Есть женщины в русских квартирах: Есть женщины в русских квартирах

Есть женщины в русских квартирах // ОПТИМИСТ

≡  19 Сентябрь 2017

Подписывайтесь на Телеграм-канал @good_collection

О, как тяжёл собачий век:
И в дождь, и в снег, и в слякоть
Из дома гонит человек
И заставляет какать

Есть тёти как тёти,
Есть дяди как дяди,
Есть люди как люди,
Есть б@@ди как б@@ди.
Но в жизни бывает порой по-другому:
Есть дяди как тёти,
Есть тёти как дяди,
Есть б@@ди как люди
И люди как б@@ди…

Когда в делах твоих порядок,
Когда душа твоя поет,
Не сомневайся — кто-то рядом
Все это дело обосрет…

Порой бывает так паршиво,
Что даже чай не лезет в глотку…
А лезет в глотку только пиво,
Которым запиваешь водку…

Свою депрессию я ловко исцелю…
Пускай калории себя считают сами,
А я конфеты шоколадные люблю,
И это, кажется, взаимно между нами.

Если спросят — «Что дороже?
Любовь, родители, друзья?»
Ты, молча, е@@ни по роже,
Такое спрашивать нельзя!

Нет, вежливые люди не пропали,
Еще встречаются на жизненном пути.
Меня вчера так ласково послали,
Что неудобно было не пойти!

Мне надоел бездушный, шумный город.
Мне давит грудь тройной стеклопакет.
Уехать бы с палаткой на природу,
Но, чтоб САНУЗЕЛ был и ИНТЕРНЕТ…

Чтобы семья могла сложиться —
Нам нужно браки создавать
Не с тем, с кем хочется ложиться,
А с тем, с кем хочется вставать!

Врачи на нас нагнали страх,
Мол соль и сахар — белый враг!
Не взяли водку в этот круг…
Похоже водка — белый друг!

Снял он обувь — стал пониже
Снял пальто и стал худее.
Без костюма — лоск пожиже,
Без очков — на вид глупее.

Шапку скинул — плешь наружу,
Без перчаток — руки — крюки.
Без жилета — грудь поуже,
Зубы вынул — хуже звуки,

Без портфеля — вид попроще,
Без мобильника — как нищий.
Скинул майку — вовсе тощий,
Сбрил усы — такой носище!

Посмотрела — засмеялась,
Как важна вещей опека!
Снять трусы ему осталось —
И не будет человека.

Наша мама громко плачет,
что в квартире все свинячат.
Тише, мамочка, не плач —
у других такой же срач!

***

Утро всё ближе и ближе…
Тишина гробовая, ни звука!
По морде будильничьей вижу…
Звонить собирается, с@ка!

***

Хорошо быть кисою,
хорошо — собакою.
Где хочу пописаю,
где хочу покакаю.

Вырыл ямку лапкою,
Положил какашку,
И ненадо попку
Вытирать бумажкой…

***

Желаю тебе из 1000 ресниц, одну — самую редкую.
Желаю тебе из 1000 птиц одну — самую меткую.
Желаю тебе из 1000 ног — две, и обе правые.
Желаю тебе из 1000 парней — голубого самого.
Желаю тебе из 1000 ночей одну — пусть у него не получится.
Желаю тебе из 1000 мозгов, твои — живи и МУЧАЙСЯ!

***

Есть женщины в русских квартирах
Покруче, чем в парке с веслом.
И веником выметут гири
И штанги завяжут узлом.

Пока мы с друзьями пьём пиво,
Пока наша млеет душа,
Они носят мебель игриво
Комодом и шкафом шурша.

Когда неприметною молью
Домой приползём до зари,
Они встретят хлебом и солью
И скажут: — Припёрся? Ну, жри…

И после недолгих побоев
Без злости и прочих страстей
Легко отдерут от обоев
И даже положат в постель.

Нашарив нас сонно в потёмках
В момент беспричинной любви
Они неподъёмным котёнком
Свернутся на нашей груди.

И вмятые в недра матраца
Руками, ногами, мослом,
Блаженно мы думаем: братцы !
Как сказочно нам повезло !!!

***

Без лишней лести и обмана,
Хочу я подвести итог:
Ты с головы до ног желанна,
Ещё желанней между ног!

