alexxlab Ирвин Ялом «Вглядываясь в солнце: жизнь без страха смерти»
Книга известного американского психотерапевта и писателя Ирвина Ялома поднимает сложную тему о жизни и смерти. Страх смерти есть у всех людей, и обычно мы стараемся не думать о горьком дне. Только когда это печальное событие касается наших родных и близких, нас начинает тревожить этот вопрос.
«Вглядываясь в солнце» — настоящее оружие в борьбе со страхом смерти. Эта книга учит понять и принять условия человеческого существования и сполна наслаждаться каждой минутой жизни.
«Ценить жизнь, испытывать сочувствие к людям и глубокую любовь ко всему на свете — значит сознавать, что все это обречено на исчезновение».
Огромный опыт работы Ирвина Ялома так или иначе отразился во всех книгах автора. Но смерть – тема очень щепетильная.
Автору удалось рассказать о смерти так, чтобы не напугать читателя, а подготовить к неизбежному путешествию, которое ждет каждого.
Оказывается, что бывает полезно представить иногда мир без себя – так человек может лучше понять, что сила жизни бессмертна, мир жив и будет жить вечно.
Если человек боится смерти, то доктор Ялом дает действенные советы по преодолению страха.
«Что именно пугает вас в смерти?» — я часто задаю своим пациентам этот вопрос, потому что он влечет за собой ответы, способные ускорить лечение. Ответ Джулии — «все то, чего я не сделала в жизни» — обнаруживает тему, неминуемо возникающую у людей, размышляющих о жизни перед лицом смерти…
Иными словами, чем менее эффективно прожита жизнь, тем болезненнее страх смерти. Чем меньше вы совершили за свою жизнь, тем больше боитесь смерти. Ницше убедительно высказал эту мысль в двух коротких эпиграммах — «Проживи жизнь до конца» и «Умри вовремя!» Так сделал и Грек Зорба, сказав: «Не оставляй смерти ничего, кроме сожженного замка».
Сартр в своей автобиографии писал: «Я полегоньку близился к кончине, зная, что надежды и желания мне строго отмерены для заполнения моих книг, уверенный, что последний порыв моего сердца впишется в последний абзац последнего тома моих сочинений, что смерти достанется уже мертвец».
Поэтому так важно не бояться жить, не бояться совершить ошибку. Если движение – это жизнь, то действие – способ запустить процесс движения. Не секрет, что многие люди, находясь в пожилом возрасте, жалеют о том, чего не сделали в молодости. Ирвин Ялом считает, к смерти нужно подойти с максимально выполненным списком своих желаний, чтобы не было сожалений об упущенном времени.
«Некоторые приходят в отчаяние из-за того, что их мечты не сбываются, но отчаяние усиливается, когда они понимают, что сами ничего не сделали для этого».
Что касается самой смерти, то Ирвин Ялом отмечает – люди боятся не смерти как таковой, а сопутствующей ей слабости, болезней, горя. Доктор уверен, что при этом большое значение имеет семья, которая может поддержать родного человека, а также старые верные друзья.
«Задача родителей — помочь детям обрести независимость, вырасти и уйти в свое плавание, стать полноценными личностями. В этом отношении у моих детей все в порядке: да, они будут горевать по мне, но в жизни они не пропадут».
«Я всячески стараюсь поддерживать и укреплять давние дружбы — ведь у нас не могут появиться новые старые друзья».
Советы И. Ялома по преодолению страха смерти полезно прочитать в любом возрасте. Они помогут изменить свое отношение ко многим ситуациям, научат ценить время и возможности, придадут смелости и решительности, чтобы смело смотреть в глаза солнцу жизни.
Приятного чтения!
Резник Марина Васильевна
«Больше всего смерти боятся те, кто не преуспел в жизни»
Картина мира
5/11/2021
Интервью
Экзистенциальный психотерепавт Ирвин Ялом — о том, что любовь и близость сильнее страха
Yalom’s Cure / Das Kollektiv für audiovisuelle Werke
Ирвин Ялом — легендарная личность: один из основателей современной экзистенциальной психологии, выдающийся психотерапевт и популярный романист. В свои 89 лет он продолжает принимать пациентов, консультировать терапевтические группы и делиться своим богатым опытом.
Мы уже рассказывали о новой книге Ялома «Вопрос смерти и жизни», посвященной болезни и смерти его жены, известной писательницы Мэрилин Ялом. В связи с выходом книги на русском языке знаменитый психотерапевт принял участие в телемосте, организованном Московским институтом психоанализа, и ответил на вопросы читателей: что помогло ему пережить утрату, как важно быть открытым с пациентами и близкими, почему он никогда не страдал от профессионального выгорания и, конечно, в чем смысл жизни. Reminder публикует самое интересное из беседы.
— Почему в заглавии книги, которую вы написали вместе с женой, привычный порядок слов изменен: «Вопрос смерти и жизни», а не наоборот?
— Потому что все начинается со смерти моей жены, а завершается моей жизнью после ее смерти, моим личным опытом скорби. Первую половину книги мы написали вместе. Это была идея Мэрилин — написать вдвоем о ее болезни и приближающейся смерти. У нее была множественная миелома, с этой формой рака крови некоторым удается протянуть 10-15 лет.
Но она перепробовала все, что можно, и ничего не помогало. Ее состояние быстро ухудшалось, конец был неотвратим. И она решила, что не хочет так больше жить. В некоторых штатах у нас разрешена эвтаназия при условии, что речь идет о неизлечимой болезни в терминальной стадии и поддержание жизни будет стоить пациенту невыносимых страданий. Пациент во время этой процедуры должен быть в сознании. Я и четверо наших детей были рядом с ней, когда она села на кровати и выпила смертельный коктейль через соломинку. Когда она перестала дышать, я поцеловал ее в лоб. Я никогда не забуду это ощущение: когда целуешь умершего и понимаешь, что его уже нет в этом теле. Сейчас я в каком-то смысле рад за нее, потому что она смогла уйти так, как хотела. Процесс написания второй части книги стал для меня целительным. Благодаря работе я смог продолжить самоанализ и сделать наблюдения, которые могут быть полезными для других людей, если они окажутся в такой же ситуации.
