Скажите за что скажите люди мучают друг друга: Монолог Андрея Миронова из фильма «Фантазия Фарятьева» ⋆ Психология третьего тысячелетия

Скажите… За что, скажите, люди мучают друг друга? И любят — мучают, и не любят — мучают. Вот и я веду себя жестоко, бестактно. Павлик, вы хороший человек, добрый. Но что я могу сделать? Вот вы говорите, что любите меня. А я вас

Это чужой компьютер
Забыли пароль?

1. Главная

2. Философия, Психология

3. Психология

4. Закрытый вопрос

1. Психология
2. Закрытый вопрос

• Бизнес, Финансы
• Города и Страны
• Досуг, Развлечения
• Животные, Растения
• Здоровье, Красота, Медицина
• Знакомства, Любовь, Отношения
• Искусство и Культура
• Компьютеры, Интернет, Связь
• Кулинария, Рецепты
• Лингвистика
• Наука и Техника
• Образование
• Общество, Политика, СМИ
• Отдельная Категория
• Прочее
• Путешествия, Туризм
• Работа, Карьера
• Семья, Дом, Дети
• Спорт
• Стиль, Мода, Звезды
• Товары и Услуги
• Транспорт
• Философия, Психология
• Мистика, Эзотерика
• Прочее непознанное
• Психология
• Религия, Вера
• Философия
• Фотография, Видеосъемка
• Юридическая консультация

Юмор

Закрыт 5 лет

~ СКАЗКА ~

Верховный Наставник (125427)

Так что я могу сделать?

Дополнен 5 лет назад

#человек

Мы платим до 300 руб за каждую тысячу уникальных поисковых переходов на Ваш вопрос или ответ Подробнее

Sergey-2307

Наставник (47101)

Не сделать больно тем, кто не себя любит.

Аксинья

Мудрец (12563)

Ничего, сердцу не прикажешь.

Не люблю это ощущение, что меня человек знает, а я его нет… Вот почему они так себя ведут, ещё и дрязнятся этим?((( Рррр…

«Я стараюсь быть хорошим человеком не для вас, а для себя. Потому что каждый из вас может от меня уйти, а я от себя — нет.» (инет) … А вы хороший человек???

Вот что Вы за Люди… все мне только и говорят… Какая же Красивая…. моя Спутница в БЕЛОМ… а про меня ни одна собака ХОРОШЕГО слова не сказала… как так то????? О_О

Человек говорит: «Коммунизм это для меня и есть фашизм». Это вот как так? Словарное значение этих слов человека не интересует? Он сам себе там что-то навыдумывал?

Вот так и в жизни…Одна ошибка,и вся жизнь меняется…А может все таки должно было быть?Может это и хорошо,что из за каких то обстоятельств люди,любя друг друга не женятся. ..Значит их ждет что то другое….?))

У меня к вам хороший такой, пятничный, вопрос.. Вот живет человек в стране, в которой он родился, вырос, женился, работает, но при всем при этом не любит он свою страну. А чего тогда он в ней живет, не уезжает туда, где лучше, по его мнению?

Тут так много, хороших, добрых людей…но почему то все далеко от меня живут…..ну что тут сделать можно?))

Вот я всегда думала..Если людям что то не нравится во мне , это не мои проблемы и веду себя так же

У меня в прошлую субботу женился сын.И в ЗАГСе я встретилась с бывшим мужем. Я его с ГРОМАДНЫМ трудом узнала…вернее не столько узнала, сколько УГОВОРИЛА себя, что это он. С вами бывало такое, что вы…не можете узнать хорошо знакомого человека?

Борисовна сказала : » А за что меня не любить ? » И — вопрос … а Вас есть за что ? Уж лучше самому знать нежели о человеку шикать будут за спиной …

впечатление от конкурсного спектакля «Амурской осени» — Амурская правда, новости Благовещенска и Амурской области

20. 09.2015, 13:00Амурская осень

«За что, скажите, люди мучают друг друга? Почему? И любят — мучают, и не любят — мучают» — пожалуй, это главный вопрос, на которой герои спектакля «Фантазии Фарятьева» и зрители пытаются найти ответ. Это история о любви, о желании быть счастливым и понятым, но в то же время об эгоизме и жестокости, в которых близкие друг другу люди не отдают себе отчета.

Вопрос задает главная героиня Саша. Вместе с мамой и младшей сестрой они живут в маленькой квартирке в провинциальном советском городке. В Шуру, как ее называют дома, влюбляется чудаковатый и нелепый стоматолог Павел Фарятьев. Он как будто не от мира сего, живет в своих фантазиях, верит в инопланетян и теорию внеземного происхождения человечества. В мире Саши, где все измучены земными проблемами, неустроенностью жизни, теории, или фантазии, Фарятьева тем более выглядят странными.

Одноименная пьеса Аллы Соколовой имеет долгую жизнь на российской сцене. Ее ставили неоднократно, впервые спектакль по ней поставил в 1976 году Сергей Юрский на сцене БДТ. Он же исполнил главную мужскую роль. В роли Любы, младшей сестры Саши, дебютировала молодая Светлана Крючкова. Несколькими годами позже пьеса получила жизнь на экране. Двухсерийный фильм снял Илья Авербах с Мариной Нееловой и Андреем Мироновым в главных ролях. В современной России пьеса тоже не теряет актуальности и востребована у театральных режиссеров. В конкурсе антреприз «Амурской осени» представлена работа режиссера Родиона Овчинникова. Роли исполнили Татьяна Арнтгольц, Сергей Горобченко, Алена Хмельницкая, Елизавета Саксина.

В этой постановке режиссер помогает зрителю докопаться до сути проблем, глубже понять конфликт с помощью декораций. Сюжет никак не связан с морем, за исключением того, что глава семейства моряк, его почти никогда нет дома. Нет его и в тот момент, когда происходит действие пьесы. Тем не менее на переднем плане сцены, в квартире, стоит штурвал, над кроватью висит рында. В глубине зала натянут не то экран для проекций, не то парус. На экране-парусе в разных сценах появляется море, героини ходят в тельняшках, звучит песня Леонида Утесова «Раскинулось море широко». Неслучайно запевает ее мать. В отсутствии мужа, она полностью взяла на себя роль и капитана, и заодно всей команды их корабля под названием семья. Она ведет корабль по морю жизни, порой больше «вахту не в силах стоять». В одной из сцен мать Саши и Любы и вовсе превращается в бурлака.