Метки: настроение • позитив • стихи • улыбка

Комментарии:

Есть женщины в русских селеньях

13 августа 2022 в 07:15

Категории: Новости

Именно такие женщины, о которых 160 лет назад писал Николай Некрасов, живут и в поселке Ларьковка. Некоторых из них отметили и наградили на праздновании улиц, о котором мы писали в предыдущем номере газеты.

Частушки бабы Шуры

Более тридцати лет земляки с радостью приходили в свой клуб, чтобы послушать выступление Александры Семаковой. Под балалайку она пела частушки, сочиненные ею самой. В свое время я как директор районного Дома культуры, готовясь к областному фольклорному фестивалю, приходила к Александре Александровне, чтобы записать ее самобытные частушки. Одна из них запомнилась до сих пор: «Ой, не вам над нам смеяться – веникам над голиком. Голиком не паримся, в ребятах не нуждаемся…». Частушками, стихами у нее исписана не одна тетрадка. Конечно, я не смогла не зайти и в этот раз к бабе Шуре, которая уже по состоянию здоровья не посещает такие мероприятия.
В доме №23 на улице Октябрьской – чисто и тихо: «Сама еще по дому порядок навожу, да и Лена Клепикова мне помогает».
– В свое время куда только с концертами не ездила, – вспоминает баба Шура творческую деятельность. – А потом отрабатывала эти проезженные дни на работе.
А трудилась Александра Семакова обрубщиком сучьев в лесу – работа не для слабых. Больше 20 лет отработала сучкорубом.
– Ничо не тяжелая работа, – уверяет баба Шура. – Мы не боялись работы, не то, что те, кто сейчас на пенсию маленькую жалуются. Трудиться нужно было, и пенсию бы заработали. Мы на пару с Валентиной Киселевой и в лесу, и на эстакаде нижнего склада сучки рубили. Да и дома успевали все делать.
В 1962 году к родственникам из Горьковской области приехала 32-летняя Александра, тогда более десятка семей из деревень перебрались сюда на заработки. Шура сумела в своей деревне окончить только один класс в школе. На жизнь никогда не жаловалась, хотя одна растила сына. «Был муж да сплыл», — говорит она с присущим ей юмором. Но зато несла радость другим людям.
– Я стихи да частушки сочиняла. В Доме отдыха как-то пела, так люди все ладошки отбили, хлопая мне. Но без частушек не отпускали. Я ведь неграмотная, только и умела, что расписываться. Десятником была, «наштукатурилась» грамоте, – и в свои 89 лет Александра Александровна без шуток-прибауток не обходится. – Тамара Жучкина меня на счетах научила считать, а Николай Карташов и наряды заставлял писать. Все ушли…Но жить надо. Мне вот пять литров малины принесли, я десять банок засахарила.
Перед уходом от бабы Шуры не удержалась и попросила спеть несколько частушек. «Сколь хошь, спою!» И ведь спела!

«Я хотела выйти замуж – Мать корову не дает.
А жених такой попался, Без коровы не берет!

В огороде я была, убирала корни.
Милый замуж не берет, боится – не прокормит.
Ты не бойся меня, милый, я немного кушаю.
У телевизора сижу, да рекламу слушаю.
Все реклама да реклама от утра до вечера,
Сериалов как не будет, так смотреть и нечего.

Я пропела вам частушки и домой пойду пешком.
У кого частушек мало – приходи ко мне с мешком!»

. Живите долго, дорогая Александра Александровна, Бог даст, еще свидимся и новые частушки послушаем.

«Я бы в городе жить не смогла»
Через месяц отметят серебряную свадьбу Галина и Владимир Строгановы, для которых Ларьковка давно уже стала родным домом.
Галину из ее родной Красноярки в этот поселок привез Володя Строганов, заметивший молодую учительницу.
– Я человек коммуникабельный, легко налаживаю знакомства, быстро привыкла к новому поселку. Работала заведующей детским садом, теперь – воспитатель. Все на виду, все – с людьми. Профессия накладывает свой отпечаток на характер.
Так случилось, что Галина с мужем встречаются нечасто: работает он, как и многие мужчины поселка, вахтовым методом на «северах», дома не бывает неделями. Может, потому и каждый его приезд – праздник.
– Он без подарков не приезжал, девчонкам обязательно конфеты привозил, а в свое время еще и «Доширак», которого у нас пока не было, а для вахтовиков – нормальная еда.
Старшая дочь Аня после учебы в педагогическом институте живет в Н. Тагиле, работает в реабилитационном центре для детей с нарушениями здоровья, младшая девять классов окончила.
– Вот этот рисунок девчонки для папы нарисовали: «С приездом, папочка!». До сих пор мы его храним.

