме может случиться в любой культуре и в любом социально-экономическом слое».

  ACE по номерам

  Одной из групп населения, которая почти неизбежно переживает детскую травму, являются дети в приемных семьях. Эти дети сталкиваются не только с отсутствующими родителями, но и с разобщенностью, нестабильностью и травмами, вызванными каким-либо событием, вызвавшим их изгнание из дома.

  Учтите: почти у половины всех детей в США есть хотя бы один ACE. У детей с высоким риском жестокого обращения, например, в приемных семьях, 91% имеют по крайней мере один ACE к шести годам. И, вероятно, еще несколько к 16 годам.

  Это слова Пегги Бокс, Массачусетса, специалиста по охране психического здоровья из клиники Foster Care Bridge в детской больнице Райли.

  «Они начинают цикл, который накапливает все больше и больше травм», — сказал Бокс.

  По сравнению со своими сверстниками дети с тремя или более ACE имеют:

  • В три раза больше шансов неуспеваемости
  • В шесть раз больше шансов иметь поведенческие проблемы
  • В пять раз больше шансов иметь проблемы с посещаемостью

  Выявление ACE: добраться до корня травм поколений

  Эксперты говорят, что для того, чтобы разорвать порочный круг неблагоприятных детских травм, необходимо выявить ACE и лечить травму как можно скорее. В идеале это должно произойти до того, как молодые люди начнут заводить собственных детей.

  «Сравнение между ACE и генетикой очень интересно, потому что ACE, как правило, передаются из поколения в поколение, как если бы они были генетическими, но это культура, которая передается из поколения в поколение в семьях», — сказал Чемберс. «Если у вас есть адекватная помощь в области психического здоровья и зависимости, предоставляемая взрослому населению, особенно тем, у кого есть дети и которые их воспитывают, — это лучший способ разрушить ее».

  В некотором смысле понимание своего показателя ACE можно сравнить с передачей гена высокого кровяного давления: если вы знаете, что подвергаетесь риску, вы можете начать внедрять привычки и лекарства, чтобы снизить вероятность возникновения проблем в будущем. Родители, которые осознают свой риск ACE, могут получить помощь, чтобы не передать их своим детям.

  «Профилактика начинается до и во время беременности, следя за тем, чтобы мама не забеременела, пока она не будет готова родить еще одного ребенка. Это означает консультирование матерей по вопросам контрацепции при осмотре новорожденных», — сказала Дорота Щепаняк, доктор медицинских наук, педиатр Riley Children’s Health. «Если мы сможем рассказать беременным женщинам о том, как отсутствие лечения диабета снизит интеллект их ребенка, они могут подумать об изменении поведения».

  «Профилактика также включает в себя поощрение участия отца в жизни своего ребенка и поддержку этих отцов в развитии их ролей», — добавил Чиккарелли. «Прежде чем они испытают такой стресс, что не смогут функционировать, родители должны получить поддержку — либо естественно в социальных кругах, либо через такие программы, как Healthy Families или Parent Cafés, чтобы они могли получить помощь, когда они в ней нуждаются».

  Хотя некоторые уроки воспитания могут быть новыми для всех будущих матерей, Щепаняк говорит, что существует множество привычек в воспитании детей, которые некоторые родители просто не испытали в детстве. Это лишает их возможности обеспечивать ими собственных младенцев.

  Одной из частых проблем является скорость отклика. Это создает привязанность между родителем и ребенком. Этому также может помешать депрессия матери.

  «Когда ты в депрессии, ты вялый и не реагируешь. Вы не можете взаимодействовать со своим ребенком или делать отзывчивые выражения лица, которые передают связь», — сказал Щепаняк.

  Она сказала, что они используют интерактивную терапию родителей и детей. Эта терапия помогает родителям правильно разговаривать, играть и формировать эмоциональные реакции со своими детьми. Они также учат родителей, насколько важно чтение для ребенка для расширения словарного запаса и снижения стресса.

  «По сути, мы помогаем родителям стать лучшими родителями», — сказал Щепаняк.

  Хотя это не обязательное образование, эксперты говорят, что отправка ребенка в дошкольное учреждение может помочь тем, кто живет в стрессовой среде. Дошкольное учреждение дает этим детям безопасную гавань, в которой они могут учиться и расти.

  «Очень важно выявить травму на ранней стадии, чтобы мы могли остановить будущие ACE и привлечь этих детей к ранним вмешательствам, основанным на фактических данных, таким как Fist Steps, программы Head Start, развивающие дошкольные или более ориентированные на травму вмешательства, такие как психотерапия родитель-ребенок или терапия взаимодействия родителей и детей, которая, как было показано, противодействует неблагоприятным последствиям травмы в раннем детстве», — сказал Бокс.

  «Я отправляю некоторых из моих наиболее пострадавших пациентов в дошкольные учреждения и вижу, как они быстро растут», — добавил д-р Щепаняк.

  Непростое решение: «Проблема не в ребенке, а в ACE»

  Возможно, наиболее сложным аспектом неблагоприятных детских переживаний является их разрешение. Хотя это звучит нелогично, эта травма не может быть полностью вылечена педиатрической помощью. Доктор Чемберс описывает эффективный подход к урегулированию хаоса и уменьшению вреда посредством:

  • Ограничение хаоса или потрясений в жизни ребенка
  • Введение границ
  • Достижение регулярности в расписании
  • Помощь родителям избежать уголовного правосудия педиатры всегда сталкиваются с категорией «отставание в развитии» или замедление роста, которое происходит с очень маленькими детьми и младенцами, которые подвергаются жестокому обращению и пренебрежению. Реального вмешательства нет, потому что проблема не в ребенке, а в ACE, которые его окружают», — объяснил Чемберс, директор Лаборатории трансляционной нейробиологии двойной диагностики и развития в Медицинской школе IU.