— В спектакле много режиссерских находок в использовании декораций. Особенно моря, паруса. Море — это неизвестность, это всегда надежды. В заключительной сцене первого действия герои пошли в неизвестный путь вместе. Это очень символично. Они друг друга поняли и приняли. Море — это и символ семейственности: муж уходит — жена ждет. Здесь много значений. Я увидела в этом все положительное. Я восхищена, как режиссер обыграл декорации, — поделилась своими впечатлениями гость фестиваля, режиссер конкурсного фильма «Клетка» Элла Архангельская.

Каждый герой этой истории страдает от непонимания, каждый мечтает о любви и счастье. Но при этом каждый из них зациклен лишь на своих чувствах — от матери, которую на самом деле не волнуют переживания дочерей (она сама все за них решила: Саша выйдет замуж, пусть даже за нелюбимого, а Люба отправится к родственникам в Одессу) до Фарятьева с его тонкой душевной организацией. Даже он оказывается глух, когда Люба говорит ему о своей любви.

Совсем недавно он готов был на все, чтобы заслужить любовь Саши, а теперь он оказывается встает на ее место. И ему нет дела до чувств влюбленной девушки. Саша оказывается глуха не только к чувствам Фарятьева, но и мамы и сестры. Она убеждает Любу, что они будут жить вместе, обещает совместное счастливое будущее, но тут же забывает обо всем. Символична и финальная сцена: мать читает никому не нужное письмо. Она не замечает, ей и не интересно, куда ушла Саша. Она уже все решила, в ее представлении уже сложилась идеальная картина будущего и не важно, что кроме ее самой такой расклад никого не сделает счастливым. Вряд ли кто-то из героев будет счастлив. Саша ставит неразрешимый вопрос. Даже самые близкие люди не в силах жить и не обижать друг друга.

Прав оказывается Фарятьев, говоря об одиночестве людей: «Мы мучимся над мелкими, никому не нужными проблемами, мы тратим наши мысли и чувства впустую, мы от рождения смотрим себе под ноги, только под ноги. Помните, как с детства нас учат: «Смотри себе под ноги… Смотри не упади…» Мы умираем, так ничего и не поняв: кто мы и зачем мы здесь. А между тем где-то глубоко в нас живет одно стремление: туда, ввысь, домой!»

Материалы по теме

Гран-при фестиваля «Амурская осень» взял фильм «Ева» режиссёра Андрея Бурмистрова19.09.2022, 11:39Скончался народный артист СССР Армен Джигарханян14.11.2020, 16:14Лиза Арзамасова показала амурчанам спектакль, который сама придумала, поставила и сыграла20.09.2020, 17:42Танцевали чечетку и пели на китайском: фоторепортаж с церемонии открытия фестиваля «Амурская осень»15.09.2019, 11:25В Благовещенске пройдет дополнительный спектакль с Максимом Авериным и Анной Якуниной17.08.2018, 16:02Facebook как надгробие: Андрис Булис показал амурчанам моноспектакль о плюсах и минусах соцсети24. 09.2016, 16:50Сегодня исполнилось 93 года со дня рождения земляка амурчан Леонида Гайдая30.01.2016, 16:19Актер Егор Баринов: «Когда ты шутишь, а зритель не смеется — это страшно»14.10.2015, 07:49Сергей Варчук: «Мечтаю открыть приют для животных»07.10.2015, 08:55Павел Трубинер: «Самая большая тяжесть в жизни — лежать на диване»06.10.2015, 08:13Благовещенская семья встречала звездных гостей «Амурской осени» в тельняшках03.10.2015, 08:41

Обычный человек с удивительной легкостью становится палачом

Большинство людей считают, что мучить другого человека способно лишь меньшинство. Утопление требует использования физических ограничений — возможно, только после физической борьбы — если пленник добровольно не подчиняется этому процессу. Шлепать или бить другого человека, подвергать его воздействию экстремальных температур, бить его электрическим током, требуют активных других, которые должны схватиться и, возможно, подчинить себе пленные, внушительные уровни физического контакта, нарушающие все нормы межличностного взаимодействия.

Пытать кого-то нелегко, а подвергать пыткам другого человека — это стресс для всех, кроме самых психопатов. В « Никто из нас не был таким до » (2010) журналист Джошуа Филлипс рассказывает истории американских солдат в Ираке, которые обратились к жестокому обращению с заключенными, мучениям и пыткам. После удаления с театра военных действий и товарищества батальона следуют сильное, устойчивое и инвалидизирующее чувство вины, посттравматическое стрессовое расстройство и злоупотребление психоактивными веществами. Самоубийство не редкость.

Что нужно обычному человеку, чтобы пытать кого-то другого — возможно, убить его электрическим током, вплоть до (кажущейся) смерти? В одном из самых известных экспериментов в области социальной психологии покойный Стэнли Милгрэм из Йельского университета исследовал условия, при которых обычные люди были бы готовы подчиниться указаниям авторитетного лица и убить другого человека электрическим током. Историю этих экспериментов часто рассказывали, но стоит рассказать о них еще раз, потому что они продолжают, спустя более 40 лет и после многих успешных повторений, сохранять свою способность шокировать совесть и иллюстрировать, как люди подчиняются требованиям общества. власть.

Милгрэм по объявлению пригласил представителей общественности посетить его лабораторию, чтобы исследовать влияние наказания на обучение и память. Испытуемых представили другому участнику и сказали, что этого человека будут бить током всякий раз, когда они неправильно запоминают слова, которые должны были выучить. Этого другого человека — на самом деле актера, который на самом деле не испытывал никакой боли или дискомфорта — привели в комнату и подключили к чему-то, похожему на набор электрошокеров. Актер общался через двусторонний динамик с субъектом, который сидел во второй комнате перед большой коробкой с циферблатом, который, как утверждается, способен подавать электрический ток от 0 до 450 вольт. В разных точках циферблата были указаны различные опасности, связанные с определенным уровнем удара. Экспериментатор (авторитетная фигура) был ученым в белом халате, который давал инструкции ничего не подозревающему испытуемому; этот человек применял электрический шок всякий раз, когда актер совершал ошибку, и очевидный дистресс актера увеличивался по мере увеличения уровня тока.

