Я не дорожу мятежным наслажденьем пушкин: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»

Содержание

Поэзия.ру —
Юрий Лифшиц — Уроки Пушкина. «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»

«Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»

Александр Пушкин

Нет я не дорожу мятежным
наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством,
исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки
молодой,

Когда, виясь в моих объятиях
змией,

Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних
содроганий!

О как милее ты, смиренница моя!

О как мучительно тобою счастлив я,

Когда, склоняяся на долгие
моленья,

Ты предаешься мне, нежна без
упоенья,

Стыдливо-холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь
ничему

И оживляешься потом все боле, боле

И делишь наконец мой пламень
поневоле!

Когда в очередную пушкинскую
годовщину заученно повторяют «Пушкин — наше все», порою даже не подозревают,
насколько это верно. Он действительно «все», он во всем и везде, он в нас и вне
нас, и нет такой области, сферы человеческой деятельности, где бы Пушкин не
осуществил бы себя целиком и полностью, во всем грандиозном масштабе своей
гениальной личности. Ни один человек ни до, ни после него не проявился и уже не
проявится с такой беспредельной щедростью, неутомимостью и самозабвением, не
раскрылся и уже никогда не раскроется так широко и полно как поэт, как
гражданин, наконец как мужчина.

Пушкин не был педагогом, он даже
не претендовал на эту роль и открыто презирал «новейшие самоучители» в виде
новоявленных пророков и исправителей рода человеческого. И если сейчас речь
идет об уроках, все-таки преподанных Пушкиным, то только потому, что мы
самостоятельно, как говорится, в здравом уме и твердой памяти пытаемся их
усвоить и освоить, — задача в общем-то непосильная для обыкновенного человека наших
дней.

Пушкин был очень некрасив. В
юношеском написанном по-французски стихотворении он назвал себя «сущей
обезьяной». Эта кличка прижилась в свете и долго досаждала поэту. Кроме того,
он был низок ростом, что, разумеется, не добавляло ему оптимизма в отношении
собственной персоны. «Пушкин был собою дурен, — говорил брат поэта Лев
Сергеевич, — но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал, но
сложен необыкновенно крепко и соразмерно. Женщинам Пушкин нравился; он бывал с
ними необыкновенно увлекателен». Этому свидетельству вторит А.Н.Вульф, близкий
приятель поэта, говоря, что «женщин он знает, как никто. Оттого, не пользуясь
никакими наружными преимуществами, всегда имеющими влияние на прекрасный пол,
одним блестящим своим умом он приобретает благосклонность оного». Пушкин не был
красив, но победы, одержанные им над самыми блестящими красавицами его времени,
служат прекрасным доказательством того, что прекрасный пол могут сводить с ума
не только писаные красавцы.

А я, повеса вечно праздный, —

писал он в другом юношеском
стихотворении, —

Потомок негров безобразный,

Взращенный в дикой простоте,

Любви не ведая страданий,

Я нравлюсь юной красоте

Бесстыдным бешенством желаний.

Поэт еще в молодости четко
осознал, что нужно женщинам, и как мужчина максимально соответствовал их
ожиданиям. Надо полагать, «египетские» страсти в его «исполнении» повергали в
экстатический шок тех, на кого они были рассчитаны и направлены. Женщины падали
к его ногам, как зрелые, а порой и перезрелые, плоды с дерева. По свидетельству
А.П.Керн, Пушкин «не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и
был неописанно хорош, когда что-либо приятно волновало его. Когда же он решался
быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и
увлекательностью его речи». Что ж, уважаемая (и обожаемая поэтом) Анна Петровна
знала, что говорит. Многое тут было, конечно же, от игры в донжуана, многое от
указанного выше юношеского комплекса неполноценности, переживаемого поэтом,
многое от лихого молодечества, предписывающего мужчине менять женщин чаще, чем
перчатки. Но было и нечто другое, о чем красноречиво поведала все та же
А.П.Керн. «Живо воспринимая добро, Пушкин не увлекался им в женщинах; его
гораздо более очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота… Причина
того, что Пушкин очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в
характере женщин, заключалось, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем
совершенно в духе того времени», (Стоит в связи с этим сравнить божественные
поэтические строки, посвященного А.П.Керн, и характеристику, данную ей поэтом в
приватном письме. «Лед и пламень не так различны меж собой».) Доля истины в
наблюдениях «блестящей» Анны Петровны, безусловно, имеется. Но только доля, да
и то не слишком весомая.

Дело в том, что Пушкина при всем
его «африканизме» привлекали именно достоинство, тихая простота и
безыскуственность в отношениях с женщинами. Иначе бы ему никогда не удалось
создать образ Татьяны Лариной, или бы тот вышел из-под его пера вымученным и нежизнеспособным.
Его идеалом была та, о которой он когда-то сказал:

Она была нетороплива,

Нехолодна, неговорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязаний на успех,

Без этих маленьких ужимок,

Без подражательных затей…

Все тихо, просто было в ней.