Что и говорить, многие дома на улице Октябрьской заброшены, заросли уже кустами и деревьями. А вот дом Строгановых ухожен.
– Муж приезжает с вахты, месяц тут отдыхает, но без работы не сидит, домом занимается. Вот недавно быстренько тротуар сделал, сейчас приедет, поедем всей семьей на отдых.
Как ни странно, такой график работы и жизни в определенной мере помог сохранить семью.
– Поругаться за несколько недель не успеваем, всю жизнь он так работает. Но Володя «рукастый», все умеет: баню сделал, гараж, туалет в квартире. Каждый год приходится домом заниматься, строили его в свое время студенты стройотряда, фундамент неровный. Жизнь в деревне не дает расслабиться, все время есть работа– то в огороде, то в доме. Сидеть без дела некогда. Зато какой тут воздух! Приеду из города, голова тяжелая. Там бы я не ужилась.
Серебряную свадьбу всей семьей Строгановы будут отмечать на Байкале, тем более что Володя родился в Улан-Удэ.
– Лучше места для такого семейного события трудно придумать. Мы вообще любим ездить, познавать мир.
Но всегда с радостью возвращаются Строгановы в свою Ларьковку, ставшую уже родной.

Кто в доме хозяин?
На празднике улиц поселка Ларьковка лучшей усадьбой признан двор Петра Мельчукова. Но не случайно награду получала его дочь Надежда – в этом доме давно установился своеобразный матриархат. И Петр Александрович совсем не возражает, что его любимые жена Тамара и дочь руководят семейными делами.
И не только в своем доме они – главные. Тамара Мельчукова, а теперь дочь Надежда держат тут три магазина, торгуют всем – от хлеба-спичек до кастрюль и одежды. Конечно, без помощи отца не обходится, он – главный по доставке грузов из города в село и по обслуживанию небольшого собственного автопарка. А учитывая качество дорог, дело это трудоемкое.
В комнате у Мельчуковых обращаешь внимание на два больших монитора – один телевизионный, второй побольше показывает торговые залы магазина с названием «Надежда».

– Камера мне дела в магазине показывает, есть и в телефоне программа. Видно все, что на витрине, сколько хлеба на остатке, чего нужно привезти. Техника помогает вести дела на расстоянии, – поясняет Надежда.
В торговом деле Тамара Мельчукова – не новичок, работала еще в советские годы, когда магазины принадлежали отделу рабочего снабжения Андриановского леспромхоза. В перестройку взяла на себя в собственность сначала один магазин, потом и второй в самом поселке, и еще один – в деревне Андриановичи. Появлялись и другие частные магазины, но один из крупных – «Оазис» — уже давно на замке. Закрывается и другой магазин. Народ в поселке – не из богатых, тут даже порой «под запись», как лет 30–40 назад, отпускают, своих знают, доверие есть. Торговля в деревне – дело трудное, не каждому по плечу. Могла бы семья Мельчуковых, как и многие, уехать из поселка, найти себя в городе, но сработал принцип: «Где родился, там и сгодился».
– В город мать с отцом не затянешь, – уверяет Надежда, у которой есть квартира и городской магазин, но чаще всего она бывает в родительском доме. Да и сын ее летом у бабушки с дедушкой живет. – Отец в городской квартире полчаса посидит и рвется обратно: «Не могу я в ваших каменных мешках. Дышать нечем».

Свой дом семья Мельчуковых любит и обихаживает, хотя Тамара наотрез отказалась фотографироваться в огороде, расстроенная тем, что астры одна за другой погибают: «Не пойму, чего им не хватает?». Зато другие грядки и клумбы – в образцовом состоянии. Как и сам старый дом, который все время нуждается в ремонте. А еще и бизнес, пусть небольшой и сельский, но требует внимания и времени.
– Конечно, приходится трудно, работа у нас, можно сказать, круглосуточная. Но хорошо, что сетевые магазины сюда не доберутся, им такое число покупателей неинтересно. Удивительно, но есть те, кто завидует нам, будто все это с неба валится. А найти работников – проблема, не хотят работать, не найти не только продавца, но и подсобного рабочего. Зимой котельные самим топить приходится.
Я заметила, что исчез рынок, рядом с поселковой почтой. Как рассказала Надежда, сейчас все перешли в интернет: «Создали группу «Барахолка», вот сегодня с утра в ней уже огурцы предлагают. То мебель продают, то грибы».