В начале этих экспериментов Милгрэм проверил свои экспериментальные протоколы. В целом был сделан вывод, что подавляющее большинство людей никогда не приблизится к наивысшему уровню шока: они воздержатся от удара током актера задолго до того, как будет достигнута максимальная точка на циферблате. Однако Милграм обнаружил, что около двух третей участников теста дошли до максимального шока. Если испытуемый указывал на какие-либо опасения, экспериментатор использовал словесные утверждения, такие как: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали». внешним миром, будет рассматриваться как свидетельство крайней психопатии и отсутствия эмпатии.

Какой урок можно извлечь из этих экспериментов? Если власть дает добро, люди готовы причинить кажущуюся крайнюю боль другому человеку по тривиальным причинам, а именно из-за очевидной неспособности вспомнить слова из списка.

Результаты Милгрэма были замечательными и привели к взрыву исследований в области психологии послушания. В период с 1968 по 1985 год было проведено 18 успешных повторений его первоначального исследования и несколько более поздних повторений с множеством различных переменных, заслуживающих подробного изучения.

Например, в 2010 году психологи Микаэль Дамбрун и Элиз Ватине из Университета Блеза Паскаля во Франции не использовали обман; участникам сказали, что учащийся был актером, симулирующим шок. Тем не менее, некоторые результаты выделяются: участники сообщили о меньшем беспокойстве и стрессе, когда учащийся был выходцем из Северной Африки. И участники, которые демонстрировали более высокий уровень правого авторитаризма и проявляли более высокий уровень гнева, с большей вероятностью также демонстрировали высокий уровень послушания.

Дальнейшее воспроизведение работы Милгрэма было предпринято в 2014 году Лораном Беге из Университета Гренобля и его коллегами, которые перенесли парадигму Милгрэма в обстановку телевизионного игрового шоу. Здесь были проверены три условия: «стандартное условие Милгрэма» с использованием голоса авторитета; условие «социальной поддержки», при котором сообщник вмешивается, чтобы сказать, что шоу должно быть остановлено, потому что оно аморально; и условие «ухода хозяина», при котором ведущий уходит, оставляя участников самим решать, продолжать ли им. В стандартном состоянии послушания было 81%, а в состоянии ухода хозяина — только 28%.

Команда также обнаружила два личностных конструкта, умеренно связанных с послушанием: покладистость и добросовестность. Это диспозиции, которые действительно могут быть необходимы для добровольного или невольного участия в программе принудительных допросов или пыток. Интересно, что лица с более мятежным характером (например, участники забастовки) чаще применяли электрошок менее интенсивный. Конечно, институты обычно не выбирают бунтовщиков для работы с секретными программами: Эдвард Сноуден — исключение, а не правило.

Люди могут пренебречь своим моральным компасом, когда присутствует авторитетная фигура и этого требуют институциональные обстоятельства

Работа Милгрэма и последующие повторения — не единственные исследования, раскрывающие некоторые потенциальные психологические механизмы палача. В начале 1970-х годов психолог Филип Зимбардо провел эксперимент, чтобы выяснить, что произойдет, если взять людей — в данном случае студентов-психологов — случайным образом, разделить их на «заключенных» и «тюремных охранников», а затем поместить их в тюрьме» в подвале факультета психологии Стэнфордского университета. И снова наблюдались заметные эффекты на поведение. Назначенные тюремные охранники во многих случаях становились очень авторитарными, а их заключенные — пассивными.

Эксперимент, который должен был длиться две недели, пришлось прекратить через шесть дней. Тюремные охранники в некоторых случаях вели себя оскорбительно и начали использовать деревянные дубинки как символ статуса. Они использовали зеркальные солнцезащитные очки и одежду, имитирующую одежду тюремного охранника. Заключенные, напротив, были одеты в тюремную одежду, назывались по номерам, а не по именам, и носили цепи на лодыжках. Примерно в трети случаев охранники становились садистами. Они притесняли заключенных, в качестве наказания навязывали им длительные прогулки, отказывали им в доступе в туалеты и снимали с них матрасы. Эти заключенные еще несколько дней назад были однокурсниками и не были виновны в совершении какого-либо уголовного преступления.

Сценарий привел к тому, что Зимбардо называл деиндивидуализацией, когда люди могли определять себя в соответствии со своими ролями, а не с собой или своими этическими стандартами личности. Эти эксперименты подчеркивают важность институционального контекста как движущей силы индивидуального поведения и степень, в которой институциональный контекст может заставить людей преобладать над своими индивидуальными и нормальными предрасположенностями.

Объединенная история, которая возникает из экспериментов Милгрэма по послушанию и тюремных экспериментов Зимбардо, бросает вызов наивным психологическим взглядам на человеческую природу. Такие взгляды могут свидетельствовать о том, что у людей есть внутренний моральный компас и набор моральных установок, и что они определяют поведение почти независимо от обстоятельств. Однако формирующаяся позиция гораздо сложнее. У людей может быть свой собственный моральный компас, но они способны отвергнуть его и применить суровые наказания к другим, когда присутствует авторитетная фигура и этого требуют институциональные обстоятельства.

Как ни странно, многие люди, пытавшие других, сильно расстраиваются из-за того, что они сделали, и некоторые, если не многие, платят за это высокую психологическую цену. Почему это?

Люди — существа сопереживающие. За некоторыми исключениями, мы способны имитировать внутренние состояния, которые испытывают другие люди; причинение боли или стресса другому человеку сопряжено с психологическими издержками для нас самих.

Те из нас, кто не психопаты, не деиндивидуализированы и не действуют по указанию высшей инстанции, действительно обладают существенной способностью делиться переживаниями другого человека – эмпатией. За последние 15–20 лет нейробиологи добились значительных успехов в понимании систем мозга, участвующих в эмпатии. В чем разница, например, между тем, чтобы переживать боль самому, и тем, чтобы наблюдать боль другого человека? Что происходит в нашем мозгу, когда мы видим другого человека, страдающего от боли или страданий, особенно того, с кем у нас близкие отношения?

Одним из самых замечательных открытий в области визуализации мозга стало неоднократное подтверждение того, что, когда мы видим другого человека, страдающего от боли, мы испытываем активацию в нашей матрице боли, которая соответствует активации, которая произошла бы, если бы мы переживание одних и тех же болезненных раздражителей (без сенсорного входа и моторного выхода, потому что мы не испытали прямого нападения на поверхность тела). Эта основная реакция объясняет внезапный шок и стресс, которые мы испытываем, когда видим, как кто-то получает травму.