— Вы часто говорите, что есть связь между страхом смерти и ощущением нереализованности в жизни.
Вы себя полностью реализовали. Значит, у вас этого страха нет?
— Страх смерти — экзистенциальный, он есть у всех. Это фундаментальное чувство. В рамках моих консультаций и терапевтической практики эта тема поднимается чаще других. Просто, у людей, которые прожили наполненную жизнь, страх смерти притупляется. Вообще, когда работаешь с людьми, которые страдают от неотступного страха смерти долгие годы, когда спрашиваешь, с чем это может быть связано, они, как правило, говорят о желаниях, мечтах и планах, которые им не удалось реализовать. Больше всего смерти боятся те, кто не преуспел в жизни, не смог полностью раскрыться. Но у меня, конечно, он тоже есть. Помню, много лет назад у меня была пациентка с раком груди. Когда у нее начались метастазы, я по ее настоятельной просьбе собрал психотерапевтическую группу для женщин с такой же болезнью. Все ее участницы были обречены. Они знали и я знал, что они умрут одна за другой. Но страх смерти испытывали не только они. За время работы в этой группе он усилился и у меня.
Страх заразителен. После этого я сам несколько раз прошел курс терапии — это вообще очень важная часть жизни психотерапевта: если ты лечишь других, то и сам должен периодически лечиться. После смерти жены мне помогло то, что я стал перечитывать все книги, которые написал. И по мере чтения меня стало наполнять что-то вроде гордости за проделанную работу. И чем больше благодарности я испытывал к своему собственному труду, тем дальше отступал страх смерти.
— Что еще может уменьшить страх смерти?
— Взаимная любовь, вообще любая взаимная симпатия и близость — возможность найти человека или людей для поддержки. Для меня таким человеком была жена. Встреча с ней стала ключевым моментом моей жизни. Мне было 14 лет, друг пригласил меня на вечеринку, на крыльце было много народу, через дверь было не войти, поэтому я решил влезть в окно. И вдруг вижу внутри девушку, такую маленькую, буквально метра полтора ростом. Я уставился на нее, и все вокруг как будто перестало существовать.
Помню, она мне сказала, что пропустила в тот день школу, потому что всю ночь не могла уснуть — читала «Унесенные ветром». Я был потрясен и сразу почувствовал такую связь с ней. Я сам постоянно читал — по 6-8 книг в неделю. Я никогда прежде не видел человека, который любит книги так же. Это была любовь с первого взгляда. Она перевернула мою жизнь, изменила направление моей жизни. Наша дружба, любовь и совместная жизнь начались с книги и закончились книгой.
Но найти настолько родственного человека и провести больше 60 лет вместе — редкость. Когда умираешь один и вокруг никого нет, это жутковато. Мне жаль людей, которые умирают в одиночестве. Наверное, потому что для меня самое важное — человеческие отношения: на каждой терапевтической сессии или в компании с друзьями — мы абсолютно открыто говорим обо всем, что происходит у нас в жизни. С детьми у меня тоже очень искренние отношения, мы в семье вообще поддерживаем дух открытости. Я привык к такой манере общения с ранних лет, и в моем случае это прекрасно работает.
— Такую же открытость вы приветствуете и в психотерапии?
— Когда я только начинал в Университете Джонса Хопкинса в Балтиморе, я выбрал своей специализацией психоанализ. И однажды у меня была модельная сессия с пациенткой, которая даже не смотрела на меня, сидела чуть ли не спиной ко мне. Тогда я понял, что так проводить сессии нельзя. Может быть, Зигмунд Фрейд красиво смотрится на фото в позе нога на ногу, отвернувшись от пациента на кушетке, но я не могу, как он.
Я с самого начала старался быть максимально открытым с пациентами и максимально смелым в своих экспериментах. После армии меня пригласили в Стэнфорд, в медицинскую школу, преподавать психиатрию. Факультет был совершенно новый, он тогда только открылся. С тех пор через меня прошло очень много студентов, я обучал их технике групповой терапии. Первые несколько лет моя главная задача заключалась в том, чтобы помочь им научиться правильно организовывать работу в группах. Чтобы студенты могли наблюдать за работой терапевта, мы использовали зеркало на стене — прозрачное с одной стороны, как в комнатах для допроса в полицейских участках.
Однажды я провел смелый эксперимент — сказал пациентам: «Через это стекло за нами будут наблюдать студенты, но после сессии они займут ваши места и обсудят со мной все, что произошло между нами, а вы будете за ними наблюдать через стекло». В то время многих такое шокировало. Но в итоге это оказалось очень интересным и ценным опытом и для студентов, и для пациентов. Когда пациенты понимают, что они не просто объект наблюдения, но и сами могут наблюдать за другими, это раскрепощает и помогает в проведении групповой терапии.
Еще помню, у меня была одна пациентка, которая переехала в другой город и не успевала на сеансы групповой терапии, поэтому я проводил с ней несколько месяцев индивидуальные сессии. Хрупкая, боязливая женщина, очень молчаливая, застенчивая, ее было сложно разговорить. И я провел с ней такой эксперимент. Предложил ей: «В конце сессии я напишу краткий отчет о том, что произошло между нами и отправлю вам по почте, чтобы вы могли внимательно прочитать. И вы сделайте то же самое».