Три семьи, три женщины… Казалось бы, ничего особенного они не делают, подвигов не совершают. Но в наше время уже просто жить на селе, а тем более, вести там бизнес, рожать и воспитывать детей – уже своеобразный подвиг. Вот на таких и держится наше село и, надеюсь, еще долго будет держаться. Ведь не зря подметил поэт Некрасов: «Идут они той же дорогой, какой весь народ наш идет…».

Тамара Романова

Фото Тамары Романовой и из семейных архивов

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Дом теней в России | The New Yorker

Ответом было человеческое жертвоприношение, «один из старейших локомотивов в истории», пишет Слезкин. «Чем напряженнее ожидание, тем непримиримее враги; чем непримиримее враги, тем больше потребность во внутреннем сплочении; чем больше потребность во внутренней сплоченности, тем острее поиск козлов отпущения». Вскоре в сталинском Советском Союзе начались чистки. Не было бы такого понятия, как случайность или ошибка — любое отклонение от добродетели и обещанных достижений было бы результатом преднамеренного саботажа. Это логика черной магии, духов и ведьм, охоты на ведьм. Было вполне естественно, что жертвы охоты были найдены среди тех, кто привел в действие первоначальное пророчество.

Сейчас трудно представить, с детской площадкой в ​​одном из дворов и паназиатской лапшой на первом этаже, но на протяжении 1937 и 1938 годов Дом правительства был водоворотом исчезновений, арестов и смертей. Списки арестов готовились НКВД, советской тайной полицией, которая позже стала КГБ, и утверждались Сталиным и его ближайшими соратниками. Задержания произошли среди ночи. Группа НКВД. офицеры подъезжали к зданию на «черном вороне», стандартном автомобиле тайной полиции, силуэт которого напоминал хищную птицу. История, которую я слышал много раз, но которая кажется недостоверной, состоит в том, что НКВД. Агенты иногда использовали мусоропроводы, которые проходили через многие квартиры, как большие трубы, выскакивая из дома подозреваемого без необходимости стучать в дверь. После формального суда, который мог длиться всего три-пять минут, заключенных вели то налево, то направо: заключение или расстрел. «Большинство арендаторов Дома правительства были смещены вправо», — пишет Слезкин.

Никто публично не упоминал обвиняемых и не говорил об их бедственном положении выжившим членам семьи. В целом, пишет Слезкин, те, кто жил в Доме правительства, «верили, что враги на самом деле повсюду», и что любые невинные жертвы были отдельными ошибками в добродетельном кровопролитии. Он цитирует дневниковую запись Юлии Пятницкой, чей муж, сотрудник Коминтерна, был арестован вместе с их семнадцатилетним сыном в Доме правительства в 1937 году. Пятницкая тоскует по сыну и разрывается между двумя противоборствующими сторонами. образы мужа: честного революционера и якобы врага народа. Когда она думает о первом, она пишет: «Мне так жаль его, и я хочу умереть или бороться за него». Но когда она размышляет о втором: «Я чувствую себя испорченным и противным, и я хочу жить, чтобы видеть их всех пойманными и не иметь к ним жалости». Всего, по словам Слезкина, во время чисток было арестовано или выселено восемьсот жителей Дома правительства, тридцать процентов населения здания. Триста сорок четыре человека были расстреляны.

Вскоре аресты перекинулись с жильцов на их нянек, охранников, прачек и уборщиц на лестничных клетках. Коменданта дома арестовали как врага народа, как и начальника хозяйственного отдела КПСС. Раскрывалось так много врагов народа, что отдельные квартиры переворачивались с мрачно-абсурдной скоростью. В апреле 1938 года директор Кузнецкого металлургического завода Константин Бутенко поселился в квартире 141, освободившейся после ареста ее предыдущего жильца, заместителя наркома Минздрава. Бутенко занимал четыре комнаты в течение шести недель, прежде чем его самого арестовали, а его семью выселили. Пространство занял Матвей Берман, один из основателей ГУЛАГа. Через шесть месяцев Бермана арестовали, а в следующем году расстреляли.