во время состояний эмпатии люди не испытывают слияния своего «я» с психологическим состоянием другого о боли другого человека. Команда начала с наблюдения, что боль у других часто провоцирует просоциальное поведение, такое как утешение, которое происходит естественным образом, но в ситуации пыток такое просоциальное поведение необходимо активно подавлять. Исследователи сравнили распространенные болезненные ситуации, такие как защемление пальца дверью, с фотографиями искусственных конечностей, застрявших в дверных петлях. Испытуемых просили представить, что они переживают эти ситуации с точки зрения себя, с точки зрения другого человека или с точки зрения протеза. Они обнаружили, что матрица боли активируется как для само-, так и для ориентированного на других воображения. Но некоторые активированные области мозга также различали себя и других, в частности, вторичная соматосенсорная кора, передняя поясная кора и островок.

Другие эксперименты были сосредоточены на проблеме сострадания. В 2007 году Мийамаариа Саарела из Хельсинкского технологического университета и его коллеги изучили суждения испытуемых об интенсивности страданий у пациентов с хронической болью, которые вызвались провоцировать свою боль и тем самым усилить ее. Они обнаружили, что активация мозга данного наблюдателя зависела от их оценки интенсивности боли в чужом лице, а также сильно коррелировала с собственной самооценкой эмпатии.

Такие исследования показывают, что люди очень способны сочувствовать боли другого; что механизмы, с помощью которых они это делают, вращаются вокруг мозговых механизмов, которые также активируются, когда человек испытывает боль; но что дополнительные мозговые системы задействуются, чтобы различать переживание собственной боли и переживание боли другого. Другими словами, в состояниях эмпатии люди не испытывают слияния себя с психологическим состоянием другого. Мы продолжаем ощущать границу между собой и другими.

Это оставляет нам когнитивное пространство для рациональной оценки альтернатив, которые невозможны, когда человек испытывает настоящий стрессор. Независимо от того, насколько велика наша способность идентифицировать себя с другими, некоторые элементы отсутствуют, потому что мы не испытываем непосредственно сенсорные и моторные компоненты стрессора. Нам не хватает способности в полной мере проникнуть в состояние другого человека, который подвергается стрессу хищника и испытывает крайнюю потерю контроля над своей собственной телесной неприкосновенностью. Это пространство известно как разрыв эмпатии.

В 2011 году Лоран Нордгрен из Северо-Западного университета в Иллинойсе и его коллеги исследовали разрыв в эмпатии в ходе блестящей серии экспериментов, посвященных тому, что представляют собой пытки.

Первый эксперимент касается последствий одиночного заключения. Исследователи вызвали социальную боль — то, что люди чувствуют, когда они исключены из участия в социальной деятельности или когда их способность участвовать в социальной принадлежности притупляется другими. Они использовали онлайн-игру с бросанием мяча, якобы с двумя другими игроками, но на самом деле полностью запрограммированную. Участники были зачислены в одном из трех условий. В условиях отсутствия боли мяч подбрасывался им в одной трети случаев, что соответствует полному вовлечению и полному равенству в игре. В условиях социальной изоляции/социальной боли мяч подбрасывался им только в 10% случаев — они якобы были исключены из полноценного участия в игре двумя другими игроками, и, таким образом, должны были ощутил боль социального отторжения. Субъекты управления вообще не играли в игру.

Затем исследователи провели для всех второе исследование, которое явно не имело отношения к первому. Субъектам давали описание практики одиночного заключения в тюрьмах США и просили оценить тяжесть боли, которую эти практики вызывают. Как и предсказывали авторы, группа, испытывающая социальную боль, воспринимала одиночное заключение как более суровое, чем группа, не испытывающая боли, и контрольная группа, а группа, испытывающая социальную боль, почти в два раза чаще выступала против длительного одиночного заключения в тюрьмах США.

Университетские профессора, выступающие за применение пыток, на самом деле не использовали дыбу, чтобы вызвать у студентов воспоминания о забытых лекциях.

Во втором эксперименте участники использовали собственную усталость, чтобы выяснить, влияет ли это на их суждения о лишении сна как о тактике допроса. Участниками была группа студентов MBA, занятых неполный рабочий день, которые работали полный рабочий день и должны были посещать занятия с 18:00 до 21:00. Группа такого типа дает большое преимущество. Вы можете манипулировать внутри одной группы степенью усталости людей, заставляя их измерять свой собственный уровень в начале трехчасового занятия, а затем еще раз в конце занятия. Как и следовало ожидать, испытуемые очень устают после целого дня работы, а затем посещают сложные занятия в вечерней школе. Половину студентов попросили оценить серьезность лишения сна в качестве инструмента для допроса в начале урока. Другую половину попросили оценить это в конце занятия, после того как их собственная усталость была на очень высоком уровне. Исследователи обнаружили, что утомленная группа считала лишение сна гораздо более болезненным методом, чем неутомленная группа.

В третьем эксперименте участники помещали недоминирующую руку в ледяную воду, заполняя анкету относительно силы боли и этичности использования холода как формы пытки. Субъекты контрольной группы опускали руку в воду комнатной температуры, пока заполняли анкету. Третья группа помещала руку в холодную воду на 10 минут, выполняя не относящееся к делу задание, а затем заполняла анкету, не опуская руку в воду. Реальное переживание холода оказало поразительное влияние на суждения испытуемых о болезненности холода и его использовании в качестве тактики получения информации. Короче говоря, исследователи обнаружили разрыв в эмпатии. Воздействие холода за 10 минут до ответа на вопросы также оставило пробел в эмпатии, ставя под сомнение представление о том, что люди, которые испытали боль от допроса в прошлом — например, следователи, испытавшие боль во время обучения, — находятся в лучшем положении, чем другие, чтобы оценить этичность их тактики.

В заключительном эксперименте одна группа испытуемых должна была стоять на открытом воздухе без куртки в течение трех минут при температуре чуть выше нуля. Вторая группа опускала руку в теплую воду, а третья — в ледяную. Затем каждая группа должна была оценить виньетку о наказании холодом в частной школе. Исследователи обнаружили, что группы с холодной погодой и ледяной водой давали более высокие оценки боли и гораздо реже поддерживали манипуляции холодом как форму наказания.