Этот образ всю жизнь оставался в
сердце поэта «невостребованным», пока не обрел живые черты Натальи Николаевны
Гончаровой. То, к чему бессознательно тянулась восприимчивая душа Пушкина,
воплотилось всего лишь за несколько лет до его смерти, и достойно удивления и
восхищения, с какой легкостью слетела с него вся эта «египетская» шелуха, когда
он полюбил по-настоящему. Прежняя любовь поэта к женщинам, в общем-то
бездуховная, несмотря на многочисленные «нерукотворные» свидетельства,
оставленные для потомков, сменилась любовью к одной-единственной, к Мадонне,
«чистейшей прелести чистейшему образцу». Только тогда поэт узнал истинную и
весьма ничтожную цену «мятежным наслажденьям, восторгам чувственным,
безумствам, исступленьям», которыми была наполнена его жизнь, узнал подлинную
цену «молодым вакханкам», для которых он в немалой степени был всего лишь
средством для достижения последними «последних содроганий». Настоящая же любовь
к своей милой «смиреннице», как и все настоящее, оказалась «с кислинкой», как
кисло-сладкое яблоко, которое на русский вкус гораздо слаще приторных
«африканских» фруктов.

Пушкинское стихотворение «Нет, я
не дорожу мятежным наслажденьем» относится к позднему периоду жизни поэта и,
как представляется очевидным, адресовано супруге поэта Наталье Николаевне. На
склоне жизни Пушкин с удивлением открывал в себе тягу к «мучительному» счастью.
Он, которому почитали за честь уступить самые блистательные дамы Северной
Венеции, был вынужден прибегать к «долгим моленьям», чтобы добиться взаимности
собственной жены! Это дало повод многим исследователям (в том числе В.Брюсову)
«жалеть» Пушкина: дескать, какая холодная досталась ему жена, несчастный поэт
простирался во прахе перед «этой…», чтобы та «снизошла» до супружеских ласк.
Хотя этим исследователям и прочим комментаторам стоило бы пожалеть самих себя.
Ведь «смиренница Наталья Николаевна давала ему то, чего он не получал от
«молодых вакханок», расточающих почем зря «пылкие ласки» и терзающих свои
жертвы «язвами лобзаний». Она давала ему возможность почувствовать себя
настоящим мужчиной.

В арсенале женщины, находящейся в
законном браке, имеется немало средств отказать законному же супругу в
близости, — и это прекрасно, когда любимые женщины отказывают нам! Благодаря
этим отказам мы получаем шанс проявить все свои мужские качества в полной мере,
что, если и удается, то только наедине с любимой женщиной. С нелюбимой или,
Боже упаси, публичной женщиной, церемониться незачем: здесь «ключом» являются
взаимное удовлетворение (пресловутый секс) или просто деньги. Мы, мужчины,
будучи несостоятельны именно как мужчины, не умея как следует взяться за дело,
не имея достаточно ума, чувства и подлинно мужского таланта, шастаем от своих
законных половин налево и направо, прекрасно себя чувствуем и на всю жизнь
остаемся безответными и безответственными «мальчиками», вечными студентами,
ленивыми и нелюбопытными. Уж нам-то подавай исключительно «стенающих» и
«кричащих»: с ними и хлопот меньше, и вообще… С умными, знающими себе цену женщинами
нам просто не совладать, — этому ни в школах, ни в институтах не учат. Не
потому ли нынче уделом умных и знающих себе цену становится гордое одиночество,
потому как не из кого выбрать. Нынешние мужики обходят таких женщин за версту,
придумывая себе дешевые отговорки типа «если красивая, значит, дура». Любовь —
это ведь, прошу прощения, не секс. Любовь требует полного напряжения всех наших
телесных и духовных сил — прежде всего духовных. (Если в двух словах, то секс —
это любовь к противоположному полу как таковому, а любовь — это влечение к
одной-единственной представительнице или к одному-единственному представителю
этого самого противоположного пола. Вот почему знаменитая фраза о том, что
«секса у нас нет», может означать еще и то, что женщина, ее произнесшая,
окружена подлинной любовью и не знает механических проявлений секса. В таком
случае ей можно только позавидовать, а не смеяться над ней.)

Причина, по которым нежные супруги
отказывают своим нежно любимым супругам в интимной близости, могут быть самыми
различными. Пресловутое «болит голова» может быть, к примеру, инстинктивным
протестом против рутины супружеского ложа, и для умного мужчины женская мигрень
— это сигнал к самоусовершенствованию. Женщина может быть просто молода,
неопытна, непорочна, «стыдливо-холодна», она могла иметь родителей-пуритан и
получить строгое воспитание. Святая обязанность мужчины, коль скоро он вступает
в брак, помочь жене избавиться от девических комплексов, для чего следует иметь
запас умения, терпения и такта. Кроме того, надо… впрочем, лучше, чем
А.И.Гончаров в своей «Обыкновенной истории», все равно не скажешь, потому
воспользуемся цитатой. «Чтоб быть счастливым с женщиной… надо много
условий… надо уметь образовать из девушки женщину по обдуманному плану, по методе,
если хочешь, чтоб она поняла и исполнила свое назначение… О, нужна мудреная и
тяжелая школа, и эта школа — умный и опытный мужчина!»