Недавно днем ​​я посетил женщину по имени Анна Борисова, чья квартира находится через двор от моей. Борисова — художница-любительница и поэтесса, и ее фотографии украшают стены ее гостиной рядом с выцветшими семейными портретами. Пространство напоминает просторный салон. Борисова поставила чайник с чаем, кусочки соленого сыра и пирог. Она рассказала мне о своем деде Сергее Малышеве, который был советским чиновником, заведовавшим продовольственными рынками и торговлей. Борисова пояснила, что провела 1937 в приступе тревоги. «У него было предчувствие, — сказала она. «Он всегда ждал, никогда не спал по ночам». Однажды вечером Малышев услышал шаги в коридоре и упал замертво от сердечного приступа. В каком-то смысле его смерть спасла семью: ареста не было, а значит, не было причин выгонять родственников из квартиры. «Поскольку он умер своей смертью, все осталось в нашей семье — квартира, все», — сказала Борисова. — И после этого нас никто никогда не трогал.

Мой друг Толя, кинодокументалист, рассказал мне, как пережил те годы его дед, урожденный Иосиф Фрадкин. Перед революцией он дал себе псевдоним Борис Волин, игра русского слова воля , что означает силу воли и свободу. (Переименование было популярной большевистской модой. Владимир Ульянов называл себя Владимиром Лениным, Иосиф Джугашвили взял имя Иосиф Сталин.) Волин мог быть суровым, воинственным человеком. Он занял пост в Главлите, цензурной организации Советского Союза, и объявил о «решительном повороте к крайней классовой бдительности». К середине тридцатых годов Волин был заместителем начальника Народного комиссариата просвещения, одного из первых органов советской пропаганды и просвещения. Однажды осенью 19В 37 лет, после драки со своим начальником, подлым человеком по имени Андрей Бубнов, у Волина случился сердечный приступ. Следующие несколько месяцев он провел в государственных больницах и домах отдыха и вне их. После выздоровления он обнаружил, что Бубнов вместе со всеми, кроме одного заместителя министерства, арестованы и расстреляны.

Я заметил Толе, что, должно быть, было страшно узнать, что многие из твоих коллег и друзей были ликвидированы в твое отсутствие. Мы сидели в его квартире, окруженные стопками старинных книг и фамильными артефактами. Центр квартиры — старый кабинет его деда, величественная комната с тяжелым письменным столом и эффектной стеной от пола до потолка из деревянных и стеклянных полок. — Дело в том, — сказал Толя, — что до этого ужасного открытия было много других. Один из братьев Волина был советским разведчиком, работавшим в США под прикрытием военного атташе. Его отозвали обратно, арестовали и расстреляли. Одна из сестер Волина была замужем за сотрудником НКВД. офицер, а жили они в Доме правительства, на соседней квартире. Когда коллеги мужа пришли его арестовывать, он насмерть выбросился из окна квартиры.

Волин, как я узнал, держал за диваном чемодан с теплыми вещами наготове на случай ареста и приговора к ГУЛАГу. Его жена сожгла архив документов, относящихся к тому времени, когда он был посланником большевиков в Париже, опасаясь, что эта работа заклеймит его как иностранного шпиона. Своей дочери, матери Толи, они дали своеобразный набор инструкций. Каждый день после школы она должна была подниматься на лифте на девятый этаж, а не на восьмой, где жила семья, и смотреть вниз на лестничную клетку. Если бы она увидела НКВД. агента возле квартиры, она должна была вернуться в лифт, спуститься вниз и бежать к дому друга.

Мы говорили об атмосфере в здании тогда, о чем, должно быть, думали бабушка и дедушка Толи, когда светлый и справедливый мир, который, как они думали, они построили, начал каннибализировать себя. «Они могли думать только об одном: как выжить. Я в этом глубоко уверен», — сказал он. «Они не могли ни вмешиваться, ни малейшим образом контролировать ситуацию. Силы, с которыми они сталкивались, были библейскими, как борьба с самой природой».

Как прошла черная яростная буря, аресты закончились. Последними убитыми были офицеры НКВД. «Очнувшись после оргии, Сталину и оставшимся в живых членам ближайшего окружения нужно было избавиться от тех, кто ее устроил», — пишет Слезкин. Вскоре жителей дома и страны постигла новая трагедия: вторжение нацистской Германии в июне 19 г.41. Дом правительства был эвакуирован, его жители разбросаны по городам Советского Союза. Слезкин сообщает, что около пятисот человек из здания ушли на войну; сто тринадцать из них были убиты. В советском сознании война была событием столь же мощным, как и революция. Конфликт, пишет Слезкин, «оправдал все предыдущие жертвы, как добровольные, так и невольные, и дал детям первоначальных революционеров возможность доказать еще одной жертвой, что их детство было счастливым, что их отцы были чисты, что их страна была их семьей, и что их жизнь была действительно прекрасна даже после смерти».