Все эти эксперименты выдвигают на первый план центральную проблему: сторонники принудительного допроса обычно не имеют личного опыта пыток. Профессора университетов, которые выступают за пытки, на самом деле не использовали дыбу для повышения способности студентов вызывать забытые лекции. Те, кто говорит о пытках, не несут ответственности за их применение. Судьи не покинут безопасные пределы своего суда, чтобы лично забить пленника водой. Политики не покинут безопасные пределы своих законодательных офисов, чтобы не давать пленникам спать целыми днями.

Памятки о пытках, созданные для консультирования ЦРУ и президента США по так называемым усовершенствованным методам пыток, включают расширенное обсуждение пыток водой и показывают, насколько огромным может стать разрыв в сочувствии. В служебных записках отмечается, что доска для воды вызывает непроизвольное ощущение утопления, и что процедуру можно повторить, но она должна быть ограничена 20 минутами при каждом применении. Можно произвести всевозможные элементарные арифметические действия, чтобы вычислить, сколько воды и с какой скоростью потока нужно нанести на лицо человека, чтобы вызвать ощущение утопления. Воду можно подавать из шланга; его можно применять из кувшина; его можно применить из бутылки — доступно много возможностей, учитывая человеческую изобретательность и отсутствие реакции, которая может возникнуть во время этих прерывистых периодов «неправильного восприятия утопления», как это деликатно выражено в Записках о пытках.

Однако в служебных записках не прописан один момент: задержанный подвергается ощущению утопления в течение 20 минут. Есть литература о предсмертном опыте утопления, из которого мы знаем, что это происходит быстро, человек теряет сознание, а затем либо умирает, либо его спасают и выздоравливают. Здесь такое облегчение невозможно. Человек подвергается в течение 20 минут длительному рефлексивному околосмертному переживанию, которое он не может контролировать и в ходе которого от него ожидается также участие в управляемом извлечении конкретных элементов информации из своих долгосрочных жизней. воспоминания. Тем не менее впоследствии мы читаем в меморандумах, что «даже если бы кто-то более точно разобрал статут, чтобы рассматривать «страдание» как отдельное понятие, нельзя сказать, что водяная доска причиняет серьезные страдания».

Здесь мы видим глубокую недостаточность воображения и эмпатии: подвергаться рефлексивному околосмертному переживанию в течение 20 минут за один сеанс, зная, что таких сеансов будет несколько, по меркам любого разумного человека является длительным периодом страдания. Принятая позиция полностью соответствует позиции третьей стороны, сосредоточенной на собственных действиях. В этом контексте пытка водой явно представляет собой «контролируемый острый эпизод», навязанный человеком, который применяет пытку водой. Однако для человека, которому оно навязывается, пытка водой не будет «контролируемым острым эпизодом»; это будет почти смертельный опыт, в котором человек задыхается без возможности затемнения или смерти в течение 20 минут. Здесь происходит намеренная путаница того, что чувствует человек, который навязывает пытку водой, с тем, что на самом деле чувствует человек, которого пытают водой.

Можем ли мы составить схему такой путаницы в мозгу? В исследовании 2006 года Джон Кинг из Университетского колледжа Лондона и его коллеги использовали видеоигру, в которой участники либо стреляли в нападавшего гуманоидного инопланетянина, либо оказывали помощь человеку в виде повязки, либо стреляли в раненого человека, либо оказывали помощь атакующему. чужак. Игра включала в себя виртуальную трехмерную среду, состоящую из 120 одинаковых квадратных комнат. В каждой комнате находился либо пострадавший, либо инопланетянин. Участник должен был подобрать инструмент у двери и использовать его надлежащим образом. Этот инструмент был либо повязкой для оказания помощи, либо пистолетом, которым можно было стрелять в любого, кто находился в комнате. Участники оценили стрельбу по жертве как относительно тревожную, а стрельбу по инопланетянину как не вызывающую беспокойства. Тем не менее, оказание помощи раненому человеку считалось примерно таким же тревожным, как и стрельба по инопланетянину. Общая картина данных была удивительной: одна и та же нейронная цепь (миндалевидное тело: медиальная префронтальная кора) активировалась во время соответствующего контексту поведения, будь то помощь раненому человеку или стрельба по инопланетянину. Это говорит о том, что, по крайней мере, для мозга существует общее происхождение для выражения надлежащего поведения в зависимости от контекста.

Это открытие приводит к более тонкому представлению, чем мы могли первоначально подозревать: что у нас есть система в мозгу, особая роль которой заключается в понимании поведенческого контекста, в котором мы находимся, а затем в поведении, соответствующем этому контексту. Здесь контекст прост: оказать помощь другому человеку и защитить себя от агрессивного нападения нападающего, не являющегося человеком, уместно.

Со временем отношения между следователем и допрашиваемым неизбежно разовьются. Вопрос в том, насколько эти отношения желательны или нежелательны. Этого можно было бы избежать, потенциально используя следователей с низкими эмпатическими способностями или постоянно меняя следователей, чтобы они не устанавливали отношения с допрашиваемым. Проблема здесь, конечно, в том, что эта стратегия упускает то, что является жизненно важным в человеческом взаимодействии, а именно устойчивую предрасположенность людей к принадлежности друг другу и нашу способность взаимодействовать с другими как людьми и любить их как личности. А это, в свою очередь, снизит эффективность допроса. Это даже облегчит допрашиваемому человеку игру с интервьюером, например, давая множество разных историй и ответов на вопросы. В свою очередь, это значительно усложняет обнаружение достоверной информации. И что немаловажно, самые чуткие следователи также наиболее уязвимы к ужасным психическим повреждениям постфактум. В своей книге Pay Any Price (2014), Корреспондент New York Times Magazine Джеймс Райзен описывает мучителей как «контуженных, бесчеловечных». Они покрыты стыдом и виной… Им наносится моральный ущерб».

Возникает естественный вопрос, почему эта моральная и психическая травма возникает у солдат, которые, в конце концов, должны убивать других. Одним из ответов может быть то, что обучение, этика и кодекс чести солдата заключаются в том, чтобы убивать тех, кто может убить его. Напротив, преднамеренное нападение на беззащитного (как это происходит во время пыток) нарушает все, что обычно должен делать солдат. Вопиющие нарушения таких правил и ожиданий вызывают выражение отвращения, возможно, в данном случае, в основном направленного на самого себя.