Она была писательницей. И мы начали писать друг другу свои версии происходящего на сессиях. Это был тоже очень интересный опыт. Спустя много лет, я перечитал нашу переписку и подумал, что из этого можно сделать книгу. Жена помогла мне отредактировать материал, так получилась книга «Хроники исцеления», в которой терапевт раскрывается так же, как пациент. Этому же принципу я следовал и в книге о Мэрилин.
— Какие еще качества хорошего терапевта вы бы назвали, кроме открытости?
— Это человек, который умеет слушать и готов на каждой сессии постоянно быть «здесь и сейчас». Когда я консультирую пациента, я периодически его спрашиваю: «Как вы себя чувствуете? Что вы ощутили после моего вопроса? Мы близки к решению проблемы, как вы думаете?» А после сессии интересуюсь: «Как вам кажется, мы немного сблизились или, наоборот, отдалились?» Я стараюсь постоянно быть в контакте с пациентом. Терапия — это улица с двусторонним движением. То, что происходит между терапевтом и пациентом на индивидуальной сессии или между пациентами внутри терапевтической группы — зеркало того, что происходит у них в жизни с другими людьми.
Поэтому в групповой терапии мы занимаемся не столько самими пациентами, сколько их взаимоотношениями. Если ты на это способен, если готов смотреть правде в лицо — ты хороший психотерапевт. Наблюдательность и любознательность — тоже важные качества терапевта. Помню, я вел сеанс с одной пациенткой по зуму и удивился, почему окошко программы на экране такое маленькое. Оказалось, это пациентка села так далеко от камеры. И в этот момент я подумал, что ей, наверное, трудно поддерживать близкие отношения. Мы и так вели сеанс удаленно, а она еще и отодвинулась от экрана.
— Сейчас общение во многом перешло в зум. Отличается ли дистанционная терапия от реальной? В чем ее плюсы и минусы?
— Очень интересный вопрос. Для меня дистанционная терапия в порядке вещей. Я уже давно провожу индивидуальные сессии по зуму, особенно с пациентами, которые живут в других странах. Кстати, в России у меня тоже есть пациенты. На индивидуальных сеансах дистанционность суть терапии не меняет.
Я смотрю на пациента, он смотрит на меня — по большому счету ситуация такая же, как если бы мы оба были в одном помещении. А вот у групповой терапии по зуму есть свои минусы. Когда люди физически сидят в кружке, ты видишь, кто с кем рядом, чувствуешь динамику, а здесь это непонятно. Перед тобой просто плитка из 7-8 лиц. Зато благодаря зуму пациентам приходится быть более дисциплинированными, уже не скажешь: «Извините, не успеваю на сеанс — застрял в пробке». Еще одно преимущество в том, что терапевт может посмотреть, в какой обстановке живет пациент. Это тоже отражает его ментальное состояние. Но думаю, когда пандемия закончится, все вернется на круги своя и психотерапия в основном будет проходить офлайн.
— Как у опытного психолога, есть ли у вас свой рецепт от выгорания в такие сложные периоды?
— Самое главное – не изолируйте себя, обязательно выделяйте время на общение с коллегами, на преподавание, потому что вы должны проводить время с теми, кто ниже вас по уровню квалификации, для кого вы можете быть учителем.
Это поддерживает — подзаряжает ваши батарейки. Я этим занимаюсь уже много лет, и у меня нет никакого выгорания. Я даже не помню, чтобы когда-нибудь выгорал. Потому что я постоянно окружал себя людьми. Я всегда наблюдал за тем, как я влияю на людей и как люди влияют на меня.
— Вы продолжаете заниматься психотерапией, а планируете ли вы написать еще что-нибудь?
— Конечно, планирую. Это то, что поддерживает меня в живых. Я даже не знаю, как можно жить и не писать. Я начинаю писать с 8 утра, потом смотрю, уже 4 часа вечера, а я даже не заметил, как пролетело время. Когда я пишу, я как будто переношусь в другую вселенную. Думаю, я буду писать, пока у меня рука поднимается. Для меня это такое же естественное состояние, как дышать. Самые лучшие моменты в моей жизни связаны с работой над рассказами и романами. Например, с книгой о Ницше, о других известных философах — Шопенгауэре и Спинозе.
Из-за желания писать книги я и выбрал из всех медицинских профессий психиатрию.
Однажды, когда мне было лет 12-13, у моего отца случился сердечный приступ посреди ночи. Хорошо помню, как мы с мамой ждали приезда врача. И вот он появился! Звонок, дверь открывается, я слышу, как врач поднимается по лестнице. Какое это было облегчение! Помню, мама гладила меня по голове и было такое чувство, как будто камень с души упал. И в тот момент внутренний голос сказал мне: я хочу быть таким же, как этот врач, хочу приносить людям облегчение. Но философия меня всегда интересовала больше, чем медицинская наука. Еще ребенком я часто задумывался, может быть, мне лучше стать писателем, а не врачом? А потом я подумал, о чем же я буду писать? Чтобы писать, нужны темы и материал. Поэтому я и решил стать психиатром — чтобы было, о чем писать.
— Чему будет посвящена ваша следующая книга?
— Может быть, когда-нибудь я напишу книгу о старом-старом человеке, которому предстоит умереть, как говорится, от естественных причин. Это будет во многом саморефлексия и, наверное, моя последняя книга.
Думаю, сейчас мне нужно сконцентрироваться на своем опыте, на практической работе. К 89 годам накапливается большой багаж знаний. Пора трансформировать этот опыт в книгу, чтобы передать его молодым специалистам. Это будет небольшое учебное пособие по мотивам моих индивидуальных консультаций. Конечно, при условии, что пациенты разрешат мне использовать их истории.
— Вы не потеряли смысл жизни и в чем он для вас?