Задолго до нравоучения Гончарова
Пушкин был этим самым умным и опытным. Добиваясь своей возлюбленной («долгие
моленья»), он снаряжал в бой все свое остроумие, весь свой интеллект, всю свою
изобретательность, наконец весь свой талант — и как же счастлива была та, ради
которой первый русский поэт становился на колени! Может быть, она проявляла
неуступчивость инстинктивно или сознательно (женщины хитры, этого у них не
отнять), нарочно оттягивала миг «последних содроганий», чтобы в полной мере
насладиться прелюдией, в которой поэт был подлинным виртуозом. Зато когда он —
настоящий мужчина! — наконец-то добивался своего «мучительного счастья»… На
этом остановимся, ибо всякие догадки такого рода уже выходят за рамки приличия.
Иначе как редкостным по нынешним временам понятием «супружеская гармония» это
состояние не обозначить… Незадолго до свадьбы поэт написал:

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя
Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший
образец.

Он оказался прав, хотя сравнение
земной женщины с Богоматерью отдает кощунством. Но поэтам и влюбленным, сказал
Бомарше, прощаются всяческие безумства, а влюбленным поэтам — тем более…

Стихотворение Пушкина «Нет, я не
дорожу…» — это еще и урок того, как подобает писать на интимные темы. С какой
осторожностью, чуткостью и целомудрием поэт в нескольких строках разворачивает
целую философию обладания любимой женщины; это пример того, как можно, сказав
буквально обо всем, не опуститься до пошлости и похабщины, без чего иные
нынешние русские «классики» не мыслят себе литературного произведения.

И последнее. Как ни соблазнительно
считать лирического героя и адресата стихотворения «Нет, я не дорожу…» четой
Пушкиных, справедливости ради следует отметить: ни в одном источнике об этом
прямо не говорится. И никто не вправе (даже В.Брюсов) свои случайные
соображения выдавать за истину.

Июнь 1999

Юрий Лифшиц,
2017

Сертификат Поэзия.ру: серия
1238
№
128618
от
21.07.2017

0 |

4 |

6702 |

24.05.2023. 01:36:02

«Когда Потемкину в потемках…» [По следам «Непричесанной биографии»]

Постарелой красавице

Стихотворение Пушкина «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» – одно из наиболее откровенных в его любовной лирике – дошло до нас в нескольких списках. Однако автограф его неизвестен. Вот это стихотворение:

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки молодой,

Когда, виясь в моих объятиях змией,

Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как мучительно тобою счастлив я,

Когда, склоняяся на долгие моленья,

Ты предаешься мне нежна без упоенья,

Стыдливо-холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь ничему,

И оживляешься потом всё боле, боле —

И делишь наконец мой пламень поневоле!

(III, 213)

Датировка его не вполне ясна. В восьми списках из тринадцати под стихотворением стоит дата 19 января 1830 г., в том числе в трех – с указанием места: «С.П.Б.», то есть Санкт-Петербург. Еще в трех списках указан только год – «1830», в одной копии стихотворение датировано 1831 годом, а в одной вообще не датировано.

Адресат стихотворения в его тексте нигде не обозначен. Тем не менее в одном из списков стихотворение озаглавлено «Прелестнице», а в двух других – «К жене» и «Жене».

Очевидное противоречие между датировкой 1830 годом и заголовком «К жене» (свадьба Пушкина с Н. Н. Гончаровой состоялась, как известно, 18 февраля 1831 г.), озадачило уже первых издателей. Так, П. Е. Ефремов в принадлежавшей ему копии переправил карандашом год «1830» на «1832». С этой датой согласился Б. В. Томашевский – в Малом академическом издании он помещает это стихотворение в раздел стихотворений разных годов (1827–1836) и в комментарии датирует его «не ранее 1832 г.» (3, 471).

Как видим, некоторые исследователи «подгоняли» дату к тому периоду, когда Наталья Николаевна уже стала женой Пушкина, полагая именно ее адресатом стихотворения.

Между тем, дата 19 января 1830 г., проставленная в восьми из тринадцати списков и принятая в Большом академическом издании, позволяет высказать и другие соображения относительно адресата стихотворения.

Дело в том, что точно такая же дата – «19 января 1830. С.П.б.» – поставлена Пушкиным под стансами митрополиту Филарету «В часы забав иль праздной скуки»: с этой датой они были напечатаны Пушкиным в «Литературной газете» уже в феврале того же года.

Известно, что Пушкин послал стансы митрополиту Филарету не непосредственно, а через Елизавету Михайловну Хитрово, с которой Пушкина в то время связывали дружеские и интимные отношения.

Поскольку та же дата стоит в большинстве списков любовного стихотворения, есть основания полагать, что вместе со стансами Филарету Пушкин передал Хитрово и стихотворение «Нет, я не дорожу…».

Однако само по себе это не означает, что Пушкин сочинил это стихотворение специально для Е. М. Хитрово. Всё, что известно об их отношениях, опровергает такую вероятность. Пушкин тяготился связью с Елизаветой Михайловной (бывшей на 16 лет его старше), хотя с присущей ему непоследовательностью писал ей иногда нежные письма (подробнее см. с. 23–27). Любовное поведение лирической героини, которая, «склоняяся на долгие моленья», остается «стыдливо-холодна» и «едва ответствует» любовным ласкам, никак не вяжется с поведением и темпераментом Елизаветы Михайловны, которая, по словам Вяземского, «пылала» к Пушкину «языческой любовью»[133]. Что же касается сдержанности и смирения, то скорее можно говорить о противоположных качествах – страстности и императивности Елизаветы Михайловны, что порой даже пугало Пушкина. Недаром в одном из писем к тому же Вяземскому он жалуется, что она его «преследует» и сравнивает ее с супругой египетского царедворца Пентефрия, столь активно домогавшейся ласк Иосифа, что тот бежал от нее, оставив в ее руках свою одежду [134].