После войны жители Дома правительства вернулись, но прежний дух здания исчез. В сороковые годы, когда новые жильцы смешались со старыми, а мебель въезжала и выезжала, это место, по словам Слезкина, становилось «более оживленным, шумным, грязным, менее эксклюзивным». Вокруг города выросли новые элитные многоквартирные дома, в том числе сталинские небоскребы «свадебный торт», а Дом правительства перестал быть единственным престижным адресом Москвы.

Культ Сталина и, как следствие, миф о советской добродетели и исключительности — «связь, которая удерживала воедино разрозненных уцелевших членов Дома правительства», — пишет Слезкин, — начали разрушаться в 1956, когда Хрущев, когда-то проживающий в этом доме, а ныне первый секретарь СССР, произнес секретную речь о преступлениях Сталина на ХХ съезде партии. Этот прокол непогрешимости СССР был душераздирающим для поколения первых большевиков-революционеров. Дедушка Толи, к тому времени преподававший в Институте марксизма-ленинизма, был опустошен этой речью. Его жена умерла незадолго до этого, и Толя сказал мне, что эти два события «свели его в могилу». Он умер в течение года, в возрасте семидесяти одного года.

Родители Толи были типичными представителями следующего поколения советской интеллигенции: успешных и внешне беспрекословно относившихся к коммунистической системе, но втайне питавших сомнения и разочарования. Толя, как и многие его друзья, вырос в защитной тени послевоенной мощи и хорошего настроения Советского Союза. Одно из его самых ранних воспоминаний — это первый космический полет Юрия Гагарина в 1961 году, который его семья смотрела по телевизору — устройства, которого в те дни в Москве было чрезвычайно мало. «Гагарин совершил свой полет, и теперь мы, СССР, были на вершине мира», — сказал Толя, описывая тогдашнее настроение. «Я чувствовал себя в самом центре вселенной».

В те годы обитатели Дома правительства еще де-факто были членами советской элиты, пусть и не все они были высокопоставленными чиновниками. В одном из дворов располагалась «специальная амбулатория» — полусекретный продовольственный магазин и столовая, где предлагались продукты и различные деликатесы, которые иначе было невозможно найти, по субсидированным ценам. Толя сказал, что магазином в его семье принципиально никто не пользовался, но несколько раз группа молодых людей устраивала импровизированную вечеринку, посылала в магазин кого-то из его друзей и вдруг, «стол будет накрыт на двадцать человек».

В квартире, которую я сейчас снимаю, жил сын Сергушева Владимир с матерью и женой Нонной, обаятельной красавицей. У нее были напряженные отношения со свекровью, которая сочла интерес молодой женщины к губной помаде, кружевным перчаткам и вечерам в театре непристойно-буржуазным. Фамилия Сергушева помогла Владимиру устроиться на работу в КГБ. Он был интеллигентным и вдумчивым человеком, но со слабыми нервами. В пятидесятые годы он потерял во время командировки в Германии портфель, наполненный сверхсекретными документами, и был тихо уволен из спецслужб. Он получил работу профессора и экономиста с доступом к угощениям вроде осетровых и бананов. У него был сын, который в 1975 лет, имел дочь — мою квартирную хозяйку Марину. Она рассказала мне, что, когда она была ребенком, история здания была в значительной степени забыта или намеренно игнорировалась. В детстве она знала, что у ее прадеда есть собственная запись в советской энциклопедии, но она не думала о нем как о человеке, который помог творить историю.

Как общие кухни в России помогли сформировать советскую политику: соль: NPR

В эту коммуналку в Петербурге Анна Матвеевна приехала в 1931, когда ей было 8 лет.

Предоставлено Европейским университетом, Санкт-Петербург, Россия, Университетом Колгейт и Корнелльским университетом.

скрыть заголовок

переключить заголовок

Предоставлено Европейским университетом, Санкт-Петербург, Россия, Университетом Колгейт и Корнелльским университетом.