— Для меня лично смысл жизни — помощь другим людям. Я это очень отчетливо чувствую. Я консультирую каждый день и хочу лишь одного — быть полезным людям, которые ко мне обращаются, сделать для них все возможное. Я ощущаю это как свою миссию. Ничего больше у меня в мыслях нет, и ничего не отвлекает меня от моей миссии.
How to Die — The Atlantic
Здоровье
Как психотерапевт Ирвин Ялом помог другим справиться со своей смертностью. Теперь он готовится к своему концу.
Джордан Майкл СмитДжон Кунео
Сохраненные истории
Обновлено 22 сентября 2017 г.
Однажды майским утром экзистенциальный психотерапевт Ирвин Ялом выздоравливал в солнечной комнате на Первый этаж больницы для выздоравливающих в Пало-Альто. Он был одет в белые брюки и зеленый свитер, а не в больничный халат, и тут же заметил, что обычно его не ограничивают пребыванием в медицинском учреждении. «Я не хочу, чтобы [эта статья] напугала моих пациентов», — сказал он, смеясь. До операции на колене в предыдущем месяце он принимал двух или трех пациентов в день, одних в своем кабинете в Сан-Франциско, других в Пало-Альто, где он живет. Однако после процедуры он почувствовал головокружение и с трудом мог сосредоточиться. «Они думают, что это проблема с мозгом, но они не знают точно, что это такое», — сказал он мне мягким, хриплым голосом. Тем не менее он надеялся, что скоро отправится домой; в июне ему исполнится 86 лет, и он с нетерпением ждал выхода своих мемуаров, Стать собой , в октябре.
Выпуски The Times Literary Supplement и The New York Times Book Review лежали на кровати рядом с iPad. Ялом проводил время за просмотром фильмов Вуди Аллена и чтением романов канадского писателя Робертсона Дэвиса. Для человека, который помог внедрить в американские психологические круги идею о том, что конфликты человека могут быть результатом неразрешимых дилемм человеческого существования, в том числе страха смерти, он легко говорил о собственной смертности.
«Меня не одолел страх», — сказал он о своем растущем страхе перед здоровьем. Еще одна характерная идея Ялома, выраженная в таких книгах, как «Взгляд на солнце» и «Существа дня », заключается в том, что мы можем уменьшить свой страх смерти, живя без сожалений, размышляя о нашем влиянии на последующие поколения, и доверять близким о нашей тревоге смерти. Когда я спросил, облегчает ли его пожизненная озабоченность смертью перспективу скорой смерти, он ответил: «Я думаю, что это, вероятно, облегчает жизнь».
Надежда на то, что наши экзистенциальные страхи можно уменьшить, вдохновляет людей во всем мире ежедневно отправлять электронные письма Ялому. В папке Gmail с пометкой «Поклонники» он сохранил 4197 сообщений от поклонников из разных стран, от Ирана до Хорватии и Южной Кореи, которые он предложил мне просмотреть. Некоторые из них были просто благодарственными письмами, выражением благодарности за идеи, полученные в его книгах. Помимо учебников и других научно-популярных произведений, он написал несколько романов и сборников рассказов. Некоторые, например «Палач любви» и «Другие рассказы о психотерапии» и «Когда Ницше плакал» были бестселлерами.
Пока я просматривал электронные письма, Ялом использовал свою трость, чтобы нажать кнопку, которая привела в готовность пункт медсестер. По внутренней связи раздался голос, и он объяснил, что ему нужен лед для колена. Он звонил уже в третий раз; он сказал мне, что из-за боли ему трудно сосредоточиться на чем-то другом, хотя он и пытался.
На протяжении всего его пребывания его жена Мэрилин, которой уже более 60 лет, регулярно заходила, чтобы освежить его материалы для чтения. Накануне его посетила Джорджия Мэй, вдова экзистенциального психотерапевта Ролло Мэя, коллеги и друга Ялома. Когда у него заканчиваются другие дела, он играет на своем iPad или компьютере, используя их с ловкостью человека вдвое моложе его.
Многие письма поклонников Ялома содержат жгучие размышления о смерти. Некоторые корреспонденты надеются, что он поможет решить глубоко укоренившиеся проблемы. Большую часть времени он предлагает найти местного терапевта, но если его нет и проблема кажется решаемой в кратчайшие сроки — на этом этапе своей карьеры он не будет работать с пациентами дольше года — он может взять кого-то удаленно. В настоящее время он работает с людьми в Турции, Южной Африке и Австралии через Интернет. Помимо очевидных культурных различий, он говорит, что его иностранные пациенты не так уж отличаются от пациентов, которых он лечит лично.
«Если мы живем жизнью, полной сожалений, полной вещей, которых мы не сделали, если мы прожили нереализованную жизнь, — говорит он, — когда приходит смерть, это намного хуже. Я думаю, что это верно для всех нас».
B Приходя Я явно мемуары психиатра. «Я просыпаюсь от сна в 3 часа ночи и плачу в подушку», — говорится в начале. Кошмар Ялома связан с детским инцидентом, когда он оскорбил девушку. Большая часть книги посвящена влиянию его юности, особенно его отношениям с матерью, на его жизнь. Он пишет, цитируя Чарльза Диккенса: «По мере того, как я приближаюсь к концу, я путешествую по кругу, все ближе и ближе к началу».
Ялом впервые получил известность среди психотерапевтов за Теория и практика групповой психотерапии . В книге, опубликованной в 1970 году, утверждается, что динамика групповой терапии — это микрокосм повседневной жизни, и что обращение к отношениям внутри терапевтической группы может иметь глубокие терапевтические преимущества за ее пределами.