Е. М. Хитрово. Рис. Пушкина

Однако отдать Елизавете Михайловне стихотворение, написанное ранее и адресованное другой женщине, Пушкин вполне мог, тем более что такой шаг содержал в себе определенную двусмысленность: стихотворение «Нет, я не дорожу…» перекликается по своему содержанию с антологическим стихотворением, обращенным «к постарелой красавице», незадолго до того переведенным Батюшковым[135] и безусловно известным Елизавете Михайловне. А уже возможность поиграть двусмысленностью Пушкин никогда не упускал.

* * *

Кому же Пушкин мог адресовать это стихотворение первоначально?

Ответ на этот вопрос подсказывает сравнение «Нет, я не дорожу…» с упомянутым переводом Батюшкова, на который собственно и ориентировался Пушкин. Вот этот перевод:

Тебе ль оплакивать утрату юных дней?

Ты в красоте не изменилась

И для любви моей

От времени еще прелестнее явилась.

Твой друг не дорожит неопытной красой,

Незрелой в таинствах любовного искусства.

Без жизни взор ее стыдливый и немой

И робкий поцелуй без чувства.

Но ты, владычица любви,

Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;

И в осень дней твоих не погасает пламень…

Как видим, в переводе Батюшкова противопоставление «красавиц» идет по возрастному принципу: «незрелая краса» противопоставлена опытности «осеннего» возраста. Пушкин же дает противопоставление совсем другого характера: мятежность, страстность противопоставлены у него смирению и сдержанности в любовных отношениях. Из содержания стихотворения совершенно ясно, что Пушкин воспевает не «мятежных» и страстных в любви «вакханок» и обращается отнюдь не к ним, а к совершенно иной женщине – «смиреннице», чье любовное поведение видится ему гораздо более привлекательным. Но таких женщин в любовном опыте Пушкина было в то время не так уж много, может быть, вообще одна. Это прототип онегинской Татьяны, старшая дочь П. А. Осиповой – Анна Вульф. Их роман начался еще в период Михайловской ссылки Пушкина. Возникшая между ними в феврале 1826 г. связь доставила Анне немало нравственных мучений:

«…Не знаю, проклинать ли мне или благодарить Провидение за то, что оно послало вас [на моем пути]…» (XIII, 552), – пишет она ему вскоре после того, как Пушкин добился близости с ней. И в другом письме:

«Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более счастлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела с вами, могли изгладиться из моей памяти» (XIII, 554).

Анна сохранила свое чувство к Пушкину на долгие годы. После освобождения поэта из ссылки их встречи были редкими, но чрезвычайно яркими. Особенно это относится к приезду Пушкина в октябре 1829 г. в Малинники, где он застал Анну одну (ее сестры были в Старице, а Осипова – в Тригорском). Они провели вместе почти три недели. Ранняя морозная зима добавила романтизма их отношениям, создав настроение, столь гениально переданное в написанных им тогда двух стихотворениях, которые разделяет одна ночь:

…И дева в сумерки выходит на крыльцо:

Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!

Но бури севера не вредны русской розе.

Как жарко поцелуй пылает на морозе!

Как дева русская свежа в пыли снегов!

(III, 182)

(«Зима. Что делать нам в деревне?..». 2 ноября)

…Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры,

Навстречу северной Авроры

Звездою севера явись!

(III, 183)

(«Зимнее утро», 3 ноября)

Вероятно, вслед за этими лирическими шедеврами в том же ноябре 1829 г. , или несколько позже, и было написано проникнутое тем же светлым настроением стихотворение «Нет, я не дорожу…»[136].

* * *

Переадресовка лирических посланий от одного лица другому не была редкостью в те годы. Известны случаи, когда переадресовывал свои стихотворения и Пушкин, изменяя при этом их дату [137]. Так, стихотворение 1820 г. «Зачем безвременную скуку», посвященное Екатерине Раевской, в 1826 г. Пушкин посылает Софье Федоровне Пушкиной, которую он хотел в то время видеть своей невестой, и соответственно меняет дату. Сохранился автограф стихотворения, переданный Пушкиным Софье Федоровне через ее родственника В. П. Зубкова, где рукой Пушкина поставлена дата «1 ноября 1826. Москва». Любопытно, что в сборнике стихотворений, вышедшем в 1829 г., когда надежды на брак с С. Ф. Пушкиной уже не было, Пушкин поместил стихотворение под 1821 годом. То же – со стихотворением «Иностранке» («На языке тебе невнятном»). Посвященное первоначально гречанке Калипсо Полихрони, спустя три года оно было переадресовано Амалии Ризнич и вручено ей Пушкиным перед ее отъездом из России.

Такова же судьба стихотворения «Нет, я не дорожу…», посвященного первоначально Анне Вульф. В январе 1830 г. Пушкин по каким-то причинам счел уместным передать его Елизавете Михайловне Хитрово.