    Семье, в которой есть ребенок, страдающий ночным недержанием мочи, болями в животе или задержкой роста, может потребоваться дополнительная помощь, которую не может прописать врач. В некоторых ситуациях единственный кормилец семьи может потерять работу, или в холодильнике нет еды, или семья, потерявшая дом, вынуждена жить с другом, который жестоко обращается с детьми.

    Чтобы начать распутывать спусковой крючок детской травмы, поставщик медицинских услуг должен использовать больше ресурсов, чем те, которые доступны через традиционную медицину.

    «Одним из преимуществ ухода как за детьми, так и за взрослыми является то, что я могу перейти от удовлетворения потребностей ребенка к способу расспроса родителей об их психическом здоровье. Если родитель подтверждает депрессию или раскрывает ситуацию насилия со стороны интимного партнера, врачи должны знать ресурсы и способы решения этой проблемы», — сказал Чиккарелли. «Последние 20 лет мы говорили о домашнем насилии и послеродовой депрессии у матерей, но по мере того, как наше понимание ACE продвигается вперед, мы уделяем больше внимания общему психическому здоровью, когнитивным способностям и системе поддержки родителей».

    Бокс работает с приемными опекунами над созданием «линзы с информацией о травмах», с помощью которой они могут помочь ребенку выздороветь в долгосрочной перспективе. В то время как молодой мозг уязвим для повреждений от токсического стресса, этот орган также обладает пластичностью, которая позволяет детям развивать устойчивость, которая способствует выздоровлению.

    «Одним из видов поведения, которое мы часто наблюдаем у травмированных детей, являются истерики. В то время как вы можете отправить не травмированного ребенка на тайм-аут за истерику, мы рекомендуем приемным родителям использовать процедуру «время», чтобы не исключать ребенка из отношений, над исцелением которых мы так усердно работаем», — сказал Бокс. «Воспитатели могут помочь детям регулировать свои эмоции и поведение, когда они остаются с ними на связи. Опекун — это надежная база, которая помогает ребенку путешествовать и исследовать окружающую его среду. Убежище обеспечивает ребенку безопасность и регулирование, когда что-то становится для него непосильным».

    На самом деле, устойчивость — это важнейшая способность детей развиваться независимо от обстоятельств.

    «Нам необходимо повышать сопротивляемость детей, независимо от того, какой токсический стресс они испытывают», — добавил д-р Щепаняк. «Если у мальчика недостаточно выносливости, чтобы играть в футбол, может ли он быть фотографом команды? Если родители сосредоточатся на отдельном ребенке, признают его сильные стороны, а затем наделяют его силой, поддерживают и искренне хвалят, родители могут создать связь и устойчивость в своих детях, которые помогут им преодолеть трудности во взрослой жизни».

    Устранение ACE с помощью совместной комплексной помощи

    Неблагоприятный детский опыт создается в паутине нескольких поколений, сотканной из культуры, травм и плохих результатов в отношении здоровья. Таким образом, ответ здравоохранения должен быть столь же сложным. Один из способов, с помощью которого IU Health решает проблемы с АПФ у пациентов, — это интегративное лечение.

    В этой модели используется командный подход, объединяющий психиатрическую помощь и лечение зависимостей под одной крышей для молодых людей, которые репродуктивно активны, сказал Чемберс.

    «Когда вы делаете это, психотерапия помогает исправить родительский опыт, а взаимодействие между пациентом и психотерапевтом действительно может исправить ущерб отношениям, поскольку эти люди получают терапию через позитивные, поддерживающие отношения, а не негативные или эксплуататорские. «, — сказал Чемберс.

    Ключом к этой сети поддержки является объединенная команда поставщиков медицинских услуг, которые вместе движутся к одной цели. В Детской больнице Райли к ним относятся социальные работники, специалисты по детской жизни, специализированная группа по предотвращению жестокого обращения с детьми и полный спектр клинических специалистов — от детской психиатрии до тренеров по травмам, — работающих вместе для поддержки семей.

    «Все врачи и поставщики медицинских услуг должны общаться друг с другом и формировать сообщество вокруг пациента и семьи», — сказал Щепаняк. «Общение имеет решающее значение — будь то общение акушера с педиатром, семейным врачом или специалистами — для предотвращения ошибок и обеспечения лучшего ухода».

    Квалифицированные психотерапевты лечат практически весь спектр психических заболеваний и зависимостей. Они также предоставляют лекарства для лечения различных тревожных расстройств и расстройств настроения, связанных с детской травмой, включая депрессию, посттравматическое стрессовое расстройство, биполярное расстройство и шизофрению.

    «Теперь вы предоставили родителям команду людей, которые заботятся о них и поддерживают их, а также базу людей, помогающих им с их родительскими навыками таким образом, чтобы они не подвергались уголовному преследованию», — сказал Чемберс.

    В конечном счете, доставка родителей к стартовой линии для получения необходимой им помощи часто является одним из самых больших препятствий. Некоторые взрослые испытывают стигматизацию в связи с лечением психических заболеваний или просто не осознают, как это может помочь.