«В следующем году я проведу шестую ревизию», — сказал он мне, когда медсестры входили и выходили из комнаты. Он сидел в кресле у окна и ерзал. Без его фирменной панамы его бакенбарды, отходящие от ушей, выглядели особенно длинными.
Несмотря на то, что он бросил преподавать много лет назад, Ялом говорит, что до тех пор, пока он не потеряет способности, он будет продолжать принимать пациентов в коттедже на заднем дворе. Это психологическая версия пещеры человека, заставленная книгами Фридриха Ницше и философов-стоиков. В саду снаружи растут японские деревья бонсай; олени, кролики и лисы время от времени появляются поблизости. «Когда я чувствую беспокойство, я выхожу на улицу и возюсь с бонсай, подрезая, полив и любуясь его изящными формами», — пишет он в Стать собой .
При всей своей болезненности экзистенциальная психотерапия глубоко жизнеутверждающа.
Ялом рассматривает каждую проблему, с которой сталкивается терапевт, как нечто вроде головоломки, над решением которой он и его пациент должны работать вместе.
Он описал эту динамику в «Палач любви» , который состоит из 10 историй пациентов, проходящих терапию — реальных историй из работы Ялома, с измененными именами, но с некоторыми другими деталями. Истории сосредоточены не только на страдающих пациентах Ялома, но и на его собственных чувствах и мыслях как терапевта. «Я хотел перегуманизировать терапию, показать терапевта как реального человека», — сказал он мне.
Возможно, это не звучит как халтура, но книга, вышедшая в 1989 году, стала коммерческим хитом и продолжает активно продаваться по сей день. В 2003 году критик Лаура Миллер назвала его открытием нового жанра. «Палач любви» , писала она в «Нью-Йорк Таймс» , показал, «что психологическое исследование может дать читателям то, что короткометражка того времени все чаще отказывалась давать: поиск секретов, интриги, сильные эмоции, сюжет. ”
Сегодня люди во всем мире, отправляющие электронные письма Ялому, знают его в основном по его письмам, переведенным на десятки языков.
Как и Дэвид Хассельхофф, он вполне может быть большей звездой за пределами Соединенных Штатов, чем дома. Вероятно, это отражает религиозность американских читателей и их стремление к счастливому концу. Понедельники с Ялом не Вторники с Морри . Ялом может быть болезненным, и он не верит в загробную жизнь; он говорит, что его беспокойство по поводу смерти несколько успокаивается верой в то, что то, что последует за жизнью, будет таким же, как и то, что ей предшествовало. Неудивительно, сказал он мне, что очень религиозные читатели не склонны тянуться к его книгам.
Ялом откровенен в своих мемуарах и лично о трудностях старения. Когда двое его близких друзей недавно умерли, он понял, что его заветная память об их дружбе — это все, что осталось. «Меня осенило, что этой реальности больше не существует», — грустно сказал он. «Когда я умру, его не будет». Мысль о том, чтобы оставить Мэрилин позади, мучительна. Но он также опасается дальнейшего физического ухудшения. Сейчас он использует ходунки с теннисными мячиками на подошвах ног и недавно похудел.
Во время нашей встречи он часто кашлял; когда месяц спустя я написал ему по электронной почте, он чувствовал себя лучше, но сказал о своих страхах перед здоровьем: «Я считаю эти несколько недель одними из самых худших в моей жизни». Он больше не может играть в теннис или заниматься подводным плаванием и боится, что ему, возможно, придется перестать кататься на велосипеде. «Старею», — пишет он в Стать собой , «это отказ от одной чертовой вещи за другой».
В своих книгах Ялом подчеркивает, что любовь может уменьшить страх смерти, предоставляя людям возможность поделиться своими страхами и способствуя благополучной жизни. Мэрилин, опытный ученый-феминист-литературовед, с которой у него тесные интеллектуальные отношения, вдохновляет его продолжать жить так же сильно, как она делает мысль о смерти мучительной. «Моя жена подбирает мне книгу за книгой», — сказал он мне в какой-то момент. Но хотя в учетной записи электронной почты Ялома есть папка под названием «Идеи для письма», он сказал, что, возможно, у него наконец-то закончились идеи для книг.
Тем временем Мэрилин рассказала мне, что недавно помогла своей подруге, жене профессора Стэнфорда, написать некролог своему мужу*. «Это реальность того, где мы находимся в жизни, — сказала она.
В начале своей практики экзистенциальной психотерапии Ялом был поражен тем, сколько утешения люди получают, исследуя свои экзистенциальные страхи. «Смерть, — писал он в «Глядя на солнце », — это одиночество, самое одинокое событие в жизни». Тем не менее, эмпатия и связанность могут иметь большое значение для уменьшения наших тревог по поводу смертности. Когда в 1970-х Ялом начал работать с пациентами, у которых диагностировали неизлечимый рак, он обнаружил, что их иногда воодушевляла мысль о том, что, умирая с достоинством, они могут стать примером для других.
Ужас смерти может возникнуть в любом человеке в любое время и может иметь изменяющие жизнь эффекты, как негативные, так и позитивные. «Даже для тех, у кого глубоко укоренился блок против открытости — тех, кто всегда избегал глубокой дружбы, — мысль о смерти может стать пробуждающим опытом, катализирующим огромный сдвиг в их стремлении к близости», — пишет Ялом.
Те, кто еще не прожил ту жизнь, которую хотели, все еще могут изменить свои приоритеты в конце жизни. «То же самое было и с Эбенезером Скруджем», — сказал он мне, когда медсестра принесла ему три таблетки.