Дальнейшая судьба Пушкина – его женитьба на Наталье Николаевне Гончаровой сделала это стихотворение своего рода пророческим. Уж слишком соответствовало его содержание его отношению к Наталье Николаевне и его умонастроению в первые годы после женитьбы. Это в какой-то мере понимали близкие Пушкину люди. Недаром на некоторых копиях появились заголовки «К жене», «Жене» или дата «1831» (год их свадьбы). Судя по лирике Пушкина начала 1830-х гг. и его письмам к Наталье Николаевне, это ощущал и сам поэт. Едва ли он показал стихотворение «Нет, я не дорожу…» своей молодой жене – это было бы бестактно. Но в своем сознании, в своей душе он явно переадресовал это стихотворение ей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

7 Герой | Лирический интеллект Пушкина

Фильтр поиска панели навигации

Oxford AcademicPushkin’s Lyric IntelligenceЛитературные исследования (19 век)Литературные исследования (европейская)Литературные исследования (поэзия и поэты)Литературные исследования (романтизм)Оксфордская стипендия онлайнКнигиЖурналы
Мобильный телефон Введите поисковый запрос

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Оксфордский академический Лирический интеллект ПушкинаЛитературные исследования (19век)Литературные исследования (европейские)Литературные исследования (поэзия и поэты)Литературные исследования (романтизм)Оксфордская стипендия онлайнКнигиЖурналы
Введите поисковый запрос

Расширенный поиск

Иконка Цитировать

Цитировать
Разрешения
Делиться
- Фейсбук
- Твиттер
- LinkedIn
- Электронная почта

Укажите

Кан, Андрей, ‘7 Герой’, Лирический интеллект Пушкина (

Oxford , 2008; онлайн-издание, Oxford Academic, 1 сентября 2008 г. ), https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199234745.003.0008, по состоянию на 23 мая 2023 г.

Выберите формат
Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Advanced Search

Abstract

В этой главе исследуется увлечение Пушкина Наполеоном, выраженное в стихах о бегстве Наполеона с Эльбы и его смерти. Его подход к определению и воплощению героического должен был снова измениться. К 1830 году восхищение стало вопросом суждения и того, кто имеет право его делать. Два величайших стихотворения Пушкина размышляют над вопросом, как можно произвести такую оценку. Заключительные части главы посвящены «Герою» и «Полководцу», уделяя пристальное внимание роли портретной живописи и исторических полотен Давида, Гро и Доу, к которым Пушкин обращается в артикулировании амбивалентного сообщения о героическом идеале.

Ключевые слова:
Пушкин, лирика, философ, Наполеон, полководец, отчуждение, независимость

Предмет

Литературоведение (поэзия и поэты)Литературоведение (19 век)Литературоведение (романтизм)Литературоведение (европейское)

Коллекция:

Оксфордская стипендия онлайн

В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.

Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок. Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:

Доступ на основе IP

Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.

Войдите через свое учреждение

Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.

Щелкните Войти через свое учреждение.
Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа в систему.
При посещении сайта учреждения используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.

Войти с помощью читательского билета

Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.

Члены общества

Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:

Войти через сайт сообщества

Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:

Щелкните Войти через сайт сообщества.
При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.

Вход через личный кабинет

Некоторые общества используют личные учетные записи Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. См. ниже.

Личный кабинет

Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.

Некоторые общества используют личные учетные записи Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.

Просмотр учетных записей, вошедших в систему

Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:

Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.

Выполнен вход, но нет доступа к содержимому

Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.

Ведение счетов учреждения

Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.

Покупка

Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.

Информация о покупке

«Пушкин и его английские переводчики» Макса Истмана

Для меня публикация предисловия Ярмолинского и переводов Пушкина Бабетты Дойч по случаю его столетия является бедствием как в литературе, так и в наших культурных отношениях с Россией. Книга не является произведением любви. Ни Ярмолинский, ни Бабетта Дойч не считают Пушкина великим поэтом, не относятся к нему ни с личной любовью, ни даже — судя по вступлению — с почтением. Я никогда не читал более чопорно-презрительного эссе, чем то, которым Ярмолинский представляет американской публике этого великого поэта и великого человека. Поэзия Пушкина, — говорит он для начала, — «бесобразна и невинна в мысли» — утверждение, которое я могу объяснить только разногласиями относительно природы образов и ума, которые практически ставят г. Ярмолинского и Пушкина в разные места. биологические виды.

«Руслан и Людмила», восхитительную сказку, очаровавшую весь славянский мир, породившую новую поэтическую эпоху и вознесшую Пушкина к вечной славе, Ярмолинский выбрасывает в мусорную корзину как «ребяческий спектакль».

О задушевной лирике Пушкина к свободе, о его бунте против самодержавия, о его мягкосердечной ненависти к крепостному праву, державшей его в ссылке или под полицейским надзором практически всю жизнь, Ярмолинский может сделать только такие замечания: его ребяческая бравада, его дерзкие авантюры, его портновские экстравагантности, его цинизм были теперь протестом против установленной власти, жертвой которой он чувствовал себя». бунт против условностей общества» — «Он был мятежником не по натуре, а в силу обстоятельств».