Это может объяснить, почему, когда пытки институционализированы, они становятся достоянием эгоистичной, самодостаточной, самовоспроизводящейся и самостоятельно выбирающей группы, размещенной в секретных министерствах и силах тайной полиции. В этих условиях доступны социальная поддержка и вознаграждение, чтобы смягчить возникающие крайности поведения, и действия совершаются вне поля зрения общественности. Когда пытки случаются в демократическом государстве, не существует тайного общества товарищей-мучителей, от которых можно было бы получить помощь, социальную поддержку и вознаграждение. Участие в физических и эмоциональных нападениях на беззащитных и получение бесполезных признаний и сомнительных сведений является унизительным, унизительным и бессмысленным занятием. Единицы психологической дистанции здесь могут быть измерены по цепочке подчинения, от решения пытать, которое является «легким делом» для тех, кто находится на вершине, до «потери души» для тех, кто на земле.

Адаптировано из книги «Почему пытки не работают: нейробиология допроса » Шейна О’Мара. Опубликовано издательством Гарвардского университета. Авторские права © 2015 принадлежат президенту и научным сотрудникам Гарвардского колледжа. Используется с разрешения. Все права защищены.

Развращающая сила пыток: NPR

МИШЕЛЬ МАРТЕН, ведущий:

Это ГОВОРЯТ НАЦИОНАЛЬНО. Я Мишель Мартин из Вашингтона.

А теперь пришло время для страницы мнений TALK OF THE NATION. В разделе «Перспективы» вчерашней газеты «Вашингтон пост» Ариэль Дорфман рассказывает о текущих политических дебатах по поводу пыток.

Многие американцы, пишет он, разделяют извращенную невинность, когда дело доходит до понимания реальности пыток. Это может случиться с каждым из нас, утверждает он.

На нашем веб-сайте есть ссылка на его статью, на странице TALK OF THE NATION на npr.org.

Если вы хотите поговорить с Ариэлем Дорфманом о статье и о дебатах о пытках, пожалуйста, позвоните нам. Номер 1-800-989-8255, 800-989-РАЗГОВОР. Или по электронной почте [email protected].

Ариэль Дорфман присоединяется к нам из кампуса Университета Дьюка, где он является профессором. Он является автором книг «Смерть и девушка» и «Террор: невероятное бесконечное испытание Аугусто Пиночета». Добро пожаловать в программу, профессор.

Профессор АРИЭЛЬ ДОРФМАН (литература и латиноамериканские исследования, Университет Дьюка; писатель, драматург): Как поживаете, Мишель?

МАРТИН: Большое спасибо, что присоединились к нам. Вы уже писали и говорили на эту тему раньше. Есть ли что-то, что особенно тронуло вас сейчас?

Проф. ДОРФМАН: Ну, вы знаете, я был окружен — можно сказать, затоплен — жертвами пыток уже более 30 лет, начиная с переворота против Сальвадора Альенде в 1973 году — 11 сентября 19.73, на самом деле. Но я чувствовал, что это почти экстраординарно, что люди обсуждают практичность пыток.

Другими словами, были ли — даже не должны ли быть пытки, а были ли они хорошими или плохими. Были ли они — я просто нашел это экстраординарным. Я был потрясен тем фактом, что мы измеряли, иметь ли немного больше или немного меньше. И поэтому, когда «Вашингтон пост» попросила меня что-нибудь написать, я это сделал. Я написал что-то о первой жертве пыток, которую я когда-либо видел, и я взял это оттуда.

МАРТИН: Профессор, простите меня за вопрос. Учитывая, что вы пытаетесь затронуть, знаете ли, моральный аспект этого вопроса, но я хотел бы спросить вас — если бы кто-то похитил вашего ребенка или члена семьи, и у вас был под вашим контролем кто-то, кто знал, где он или она находится , можете ли вы честно сказать, что не прибегли бы ни к каким средствам, чтобы спасти этого человека?

Проф. ДОРФМАН: Вы знаете, я имею в виду, что эти гипотетические вопросы немного извращены, но я думаю, что на них стоит ответить. Мой ответ на это: я молюсь, чтобы этого не произошло. Хотелось бы надеяться, что я найду в себе силы не подчиниться и не подчинить человеку, совершенно уязвимому и совершенно беззащитному, необыкновенную боль даже ради собственной выгоды. Я надеюсь, что мое сострадание ко всему человечеству, к тому одному дрожащему человеку передо мной, остановит меня от совершения этих ужасных поступков.

Мой ответ: наверное, я бы попытался убить этого человека. Я, вероятно, попытался бы убить любого, кто попытается причинить вред людям, которых я люблю. Но я также могу молиться, чтобы этого не произошло. И, конечно же, знаете, я думаю, что мы прошли проверку. Нас постоянно тестируют по этому поводу. Верим ли мы, что, причиняя вред одному человеку, мы причиняем вред всему человечеству? Мы развращаем себя? №

Если вы спрашиваете меня, испортит ли это меня навсегда, то ответ: да, испортит. Если бы я этим занялся, я был бы проклят навеки. Может быть, я готов пойти на этот риск. Вопрос к американскому народу и людям во всем мире заключается в том, добровольно ли мы решили и полны решимости создать ситуацию, в которой мы пытаем других людей, чтобы самим быть в большей безопасности. Мой ответ на это: мы не должны идти туда.

МАРТИН: Я думаю, некоторые американцы сказали бы — и не только американцы — но некоторые сказали бы, что это не просто для большей безопасности, это для защиты невиновности. Вопрос в том, и я хочу, чтобы вы продолжали заниматься этим, потому что вы говорите, что пытки развращают не только преступника, и я хотел бы, чтобы вы услышали об этом больше.

Проф. ДОРФМАН: Это развращает всех.

МАРТИН: Это развращает всех, и я хочу, чтобы вы рассказали об этом подробнее. Но я думаю, что вопрос для американцев заключается в том, готовы ли мы пожертвовать собственной невиновностью, жизнями наших невинных людей, как и многие люди, которые были убиты в 9/11 ради нашей собственной нравственной чистоты.

Проф. ДОРФМАН: Ну, я имею в виду — но первый вопрос, о котором мы должны поговорить, это вопрос невиновности, хорошо? Потому что вы понимаете, что когда перед вами кто-то, у вас нет уверенности, что этот человек действительно знает, что происходит, как это происходило постоянно на протяжении веков и произошло совсем недавно, когда они взяли гражданина Канады и Соединенных Штатов. отправили его в Сирию на пытки, и он был невиновен. Невиновный, ясно?