При всей болезненности экзистенциальной психотерапии она глубоко жизнеутверждающая. Изменения всегда возможны. Близость может освобождать. Существование драгоценно. «Я ненавижу мысль покинуть этот мир, эту прекрасную жизнь», — сказал Ялом, восхваляя метафору, придуманную ученым Ричардом Докинзом, чтобы проиллюстрировать мимолетную природу существования. Представьте, что настоящий момент — это прожектор, движущийся по линейке, которая показывает миллиарды лет существования Вселенной. Все слева от области, освещенной прожектором, закончено; справа неопределенное будущее. Шансы на то, что мы окажемся в центре внимания в этот конкретный момент — на то, что будем живы — ничтожны. И все же мы здесь.
Опасения Ялома по поводу смерти смягчаются его чувством, что он прожил хорошую жизнь.
«Оглядываясь назад на свою жизнь, я могу сказать, что добился больших успехов и ни о чем не жалею», — тихо сказал он. Тем не менее, продолжил он, у людей есть «врожденный импульс хотеть выжить, жить». Он сделал паузу. «Я ненавижу смотреть, как жизнь уходит».
* В этой статье изначально говорилось, что Мэрилин Ялом помогла написать некролог своему мужу. На самом деле некролог предназначался мужу ее подруги. Мы сожалеем об ошибке.
Доктор Ирвин Ялом о любви, смерти и значении
Эта история представлена вам Книжным фестивалем Bay Area. Легендарный психотерапевт и писатель доктор Ирвин Ялом беседует с Джойс Кэрол Оутс на предстоящем Книжном фестивале в районе залива Сан-Франциско о любви, браке, утрате и горе, которые он исследует в своих новых мемуарах «Вопрос смерти и жизни». Специальная трансляция ко Дню матери, онлайн-мероприятие, воскресенье, 9 мая, 13:00. Билеты стоят от 7,50 до 15 долларов или покрываются пропуском на фестиваль.
Жертвователи фестиваля могут записаться на закрытую онлайн-афтерпати с доктором Ялом. См. Baybookfest.org.
Доктор Ирвин Ялом. Фото: Bay Area Book Festival
Доктор Ирвин Ялом, «психотерапевт», заслуженный профессор Стэнфорда и всемирно известный психиатр, написавший множество бестселлеров документальной и художественной литературы о психотерапии, тревоге смерти, горе и осмысленной жизни. недавно столкнулся с собственным горем: смертью от рака любимой 65-летней жены Мэрилин.
Мэрилин, тоже писатель (известный специалист по сравнительному литературоведению и старейшина многолетнего литературного салона в Пало-Альто), предложила ей и «Ирву» написать о своих последних месяцах после рака. диагноз. Мучительные, красивые мемуары, Дело жизни и смерти рассказывается в чередующихся разделах до самой ее смерти, после чего доктор Ялом пересматривает написанное им десятилетиями, чтобы справиться со своим горем. Его книги включают «Палач любви », «Когда Ницше плакал», «Теория и практика групповой психотерапии » (классика о том, как помочь клиентам справиться со страхом смерти, уже в пятом издании) и « «Становление себя», » 2017 года, о которой он объявил, что она станет его книгой.
последняя книга.
Сейчас ему 90 лет, он разговаривал с директором фестиваля Черилин Парсонс перед своим онлайн-мероприятием в прямом эфире — в День матери, 9 мая.— в разговоре с Джойс Кэрол Оутс, дважды овдовевшей и автором более 100 книг, многие из которых посвящены горю, любви и браку, включая ее недавний сборник стихов « Американская меланхолия». Ближе к концу этой статьи мы перепечатываем стихотворение, которое напоминает об улицах и достопримечательностях Беркли, которые Оутс увидела, когда мчалась в больницу Альта-Бейтс, чтобы увидеть своего больного мужа, который умер в апреле 2019 года. Это интервью было отредактировано и сокращено.
Есть прекрасный эпиграф, который открывает Вопрос жизни и смерти: «Скорбь — это цена, которую мы платим за смелость любить других». Это не цитата, а просто высказывание, никому не приписываемое. Можете ли вы сказать нам, откуда оно взялось?
Понятия не имею: кто это сказал, Мэрилин или я? Но фраза идеальна.
Я надеюсь, что написал это; Я люблю каждое его слово. Может быть, чем больше мы любим других или чем дольше мы любим других, тем дольше горе. Это происходит со мной прямо сейчас.
Как изменилось ваше горе по сравнению с тем, на котором вы остановились в книге, через несколько месяцев после смерти Мэрилин?
Он менее интенсивен, но все же присутствует. Я ужасно скучаю по ней. Я не добился прогресса в некоторых отношениях. Я до сих пор не могу смотреть на ее фото. Мне слишком больно, когда я это делаю. Кладбище всего в 20 минутах ходьбы, но я туда не ходил. Может быть, это потому, что я не хочу видеть ее могилу. Может быть, я не хочу видеть место рядом с ней, которое будет для меня. Моя дочь все уговаривает меня, приглашает пойти, но я просто не хочу этого делать. Мне и так достаточно боли. Я много о ней думаю. Я знаю ее с 14 лет.
Книга вышла быстро. Чем вы занимаетесь с тех пор?
Я тут же перешел к другой книге, которую имел в виду, и это стало настоящим спасением.
Я всегда был писателем, и все, чем я сейчас занимаюсь, — это писать и встречаться с пациентами, но очень немногими, всего по одному в день, на однократных консультациях. Книга, которую я пишу, рассказывает истории, возникшие в результате этих консультаций. Но я не собираюсь заканчивать книгу, потому что я не знаю, что я буду делать с собой, если я не буду писать. Так что я просто продолжу делать это некоторое время. Я получаю от этого удовольствие.
Так что больше не надо говорить, что текущая книга будет последней! Как вы думаете, почему писательство является для вас таким утешением?