О чувствительности Пушкина к женщинам и его высокой, веселой откровенности по этому поводу Ярмолинский говорит с самодовольным ужасом Y.M.C.A. секретарь на запой у автомата с газировкой. Волнующими аллюзиями на сексуальное «раннее развитие», на «ранние эксцессы», на «ужасные последствия для здоровья», на «беспорядочную безответственную жизнь веселого холостяка», на «ужины с шампанским», на «распутные привычки» и т. впечатление, что этот превосходный и монументально продуктивный персонаж не обладал самодисциплиной и прожил свою жизнь мотом. Если задуматься о том, что Александр Пушкин создал литературный язык, создал национальную литературу, написал целую книжную полку повествовательных стихов, драматических стихов, политических стихов, повестей в прозе, драм, рассказов и романа в стихах, , помимо , пишет тексты такого совершенства, что его имя можно отнести к тем, кто добился бессмертия ничем иным, — если учесть, что все это было достигнуто в декадентском обществе, перед лицом правительственных преследований и личных несчастий, а также между В возрасте двадцати и тридцати восьми лет вы удивляетесь, какие монументальные произведения Авраама Ярмолинского хранятся под его безмятежным столом там, в Публичной библиотеке, чтобы оправдать его насмешки над сильным пристрастием Пушкина к удовольствиям.

Все клише сексуального фанатизма здесь. «Он продолжал влюбляться во всех хорошеньких женщин на своем пути». — «Он по-прежнему бегал за женщинами». Какое безмерное оскорбление женщин в этой фразе! И какое безмерное оскорбление для Пушкина — произнести эту фразу даже после того, как поэт, горюющий и отчаянный, искал в окружающем его дешевом и глупом обществе верную спутницу жизни!

«Он по-прежнему бегал за женщинами, но теперь с мыслью о женитьбе в затылке…» Я не знаю, какая внутренняя обида затаилась у г. Ярмолинского на поэтов, наиболее любимых его соотечественниками. В предисловии к некоторым моим переводам в «Антологии мировой поэзии» он охарактеризовал Лермонтова как «блестящего повесу и эгоистичного хулигана» — совершенно беспричинное оскорбление, которое я спустился и умолял издателя убрать из будущих изданий книги. Господин Ярмолинский, кажется, постоянно имеет в виду какое-нибудь высшее лицо, достигшее таких высот святости и самообладания, что по сравнению с ним почти все заблуждающиеся и своенравные смертные, особенно если им доведется насладиться малым удовольствием, кажутся основательно утонувшими. в канаву.

Если бы за этим насмешливым выпадом над характером Пушкина последовала поэзия Пушкина, это не имело бы большого значения. Ибо веселье и дружелюбие Пушкина, его утонченное самообладание, его чрезмерная нежность к своим персонажам и читателям, его смелость и его грация, его порывистое богатство и вместе с тем властная сдержанность, его абсолютная прямота и абсолютное владение орудием речи, привлечь на свою сторону всех чувствительных читателей, как он за свою жизнь привлек всех чувствительных мужчин и женщин. Со своей стороны, я не сомневаюсь, что в глазах потомства, считающегося с русским языком, Пушкин будет поставлен в один ряд с величайшими поэтами мира. В своих лучших лириках он не уступает Горацию, на которого он там более всего похож; и в своих сказках он не уступает Чосеру, на которого тоже похож. Для меня он лишь немного похож на Байрона, если не считать обладания неотразимым юмором и сопутствующей ему дерзкой сексуальной откровенностью. И его юмор настолько нежнее, чем у Байрона, настолько более весенний, неизбежный и изящно вплетенный в его песню, что это сравнение делает ему честь. На самом деле он превосходен в том, что можно назвать лирическим юмором. Он превосходен в почти свойственном ему искусстве — придавать эмоциональную ценность и вместе с тем поистине классическую элегантность фразам обыденной, почти сленговой речи. Он, на мой взгляд, высший мастер рифмы. В случае с Горацием он превосходно передает то, что я называю текучей сущностью дружбы. И при всем этом и, прежде всего, он достиг лирического совершенства. Он передал во многих стихах то значение слова и бытия чувства, как ветер и движущая им сила, бездыханно и необъяснимо одно, что ставит его рядом с Сапфо и Катуллом, Вийоном и Робертом Бернсом.

Ничего из этих качеств, практически ничего характерного для Пушкина, нельзя найти в поэзии этой книги — ни в основной ее части Бабетты Дойч, ни в дополнительных произведениях Альфреда Хейса, Оливера Элтона и других. При его качествах сразу должно быть очевидно, что Бабетта Дойч — последний поэт в мире, который переводил Пушкина, даже если бы она хорошо знала русский язык. У нее нет юмора; соответственно, у нее нет вкуса к возвышению разговорного. Она не имеет вкуса к тому, что я подразумеваю под жидкой сущностью дружбы, ибо это совершенно неверная и языческая субстанция. Она не терпит гей-сексуальности и гей-прямодушия по этому поводу, будучи в этой теме столь же самодовольно сдержанной, как и ее муж. В собственной поэзии она не обнаруживает даже стремления к воздушной чистоте Сапфо и Катулла. Она принадлежит — со всеми ее поэтическими достоинствами, которые я настоящим признаю, — к другой породе. А что касается рифмы, то, если бы она сама была владычицей мира, она могла бы только испортить свое главное усилие, «Евгений Онегин». Ибо у Пушкина рифмосхема в этом стихотворении сложна, и перевести сложную рифмосхему так, чтобы она имела изящество и естественность на другом языке, невозможно. Просто в мире не так много счастливых совпадений, чтобы такое искусство могло существовать.