Итак, первая проблема пыток, основная проблема пыток в том, что вы не знаете, что у кого-то в голове. И на самом деле, пытки — это худший способ выяснить, как вы это находите. Большинство военных следователей — большинство следователей скажут вам, что на самом деле лучший способ получить информацию от человека — найти способ заставить его чувствовать себя относительно комфортно, а не мучить его.

Потому что, как я объяснял в своей статье, когда пытаешь кого-то, они скажут что угодно, лишь бы ты остановился. И поэтому они будут лгать. Так невиновны — но реальный вопрос — вот вопрос: готовы ли вы мучить невиновного человека, чтобы спасти другие невинные жизни? Я имею в виду, какое дело дьявола в этом?

В своей статье я говорю о молодом человеке, которого в Чили в 1973 году пытали за то, что он хвастался, что у него есть оружие, что он большой революционер, а на самом деле им не был. Он был просто дураком. Он был просто хвастуном. И пытали его нещадно. И он дрожал под солнцем Сантьяго, и он собирался дрожать вечно, потому что им в каком-то смысле овладел демон. Им овладело равнодушие человечества, пренебрежение человечеством, люди, не заботящиеся об этой боли.

Так опять же, это как в смертной казни, спрашивают, готовы ли вы отправить в камеру 20 виновных, и если один из них невиновен, то тоже плохо. Нет, ответ в том, что вы не должны посылать никого невиновного.

Но знаете что? Я тоже не думаю, что следует мучить виновных.

МАРТИН: Почему?

Проф. ДОРФМАН: Я знаю, что это крайняя позиция, но я не думаю, что вы должны когда-либо пытать виновных. Нам потребовались тысячи лет, чтобы прийти к международным договорам, Женевским конвенциям, которые указывают, как мы должны обращаться друг с другом даже в самые жестокие времена войны. И мы собираемся все это выкинуть? Я просто не могу в это поверить. Не могу поверить, что мы даже обсуждаем возможность того, что это правда. Я нахожу неузнаваемым, что мы собираемся даже обсудить такую ​​возможность.

МАРТИН: Давайте пригласим абонента к разговору. Бетси в Лос-Карос (ph), Калифорния. Бетси?

БЕТСИ (звонящий): Ну, я с вами абсолютно согласна. И вопрос ко мне, пожилому человеку, который хорошо помнит Вторую мировую войну и знал людей, вышедших из лагерей, как Америка потеряла свою мораль…

(Звук печатания)

МАРТИН: У меня нет звука.

Проф. ДОРФМАН: Я не слышу.

МАРТИН: Ладно, извините, я думаю, что мы потеряли Бетси, профессор Дорфман.

Проф. ДОРФМАН: Прошу прощения. Да, я ее не слышал.

МАРТИН: Я думаю, мы потеряли Бетси, прости.

Проф. ДОРФМАН: Верно.

МАРТИН: И она — я думаю, что ее вопрос — это тот, который, я думаю, задают некоторые американцы — я не чувствую себя вправе говорить, сколько — но есть некоторые, кто считает, что Америка потеряла свой моральный авторитет. Я думаю, что это было частью аргумента оппозиции со стороны некоторых сенаторов, которые выступали против усилий администрации по предоставлению большей свободы действий следователям в США. Как бы вы ответили на этот вопрос? Вы думаете, что это правда, профессор, что Америка утратила свой моральный авторитет?

Проф. ДОРФМАН: Ну, я думаю, что он потерял его давным-давно, но…

МАРТИН: Ну, когда?

Проф. ДОРФМАН: Ну, я имею в виду, вы знаете, Соединенные Штаты вмешивались в дела мира и творили ужасные вещи. Я имею в виду, что половина палачей в Латинской Америке прошли обучение в США в так называемой Школе Америк. Так что не будем — не будем об этом. Давай поговорим о том, что происходит сейчас, понимаешь?

Совершенно ясно, что, когда произошло 11 сентября 2001 года, мир ощутил огромную волну сочувствия к Соединенным Штатам, включая людей, которые стали жертвами вмешательства США и жертвами ужасных вещей, которые США сделали с ними. США тоже добились хороших результатов, но это правда.

И этот моральный авторитет был растрачен именно из-за того, что у вас есть президент — не могу поверить, что у вас есть вице-президент, — который говорит, что готов заниматься этими вещами, чтобы Америка была в безопасности. Вы знаете, мы могли бы использовать — проблема в том, что это те же самые аргументы, которые используют террористы. Мы должны восстановить этот моральный авторитет и сказать, что пытки недопустимы ни при каких обстоятельствах. Это незаконно, это аморально, а также оказывается бесполезным.

Теперь я думаю, что мы не должны даже обсуждать, бесполезно это или нет, потому что если что-то бесполезно или полезно, это не имеет значения. Это неэтично. Это то, что подвергает нашу человечность риску.

МАРТИН: Скажи мне, как.

Проф. ДОРФМАН: Это загрязняет нас, потому что это делается от нашего имени. Это делается для того, чтобы мы могли спать безопаснее. Это делается для того, чтобы нам не пришлось беспокоиться о наших детях. Но хрен с чужими детьми. Не имеет значения, если люди мучают других людей.

МАРТИН: Вы думаете, что польза от этого не имеет значения, и в каком-то смысле вы считаете, что даже обсуждать полезность почти неправильно?

Проф. ДОРФМАН: Мишель, это провал воображения. Мы должны представить, каково это быть в этом месте, наедине, невиновны вы или виновны, без хабеас корпус, без каких-либо средств правовой защиты. Как я сказал в своей статье в «Вашингтон пост», выхода нет. У одного человека есть вся сила мира, у другого человека есть только сила боли, у него есть только мир боли. Вы можете делать с этим дрожащим человеческим существом все, что хотите, вы можете делать все, что хотите. Эта асимметрия власти в основном является чем-то, что мы должны отвергнуть. Не может быть…

МАРТИН: Профессор Дорфман, пожалуйста. Я думаю, что будет справедливо задать вопрос…

Проф. ДОРФМАН: Извините. Да.