Моя дружба с Мэрилин, моя любовь к ней началась с книги, ею и закончилась. В первый раз, когда я встречался с ней, она сказала мне, что пропустила школу, потому что всю ночь читала книгу. Что ж, это все, что я должен был услышать, потому что я никогда не встречал никого, кто любил бы книги так сильно, как я. Я читал их почти по необходимости, потому что я вырос в ужасно опасном районе и провел все свое детство в помещении, читая или посещая библиотеку.
Мы сразу же присоединились к нашей любви к книгам. Наш дом поразительно полон книг.
О ваших романах: Кто-то так описал Когда Ницше плакал : «Только столкнувшись лицом к лицу со своими внутренними демонами, одаренный целитель может начать помогать своему пациенту». Вы всегда были одаренным целителем, но после смерти Мэрилин вы стали пациентом, в том смысле, что прошли через важный жизненный переход. Как бы доктор Ялом лечил пациента по имени Ирв, который только что потерял свою любимую жену на протяжении 65 лет?
Я много раз в жизни проходил терапию. Сейчас я на терапии, вижу кого-то, кто работает так же, как я. Она открыта, рассказывает о себе, относится ко мне. Я постоянно говорю своим ученикам: «Самая важная часть вашего обучения — это ваша собственная терапия». На самом деле, когда я учился в Стэнфорде, я организовал группу других терапевтов, группу без лидера, и мы встречались не менее 30 лет. Другая группа, которую я начал, состояла из пациентов, которые все умирали от метастатического рака молочной железы.
Это породило во мне столько беспокойства, что в конце концов я подумал: «Мне лучше самой пойти к терапевту, чтобы справиться с этим». Поэтому я выбрал известного терапевта, который только что переехал в Калифорнию, по имени Ролло Мэй. Мы стали хорошими друзьями. Я был рядом с ним, когда он умер.
Что, по вашему мнению, вы получаете сейчас от своего терапевтического опыта?
На днях она сказала кое-что, что мне очень понравилось. Я не думаю, что это полностью оригинально; она цитировала кого-то другого, а я забыл кого. Но идея в том, что горе похоже на ампутацию. Вы не преодолеете это. Вы просто учитесь жить с этим. Это попало в цель. Я живу в том же доме, в котором мы жили, и я уверен, что не уеду отсюда. Вокруг меня наши дети. У нас было четверо детей, и трое из них находятся здесь, в этом районе, так что я постоянно их вижу.
В самом конце книги вы говорите о том, что, несмотря на то, что вы убежденный скептик и не придерживаетесь духовных убеждений о загробной жизни, вы теперь понимаете стремление людей к этому.
Это продолжилось?
Я понял, какое утешение они получают от религии, от идеи воссоединения с любимыми. Мои чувства были связаны с этой идеей присоединиться к Мэрилин. На самом деле, это началось еще до ее смерти. Мэрилин вместе с моим сыном, фотографом, написала книгу о кладбищах в Соединенных Штатах, Американское место отдыха. Однажды я спросил ее: «Мы всю жизнь вместе. Почему бы нам не быть похороненными в одном гробу? Можете ли вы получить гроб на двоих? Она сказала: «Я могу сказать вам, что не существует такой вещи, как гроб на двоих». Но даже при этом у меня в голове есть идея, что я присоединюсь к Мэрилин, и все же мой мозг говорит мне, что это чепуха. Мэрилин нигде нет. Я не присоединяюсь к Мэрилин. Но идея присоединиться к Мэрилин меня утешает, и я знаю, что каждая религия с незапамятных времен предлагала такое утешение. Я должен уважать то, что люди получают от этой религиозной веры.
Так много людей потеряли близких во время пандемии COVID, и мы все потеряли образ жизни, по крайней мере, на время.
Страх и изоляция стали нашим опытом. Какой совет вы могли бы дать людям, борющимся с такими ситуациями, учитывая ваш недавний опыт?
Держитесь рядом со своими верными друзьями. Я общаюсь со многими людьми таким образом, и я думаю, что сошёл бы с ума, если бы не был. У меня есть двоюродный брат, с которым я вырос; у нас разница два года. Мы разговариваем каждый день по телефону уже много лет. Теперь ко мне приходит много людей, которых я знаю, многие из них мои бывшие студенты. Сегодня кто-то пришел погулять. Но я постепенно привыкаю к мысли, что у меня нет сверстников, потому что я такой старый. Это странное чувство.
Это одиночество? Беспокойство?
Нет. Забавно, я не боюсь смерти. Раньше у меня было, а сейчас нет. Это весьма примечательно. Облегчение от этого беспокойства началось, когда я начал перечитывать свои собственные книги, все романы и все сборники рассказов. Я действительно гордился тем, что сделал. Так что теперь, когда я работаю с людьми, которые боятся смерти, я связываю это с сожалением в жизни.
Чем больше у вас сожалений о том, как вы прожили свою жизнь, тем больше страха смерти вы испытываете. Я чувствую, что эта формула действительно сильна. Это имеет значение для многих пациентов, которые приходят ко мне с тревогой смерти. И я думаю, именно поэтому у меня его так мало сейчас, потому что у меня очень, очень мало сожалений о своей жизни. Во всяком случае, это оказалось намного лучше, чем я когда-либо думал, когда был подростком. Это, конечно, во многом благодаря Мэрилин и знакомству с ней.
Что вам больше всего в ней нравилось, если можно вообще сказать?
Все любили Мэрилин. Она была крошечной женщиной, едва ли пяти футов ростом. У нее были невероятные социальные навыки, поэтому в нашем браке редко было плохо, за исключением тех случаев, когда она уезжала на время. Затем было время, когда она настолько увлеклась своим положением главы Стэнфордского центра исследований женщин, что мне пришлось возразить ей: «Я больше ничего не получу от этого брака.