В течение десятилетий после революции 1917 года большинство жителей Москвы жили в коммунальных квартирах; семь или более семей теснились вместе там, где раньше была одна, делили одну кухню и одну ванную комнату. Они были переполнены; Место для плиты и еда были ограничены. Бельевые веревки были разбросаны по кухне, белье одной семьи капало на омлет другой.

По мере индустриализации Советского Союза с 1920-х по 1950-е годы, когда миллионы людей хлынули в Москву из сельской местности, одной из целей нового правительства было обеспечение рабочих жильем. Людей стали заселять в квартиры, занятые богатыми или изгнанными новым режимом аристократами.

«Коммунальная квартира была своего рода микрокосмом советского общества, — говорит Аня фон Бремзен, автор книги «Овладевая искусством советской кулинарии ». «Люди из всех слоев общества, иногда абсолютные классовые враги, живущие рядом друг с другом. Выражение было «сгущенным». Надел был 9 квадратных метров на человека».

Григорий (Гриша) Фрейдин, профессор русской литературы Стэнфордского университета, вырос в коммуналке на 10 семей в пяти кварталах от Кремля в XIX веке.40с. «С одной стороны моей комнаты был человек, который мыл трупы в местном морге. Там были две комнаты, где мать и отец служили в КГБ. Потом была женщина, чей муж отбывал наказание за кражу хлеба из хлебозавод, где он работал».

Сушка белья на коммунальной кухне в Москве.

Предоставлено Европейским университетом, Санкт-Петербург, Россия, Колгейтским университетом и Корнельским университетом.

скрыть заголовок

переключить заголовок

Предоставлено Европейским университетом, Санкт-Петербург, Россия, Колгейтским университетом и Корнельским университетом.

Сушка белья на коммунальной кухне в Москве.

Предоставлено Европейским университетом, Санкт-Петербург, Россия, Колгейтским университетом и Корнельским университетом.

На кухне Фрейдина в каждой семье был небольшой кухонный стол, на котором стояло несколько кастрюль и сковородок. Имелись две четырехконфорочные печи. Каждый готовил себе еду — щи, борщ со свеклой, картошкой, гречневой кашей, вареной курицей.

Кухни стали источником напряженности и конфликтов. «Пять разных чайников, пять разных кастрюль с маркировкой», — говорит Эдуард Шендерович, венчурный инвестор и русский поэт. «Когда отношения между соседями были особенно ожесточенными, на шкафах можно было увидеть замки».

Семьи готовят быстро, в шахматном порядке. «Они готовили на кухне, но практически никогда там не ели, — говорит Маша Карп, родившаяся в Москве и работавшая редактором русской тематики на Всемирной службе Би-би-си с 1991 по 2009 год. — Они ходили со своими кастрюлями по коридору и есть в их комнате».

Переполненные кухни по замыслу

«Общая кухня была зоной боевых действий, — говорит Александр Генис, русский писатель и радиожурналист. «В сталинскую эпоху [1928-1953] это было самое опасное место — на кухне».

Шендерович соглашается: «Коммунальные кухни — это не то место, куда можно привести друзей. Думаю, это была одна из идей создания общей кухни. Над каждой коммуналкой будет бдительное око общества. Люди сообщали друг о друге. Вы никогда не знаете, кто будет докладывать.»

Но Аня фон Бремзен помнит, что было и товарищество. «Всегда была бабушка, которая заботилась о детях и делилась котлета или салат оливье . А когда начали расформировывать коммуналки, то коммунальная кухня стала учреждением, по которому многие начали скучать». о политике

«Самая важная часть кухонной политики в раннесоветское время заключалась в том, что они хотели иметь дома без кухонь, — говорит Генис.0013 буржуйский . Каждая семья, пока у нее есть кухня, имеет какую-то часть своей личной жизни и частной собственности». 1964 г., поясняет: «В сталинские времена теоретическая идея коммунизма провозглашала, что все люди должны быть равны, а женщины должны быть свободны от рабской работы на кухне. В квартире не должно быть кухни. Ты пойдешь и поешь в столовой».

Сестры Кухни, Давия Нельсон и Никки Сильва, независимые продюсеры, удостоенные премии Пибоди, которые создают радио- и мультимедийные истории для NPR и общественного вещания. Их серия «Скрытые кухни» путешествует по миру, рассказывая о малоизвестных кухонных ритуалах и традициях, которые исследуют, как сообщества объединяются через еду — от современной Сицилии до средневековой Англии, от австралийской глубинки до пустынного оазиса Калифорнии.