В результате, вместо того, чтобы слушать, как Пушкин говорит сам за себя в своем шедевре после того, как Ярмолинский издевается над ним, мы слышим кропотливую и мучительно поэтическую попытку найти достаточно английских рифм, имеющих смутное отношение к теме, о которой Пушкин говорит в каждой строфы, так что читатель может иметь возвышенное удовольствие знать, что во всем стихотворении, хотя все остальное разрушено, схема рифмовки одна и та же. Читатель может даже с удовлетворением узнать, что, чего бы это ни стоило английской идиоме, в английском языке были найдены окончания женского рода везде, где они встречаются в русском языке, хотя из-за флексий и спряжений окончание женского рода в русском языке так же отличается от того, что есть на самом деле. по-английски как медведь из салона красоты.

Пушкин говорит в Станце 40 главы III «Евгения Онегина»:
Но наш летний север — карикатура
Зимний юг, мелькает
И ушел: это известно.
Хотя нам и не хочется в этом признаваться.

Мисс Дойч переводит:

Наше северное лето, быстро летящее,
Южная зимняя пародия;
И хотя мы отрицаем
Его прохождение, оно перестало быть.

В следующей строфе волк с волчицей вышел на дорогу в осенний холод:

Почуяв его, дорожная лошадь фыркает—
И
Предусмотрительный путник мчится в гору.

Мисс Дойч, перепутав слово дорожный с дрожащим, имеет лошадь «колчан» вместо того, чтобы просто принадлежать дороге:

Лошадь, которая его чует, фыркает и дрожит.
Путешественник наблюдает и дрожит
И мчится в гору и пропадает.

Ошибка не имеет большого значения. Желание мисс Дойч всей этой дрожи и дрожи лишает ее права переводчицы Пушкина. Не знаю, насколько она разделяет вводные мнения мужа, но утверждать, что поэзия Пушкина лишена образности, мог сделать только человек с грубо незрелым вкусом. Пушкин, после того как Татьяна призналась в любви к Онегину и получила от него совет забыть о ней, говорит:

Каковы были последствия интервью?
Увы, нетрудно догадаться!
Безумные муки любви не прекращались
Волновать ее юную душу, жаждущую горя.
Нет, бедная Татьяна еще сильнее горит
Неукротимая страсть; сон летит с ее постели;
Здоровье, цветение и сладость жизни,
Улыбка, девичий покой,
Все исчезло, как пустой звук.
И уходит молодость любимой Тани,
Так же, как день, едва рожденный,
Отбрасывает тень бури…
Мисс Дойч переводит:
Что же тогда за свидание, столь злополучное?
Увы, нетрудно догадаться!
Боли любви все еще волнуют
Душа так стесняется счастья;
Обещание ее весны было омрачено,
Но любовь стала больше безответной;
Она могла только вздыхать, тосковать и плакать,
И ночь застанет ее далеко ото сна.
Потерялась, как приглушенный звук, и исчезла,
Ее девственное спокойствие осталось в прошлом;
Быстро уходит юность бедной Тани,
И здоровье, и надежда, и радость изгнаны:
Так мрачно гонит буря, что окутывает
Светлейший рассвет в угрюмых облаках.

В некоторых текстах, где она не сосредоточилась на китайской головоломке перевода рифмованных схем, бедствие менее ужасно, чем это. В некоторых строфах она даже создает собственное поэтическое красноречие — особенно в «Пророке», где Пушкин, опираясь на Исайю, немного приближается к естественной орбите Бабетты Дойч. Однако и здесь красноречие чуждо. И в большинстве текстов мисс Дойч, кажется, действительно пытается улучшить Пушкина в своем собственном ключе. Известное стихотворение «Зимний вечер», например, в котором Пушкин обращается к старой няне, разделяющей с ним его одинокую ссылку в Михайловском, начинается так просто и с такой естественной по-английски конструкции, что перевод0013 если любишь Пушкина, почти неотвратимо:

Гроза мраком небо покроет,
Вихри снежные крутятся дикие,
То как зверь в ярости воет,
И вот плачет, как дитя.

Только слова wild и in fury нужно добавить, чтобы получилась рифма и ритм; в противном случае перевод дословный. Но госпожа Дойч отказывается от этой пушкинской сущности стройного серебряно-проволочного грамматического строя и превращает стих в мелкую беспорядочную кучку вещей, бури, бури, вьюги — три имени подлежащего пушкинского глагола! — узоры. , облака, вопли и т.д.:

Грозовые тучи застилают небо; буря
Сплетает снег дикими узорами;
Как зверь вьюга воет,
И вот плачет, как дитя.

Ее перевод строк:

Что же ты, моя старушка
Приумолка у окна?
Няня, сидит у окна.
Не могли бы вы сказать мне пару слов?