Мне интересно, почему мы до сих пор вместе». Я сказал это, когда мы были в ресторане в Сан-Франциско. Ее ответом — это было невероятно — был громкий вопль. Так или иначе, на этом все и закончилось.
Вау. Это хороший совет. Плачьте, когда вам нужно.
Все в ресторане оборачивались, глядя на нее.
Кажется, что теперь, наконец, несмотря на пандемию и потери прошлого года для всех, мы можем двигаться в «новой нормальности», что бы это ни значило. Что бы вы посоветовали людям, когда мы пытаемся вернуться к жизни и связи? Вы бы изменили то, что называется «нормальным»? Как вы думаете, какими должны быть люди и чем они должны заниматься, чтобы жить такой же полной жизнью, как и вы?
Вопрос в том, что для вас значит жить полной жизнью? Я так часто работаю над проблемой сожаления с пациентами, которых вижу. Несмотря на то, что это отдельные сессии, я смотрю на это, потому что это открывает множество важных вещей. Чем вы разочарованы и что мы можем сделать, чтобы изменить это сейчас? Это будет очень важно для вас в дальнейшей жизни.
Как будто прошлый год был возможностью для перезагрузки. Люди были сброшены с того, чем они были раньше.
Да. Очень немногие люди, по крайней мере среди многих, кого я знаю, хотят вернуться к той работе, которую они выполняли раньше, или хотят вернуться в офис.
Что еще вы хотите сказать об этой книге, которую вы опубликовали, или о своем опыте любви и горя?
Написание этой книги до самой ее смерти было очень важно для меня и Мэрилин. Книга посвящена смерти, ее смерти и жизни, моей жизни после нее, поэтому в ней есть две отдельные части, в которых я пытаюсь понять, как жить без нее и как справиться со своим горем. Написание этого дало мне какую-то цель.
Джойс Кэрол Оутс. Фото: Дастин Коэн
Как уже отмечалось выше, на фестивале доктор Ялом поговорит с автором Джойс Кэрол Оутс. Собственные мемуары Оутс «История вдовы» (2011) изображают ее борьбу после потери 47-летнего мужа. Обе ее последние книги, сборник стихов «Американская меланхолия» и сборник рассказов «Ты (другой)», исследуют, как обстоятельства и выбор неизгладимо формируют нашу жизнь и обретают смысл.
Следующее стихотворение из «Американской меланхолии» перепечатано с ее разрешения.
Туннель
Начало апреля, спуск
по длинному разбитому холму
за Панорамным Путем.
Утро радиоактивно-яркое.
Холм головоломка из бетонных обнажений
разбитых и прерывистых, как афоризмы Ницше.
И Туннель (пока) не виден
хотя его перистальтика начинает
тянуть, сжимать, дергать.
В ослепительной дали,
Залив Сан-Франциско.
Когда вы спускаетесь с холма
сверкающая бухта отступает
как воспоминание о счастье
но все же
палитра широкая, кажущаяся случайной
на солнце как усыпанные блестками монеты
любопытный неровный спуск
как пьяный
шатается
и туннель не (пока)
определен как в холст
Магритта, где отсутствие
глубины обеспечивает
Это искусство, а не жизнь.
Это тебе не повредит.
А теперь проходим
заброшенный дом
гигантский, оштукатуренный
странным образом окруженный сетчатой оградой,
колючая проволока абсурдно развязно
защищающая то, что никому не нужно.
И все же ты спускаешься с горки,
смело, дерзко
ослепительно видя теперь
пустынное игровое поле,
пустынную детскую площадку.
Затихшие качели, ржавая горка
О, куда ушла жизнь?—
покидая эти места
резко на Уорринг-стрит,
а потом в Дерби
теперь быстрее
Туннель сужается
Стюарт, Колледж, Рассел тоже
быстро проходящие промежуточные станции
обычной жизни
за что бы вы цеплялись, в
ваш спуск
кроме всасывания перистальтикой
тянули мимо, затаив дыхание 902 15 и теперь небо опущено
как звуконепроницаемый потолок
беспощадно
на Эшби-авеню
грубо дернули как соску
заставили повернуть направо на Эшби,
как утро содрогается
заметно, можно почувствовать усадку
как из пастельных верхушек деревьев
Больница появляется
мрачная эффективность
«бескрайнее» небо
исчезло, в Больнице
подъезд в тисках
перистальтики дергали
через автоматические двери
в чьем стекле испуганное лицо
появляется, исчезает
и в полумрак фойе
и к двойным лифтам
неумолимо поднимаясь на шестой этаж
в комнату 765
где тебя ждет твоя жизнь
спит, трубка в разбитом носу
сцепив руки на вздутом животе
дышит случайными порывами
как одинокий ветер на берегу,
и серповидная луна над головой.
О, Любовь, где ты будешь жить, когда не станет наших бренных тел?
Фестиваль предлагает скидку на билеты на беседу в честь Дня матери между доктором Ирвином Ялом и Джойс Кэрол Оутс, чтобы подчеркнуть универсальную силу заботы. Любой, кто является матерью, профессиональной сиделкой, важным работником — или кто только что решил заново рассказать своим близким, как много они для вас значат, — может использовать код CARE в кассе, чтобы получить 50% от стоимости билета в 15 долларов. Это событие также входит в любой из трех абонементов фестиваля. Вы можете приобрести Вопрос жизни и смерти, Американская меланхолия, и (Другой) Вы в кассе.
Особая возможность: афтепати с доктором Ялом
Пожертвовав 100 долларов США на некоммерческий книжный фестиваль в районе залива Сан-Франциско, вы можете получить специальное приглашение на афтепати в Zoom, где можно будет пообщаться в непринужденной обстановке с участием не более 10 гостей. Торопитесь, пока вечеринка не закончилась!
Эта история была представлена вам Книжным фестивалем Bay Area.