Это было частью романтического подхода первых послереволюционных лет, — говорит Маша Карп. «Люди забывают, какой невероятный переворот произошел 1917 революция была, — говорит она. — Было огромное движение за освобождение страны от царизма, осчастливить беднейшие классы. Люди думали, что, может быть, это хорошая идея — освободить домохозяйку от ее повседневных забот, чтобы она могла развиваться как личность. Она будет играть на пианино, писать стихи, а не готовить и не стирать. Продолжением этого прекрасного замысла была идея столовых и столовых».

Но идея столовой не оправдалась. После революции началась гражданская война, и столовых не строили. Также нам рассказывает Аня фон Бремзен. , еда в столовых была ужасной, а женщины продолжали готовить.

«Большевики не любили еду. [Владимир] Ленин не был гурманом», — говорит фон Бремзен. «Они видели в этом топливо, им нужно было кормить рабочих. Большевики как бы хотели искоренить частную жизнь. И частный очаг, частная печь становятся очень политизированными».

После гражданской войны дефицит и голод 1920-х опустошил все, что осталось от русской кухни. Сталинская программа индустриализации включала индустриализацию продуктов питания. Появились совершенно новые продукты массового производства — такие продукты, как консервированные и обработанные супы, рыба, мясо и майонез.

«Весь Советский Союз, все 120 различных этнических групп вдруг стали получать одно и то же», — говорит Гриша Фрейдин. «Выбор той или иной еды, дегустации происходили на уровне политбюро. Какие конфеты производить, решали на специальном совещании со Сталиным и [Вячеславом] Молотовым».

Холодная война и кухонные дебаты

После смерти советского лидера Иосифа Сталина в 1953 году и начала холодной войны целью Советского Союза было догнать и перегнать Соединенные Штаты. В 1959 года Никита Хрущев решил провести первый в истории культурный обмен выставками с США.

Экспозиция Советского Союза в Нью-Йоркском Колизее продемонстрировала прогресс: на ней были представлены спутники, модель атомного ледокола и огромные статуи советских рабочих.

Но выставка американцев была посвящена образу жизни. Они построили огромный павильон в московском парке Сокольники, футуристический геодезический купол с американским джазом, баскетболом, рядами туфель на высоких каблуках, абстрактным искусством, длинными, гладкими американскими автомобилями. Выставка познакомила советских людей с невиданными и непробованными американскими продуктами.

Для многих советских посетителей выставки Pepsi Cola затмила всех. «Каждый посетитель проходил мимо прилавка, где выдавали пепси-колу в одноразовых бумажных стаканчиках», — вспоминает Гриша Фрейдин, которому тогда было 13 лет. Десять лет спустя была заключена историческая сделка, которая привела Pepsi в Россию. «Pepsi была первой американской компанией, еще до McDonald’s, которая открыла дверь. Часть сделки между Pepsi-Cola и Советским Союзом заключалась в том, что Pepsi получит права на распространение Stoli, столичной водки», — говорит Фрейдин. .

В центре американской выставки был «типичный американский дом» с «типичной американской кухней». В нем были блестящие белые холодильники, стиральные машины и все новейшие электроприборы.

Когда вице-президент Ричард Никсон прибыл, чтобы открыть павильон, именно в этой модели кухни Бетти Крокер он и Никита Хрущев сделали незапланированную остановку и сошлись лицом к лицу в так называемом «кухонном споре».

Советский премьер Никита Хрущев и вице-президент США Ричард Никсон ведут импровизированные и острые идеологические дебаты на образцовой американской кухне 19 июля. 59.

Говард Сочурек/Тайм

скрыть заголовок

переключить заголовок

Говард Сочурек/Тайм

«Они ходят на эту кухню, — вспоминает Сергей Хрущев, — и Никсон говорит об американских достижениях, а мой отец — о советских достижениях. Они спорят друг с другом о том, какая система лучше».

Хотя имеется лишь частичная стенограмма импровизированной встречи, вот что написал репортер New York Times , освещавший это событие в 1959 году:

согласен с вами. Например, [советский государственный деятель Анастас] Микоян любит очень острый суп. Я не люблю. Но это не значит, что мы не ладим».

«Вы можете учиться у нас, а мы можем учиться у вас», — сказал мистер Никсон.