МАРТИН: …что, если человек, этот дрожащий человек, уже причинил другим людям сильную боль? Я имею в виду людей, которые убили Даниэля Берга, людей, которые убили всех этих людей в Ираке…

Проф. ДОРФМАН: Тогда нужно доставить этого человека…

МАРТИН: Людей, которые отрезали себе головы с целью устрашения. по всей стране. Люди, заложившие бомбы смертников. Что делать, если вы знаете, что они уже причинили боль, и это дрожит человек? Скажи мне тогда, почему, по-твоему, это неправильно?

Проф. ДОРФМАН: Потому что тогда этот дрожащий человек должен предстать перед судом и дать все гарантии, которые этот дрожащий человек никому из нас не давал. Мы не такие дрожащие люди. Мы не тот человек. Мы не те люди, которые обезглавливают других. Мы не те люди, которые решают, что мы Боги — мы знаем, кто должен умереть, а кто нет. Поэтому у нас есть законы. Вот почему у нас есть суды. Вот почему у нас есть международные законы. Вот почему у нас есть этические стандарты. Собственно, поэтому и существуют некоторые из великих религий, потому что они говорят об этой идее, о сострадании, которое мы испытываем ко всему человечеству — ко всему человечеству.

МАРТИН: Профессор, я попрошу вас сделать… я просто попрошу вас сделать паузу всего на одну секунду.

Проф. ДОРФМАН: Конечно.

МАРТИН: Я хотел бы вызвать еще одного звонящего, но перед этим я хотел бы сделать паузу, чтобы сказать, что вы слушаете TALK OF THE NATION от NPR News.

Я хочу обратиться к другому абоненту. Я хотел бы поехать к Кену в Моксвилл, Северная Каролина. Кен, это правильно?

КЕН (звонивший): Да.

МАРТИН: Кен, что у тебя на уме?

КЕН: Я ветеран Вьетнама, и мы захватили несколько пленных, и мы не слишком хорошо обращались с ними в полевых условиях, где нам приходилось держать их под контролем. Но как я понял от людей, ушедших в тыл, с ними прекрасно обращались, хорошо кормили, воспитывали, и только так можно сменить фанатиков. Вы должны воспитывать их. Вы можете мучить их сколько хотите, вы только сделаете больше фанатиков из их семьи, всех остальных.

Настоящая цель поимки людей — не дать им причинить больше вреда. Пытки для получения информации никогда не срабатывали. На самом деле меня захватили ненадолго, может, минут пять в одном месте, и я все время думал обо всем, что мне говорили о пытках: ковыряться в носу, делать вещи, вызывающие отвращение у ваших мучителей, но не давать им никакой информации. И вот что произойдет. Вы можете получить от них некоторую информацию, но чтобы получить полезную информацию, вы должны убить их добротой. Вы должны изменить их. Так думаю я и многие люди, которые служили в армии.

МАРТИН: Кен, большое спасибо за звонок. И большое спасибо за вашу службу, если можно так выразиться.

КЕН: Что ж, большое спасибо.

МАРТИН: Пойдем к другому звонящему. Поедем к Майку в Бостон, Массачусетс. Майк?

МАЙК (звонящий): Как дела?

МАРТИН: Очень хорошо, спасибо. Что у тебя на уме?

МАЙК: Что ж, полагаю, у меня есть небольшая проблема с моральным тоном вашего гостя и чистотой мира. У нас — у многих людей есть проблемы, и я согласен с ним, что большинство людей будут лгать или делать что-либо под пытками. И даже возвращаясь к его аргументу о чистоте, ваш ребенок находится в плохом положении и умрет, если человек, которого вы абсолютно знаете, обладает знанием — я думаю, что вы — большинство людей могли бы, должны были бы — включая страны и правительства — сделать то, что он берет.

Теперь это, вероятно, не означает просто выдергивать ногти или что-то в этом роде. Вы должны сделать любой правильный ответ. Но я думаю, что… я не чувствую себя плохо с моральной точки зрения, занимая позицию, которую мне нужно защищать. Теперь я думаю, что администрация Буша делает ужасную работу и раздражает весь мир, но я думаю, я просто не чувствую морального императива, который предлагает ваш гость, что мы разрушаем себя или общество, и теперь мы отправились в ад в ручной тележке, если мы это сделаем.

МАРТИН: Майк, большое спасибо за звонок. А профессор Дорфман?

Проф. ДОРФМАН: Ну, вы знаете, проблема в том, что я видел, как из-за этого общества катились в ад. Потому что бывает, что во-первых, пытают, а ты говоришь, ну я не знал, или это не так много, или одно гнилое яблоко. Вы знаете, для этого всегда есть оправдания, и есть причины, почему мы ставим черту, предел и говорим нет. Этого делать нельзя. Это не должно быть сделано от моего имени. Вы не отводите взгляд, когда такие вещи случаются.

И знаете, когда они сказали, что теперь перчатки снимаются, вопрос в том, что когда с вами делают ужасные вещи, как вы реагируете? Это основной вопрос всего человечества. Это самый важный вопрос нашего времени. И я не утверждаю, что вы ответите: «О, пожалуйста, убей меня еще раз». О, пожалуйста, я такой мягкий и слабый. Это совсем не то. Настоящее мужество исходит из заявления о том, что мы привлечем этих преступников к суду. Мы сделаем для этого все, что в наших силах. Мы не будем заниматься террористической деятельностью против других, чтобы обезопасить себя.

МАРТИН: Профессор, у нас осталась последняя пара секунд. Профессор, у нас осталась последняя пара секунд.

Проф. ДОРФМАН: Да, конечно.

МАРТИН: И я хотел просто спросить, не могли бы вы — у вас есть уверенность, или вы верите, что ваша точка зрения набирает силу? Очень кратко, если позволите.

Проф. ДОРФМАН: Вы знаете, очень кратко, я получил около 500 электронных писем, из которых примерно 450 говорят, что они в ужасе от того, что происходит. Я верю в лучшую сторону и в лучших ангелов Америки. Если вы приведете людей к их лучшим ангелам, они увидят. Я могу только молиться и надеяться, что это так.

МАРТИН: Большое спасибо. Спасибо. Ариэль Дорфман — автор книг «Смерть и дева» и «Вдовы» и других произведений, а также профессор Университета Дьюка. И у нас есть ссылка на его статью на нашем веб-сайте npr.org/talk. Спасибо, профессор Дорфман.

Проф. ДОРФМАН: Большое спасибо, что пригласили меня.