для меня так же соответствует настроению оригинала, как если бы кто-то перевел «Ave atque vale»: «Здравствуй, детка, и до свидания!» Стихотворение столь же важно в мировоззрении литературы, как стихотворение Катулла, — столь же удушающее по своей эмоциональности, столь же возвышающее по своему совершенству и имеющее большее общественное значение. Почти все переводы плохи, и по очень простой причине, а именно, что их делают обычные люди, а обычные люди условны. Плывя по морю незнакомых впечатлений, они хватаются за обычную фразу, как утопающий хватается за проверенный спасательный круг со штампом «Для взрослых». Таким образом, везде, где выдающийся писатель нашел в своем родном языке необычное выражение — а он выдающийся только потому, что находит их, — переводчик, путая его родная необычность с ее чужеродностью для него, лихорадочно ищет в устрашающих дебрях собственного языка обычное выражение, с которым можно было бы ему сопоставить. А если находит абсолютно банальное, то кричит Эврика ! и с триумфом кладет его на свою страницу. Это простая причина, по которой почти все переводы плохие. И это можно проиллюстрировать любым переводом в этой книге. В «Борисе Годунове», например, Воротынский говорит: «Конечно, кровь невинного младенца помешает ему взойти на престол». Шуйский отвечает: «Перешагнет; Борис не такой робкий. Вместо «он перешагнет через нее», что он, видимо, принимает за обычное русское обращение с детской кровью, переводчик говорит: «Он не устоит», что и в самом деле достаточно привычно и достаточно бесцветно в русском языке. Английский. Такой перевод следует без лишних слов выбросить в окно.

Еще больший недостаток большинства переводов, и особенно Пушкина, возникает из-за отчаянной заботы переводчика о литературности. Пушкин характеризуется не только как отдельный гений, но и как событие в истории языка, тем, что он поднял в литературу простую и прямую речь народа необразованных и «варварских» славян, или, может быть, лучше, возвысил литературу. к тому разговору. Таким образом, преступление литературности есть двойная измена Пушкину. Это тоже можно проиллюстрировать на каждом переводе и практически на каждой странице этой книги.

В «Борисе Годунове» Пушкин пишет:

Когда-нибудь трудолюбивый монах
Найдет мое усердное, безымянное дело.

Его переводчик:

Придет день, когда какой-нибудь трудолюбивый монах
Осветит мой усердный, безымянный труд.

«Придет день», «просветит» и «трудится» — три выражения в две строки, рожденные чистым желанием быть литературным! Переводы Констанс Гарнетт настолько поражены литературностью, что исказили все наше представление о русской художественной литературе на три поколения. Она написала для этой книги только одно стихотворение:

Не дорожи, поэт, народной любовью.
Шум их аплодисментов быстро стихнет;
Не услышишь суда глупца
И леденящего смеха толпы…
Доволен ли ты? Тогда оставьте стадо выть;
Оставь их плевать на огонь твоего алтаря
И на танцующий ладан твоего святилища.

Пушкин говорит:

Поэт! Не дорожите народной любовью.
Их мгновенная шумная похвала пройдет.
Прислушайтесь к мнению дурака и смеху холодной толпы.
Но ты остаешься твердым, спокойным и угрюмым…
Ты доволен? Тогда пусть толпа ругает
И плюет на алтарь, где горит твой огонь,
И трясет треножником в своем детском усердии.

Единственные стихи в этой книге, которые читатель Пушкина может прочитать с каким-то удовлетворением, это стихи А.Ф.Б. Кларк. Они тоже изрядно вознесены ввысь и украшены достаточным количеством «верностей» и «е’ер с часу» и тому подобных начищенных реликвий, чтобы далеко отдалиться от Пушкина, но не измена его стилю. Одной из причин этого является то, что они написаны белыми стихами, и автор не обнаруживает, что постоянно делает что-то, что не может быть хорошо сделанным. Человек, стремящийся перевести рифмованные стихи в рифму, должен быть готов и должен быть в состоянии выбросить любое стихотворение, с которым ему не повезло. Возможность хорошего рифмованного перевода там, где он есть, есть удача, а там, где его нет, настаивать на переводе глупо, упрямо и глупо. Отсюда следует, что единственный способ перевода длинных стихов с фиксированной схемой рифмовки, прежде всего сложной, — это вообще отказаться от схемы, объясняя, что она собой представляет, а затем подсказывая ее, рифмуя время от времени слово там, где это доказывается. естественно можно. Мне кажется, что эти утверждения должны быть очевидны для любого, кто знает разницу между стихотворением и кроссвордом.

Прозаические переводы в этой книге, естественно, лучше стихов, хотя переводы Натали Даддингтон страдают теми же недостатками. Произведения Т. Кина написаны быстрым, простым и гибким английским языком, сохраняющим изящество, если не уникальную силу пушкинского языка. Столько смягчения!

С другой стороны, книга настолько изысканно оформлена и переплетена Рэндом Хаусом, что читатель вводит себя в заблуждение, думая, что она должна содержать хорошую поэзию, и, таким образом, увеличивает бедствие от ее публикации.

Поэзия.ру —
Юрий Лифшиц — Уроки Пушкина. «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»

«Когда Потемкину в потемках…» [По следам «Непричесанной биографии»]